Программы / Время Ч

Игорь Лазарев: 2011 год – этот тот самый год, когда в здании галереи начали проводиться богослужения, когда снова обострился вопрос о передаче зданий епархии, и на этот счёт у нас заготовлена историческая справка.

ПРОШЕДШЕЕ ВРЕМЯ
Конфликт вокруг передачи здания галереи пермской епархии обострился в августе 2011 года. в залах прошли два богослужения, из-за которых пришлось свернуть часть экспозиций. Ряд пермских ученых-гуманитариев выступили с открытым письмом федеральному и краевому правительству. деятели науки потребовали от чиновников вмешаться в конфликт.

РПЦ требует вернуть здание Спасо-Преображенского собора с 1990-х годов. По договоренности, это должно было произойти после того, как галерея переедет в новое здание. Однако этот процесс затянулся на годы. В 2008 году краевые власти провели конкурс на проект нового здания, и в этом случае еще в 2010 году галерея должна была отпраздновать новоселье. Однако результаты конкурса отменили. как объясняли в Минкульте позднее, проект свернули из-за кризиса. Для нового проекта пригласили известного архитектора Петера Цумтора. Однако и в этом случае галерея могла надеяться на переезд лишь к 2016 году.

Спустя месяц после начала богослужений они были прекращены – по сообщению газеты «Новый компаньон», директор галереи Надежда Беляева физически не пустила представителей епархии в здание. Спустя 4 дня после этого в ситуации разбиралась уже комиссия краевой Общественной палаты. Впрочем, решение найти не удалось: члены комиссии лишь поддержали авторов открытого письма, а чиновники признали, что проблема не будет решена и к 2015 году. Сторонам удалось на время прийти к компромиссу – в октябре возникла идея подписать договор о передаче здания в безвозмездное пользование галерее на два года. однако после этого РПЦ неожиданно направила заявку в Росимущество на передачу собора в свою собственность. В декабре 2011 года федеральные чиновники решили вопрос в пользу церкви, прокуратура не усмотрела нарушения закона. Выселения галереи при этом не произошло. По сообщениям СМИ, епархия не стала возражать против того, чтобы все-таки заключить договор о пользовании, но церковники разошлись в сроках с краевыми властями – епархия предложила два года, чиновники – пять лет.

В настоящее время вопрос со зданием для галереи остается открытым, четкого плана пока не представило и правительство Виктора Басаргина. Новый губернатор в июне 2012 года заявил на политсовете «Единой России» (цитата по газете «Коммерсант в Перми»): «Я думаю, что будем начинать решение в этом году, с 2013 года заняться реконструкцией помещений. Уже есть предложения по данным объектам на этой же набережной. Найдем возможность для создания нормальных условий работы галереи».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЯМОГО ЭФИРА

Анастасия Сечина: И мы сейчас связываемся с бывшим директором галереи Надеждой Беляевой.

Игорь Лазарев: Активным участником прошлого года.

Анастасия Сечина: Понятно, что события с галереей развернулись не только в прошлом году.

Игорь Лазарев: Конечно, это вообще тема, я бы сказал, знаковая для времени Ч., тема знаковая для последних нескольких лет, и то, что вопрос остаётся открытым – это только подтверждает то, что об этом стоит продолжать говорить.

Анастасия Сечина: Добрый вечер, Надежда Владимировна.

Надежда Беляева: Добрый вечер.

Анастасия Сечина: Скажите, вы считаете, что тема с галереей, эта вся ситуация, которая проявилась и в 2011, этот информационный повод по голосованиям попал в результате во «Время Ч», но проявлялась она и раньше... Вы считаете всю эту ситуацию знаковой для восьмилетки Олега Чиркунова?

Надежда Беляева: Ох, как-то так неожиданно вопрос... Могу сказать, что за эти восемь лет мы, наверно, говорили постоянно о том, что будет построено здание для галереи. И для этого был приглашён из Австрии известный музеолог, который сделал концепцию галереи, это господин Богнер, дальше был проведён международный конкурс. Ну и дальше это уже Петер Цумтор, который подключён сегодня пока к строительству нового зданий. Поэтому и до Богнера, такая первая точка отсчёта привлечения иностранцев к решению вопроса галерейного, он ставился и до этого каждый раз. То есть губернатор всё это время был озабочен. Но получилось так, как получилось. Приходили новые команды, которых не устраивало предыдущее решение, и возникали новые. Поэтому мы имеем сегодня то, что имеем. Договор с церковью не подписан. Я думаю, что даже церковь поставила вопрос о возвращении здания, потому что этот вопрос, в общем, не имел очень внятного и понятного окончания. Поэтому церковь поставила этот вопрос ребром. Могу сказать, что сейчас эти разговоры пока не возобновляются, договор не подписан, что есть тоже не очень хорошо. Но я надеюсь, что будет встреча у Басаргина по поводу: всё-таки, а как мы будем с галереей? 
И самый главный вопрос встаёт: или нужно перевезти коллекцию галереи или мы должны построить знаковый музей, русский национальный музей, потому что сегодня галерея достойна быть русским национальным музеем по своему статусу, авторитету, потому что это самая крупная коллекция из художественных региональных музеев.

Анастасия Сечина: Вообще, вопрос с помещением, галерейный вопрос, он в каком году был поставлен впервые?

Надежда Беляева: Впервые... (смеётся) Боже мой, это ещё, царство небесное, в бытность Филя главой города. Проводился конкурс на разработку нового здания галереи. И там участвовали и москвичи, и из других регионов, и наши пермские архитекторы. Но надо сказать, что и при, царство ему небесное, Коноплёве рассматривался проект нового дополнительного здания для галереи, и тогда его нельзя было строить как музей. К сожалению, в советское время музеев ну практически не строили, новых зданий. Это было не разрешено. И поэтому он строился под титулом Дома быта. Но мы уже и тогда рассматривали... То есть практически все свои десятилетия, которые я работала директором, вопрос о галерее он стоял.

Анастасия Сечина: То есть у нас ситуации: дед бил, бил, не разбил, баба била, не разбила...

Надежда Беляева: Пока да.

Анастасия Сечина: И получается, что эта тема, возможно, знаковая для времени Ч. Но не с той точки зрения, что Чиркунов не смог решить вопрос, а с каких-то других позиций.

Надежда Беляева: Ну, я думаю, что здесь всегда вмешивался и закон, и желание, и возможности. Потому что неслучайно при Коноплёве: было желание власти сделать новый музей, но не было законодательных возможностей. И придумывали:  а как бы всё-таки построить, а как бы всё-таки схитрить. Дальше, если говорить о времени Ч., то опять с самого начала Олег Анатольевич ходил в музей, и ходил регулярно. И, надо сказать, что он мог прийти просто в субботу-воскресенье, совершенно запросто одетым. И несколько раз я просто вылавливала его в залах. Он никого не предупреждал, он просто приходил. Вот это всё время размышление: а как быть? А как лучше? И смены команд, которые были, тоже влияли, наверно, на его решение. Я так думаю. И поэтому сегодня мы стоим на том: а всё-таки что сделать? Или просто перевезти, или сделать знаковое место в Перми.

Анастасия Сечина: Чего не хватило Олегу Чиркунову, чтобы решить вопрос?

Надежда Беляева: Я думаю, что команды.

Анастасия Сечина: Команды сверху или команды людей?

Надежда Беляева: Команды людей.

Анастасия Сечина: Что вы имеете в виду? В его окружении не было поддержки?

Надежда Беляева: В его окружении была поддержка, но не хватало, наверно, той коммуникации с различными состояниями общества и амбициями общества. Церковь ведь тоже часть нашего общества, так или иначе.

Анастасия Сечина: Безусловно.

Надежда Беляева: Так или иначе, да. Наверно, нужно было вести переговоры с ними. Наверно, нужно было всё-таки, приглашая Богнера, доверять, да, что есть концепция, и сразу же идти... Но опять-таки законы не позволяли. Поэтому искался наилучший вариант. Можно было когда-то поставить точку, понимая, что процесс передачи церковных зданий церкви он уже в Росси давно. Мы всё как-то думали, что мы договоримся. Но сначала, наверно, нужно было договариваться. Команде, я думаю. Ну, нельзя же всё на губернатора. Сначала команда должна договориться. Всё-таки какое-то время оговорить. А потом... Ну не успели на год. Но когда дело движется, тогда понятно, что: ребята, жёстко, но больше года мы вам не дадим. И вот мне кажется, что вот этой коммуникации со стороны подчинённых, наверно, не было нужной. Поэтому и церковь вошла. Поэтому церковь всё-таки, ну, остановила богослужения. И, слава богу, пока сейчас этот вопрос не поднимает. Поэтому у меня есть подозрение, что нам нужно всё-таки скорее договариваться по этому вопросу, как мы будем идти, в какие временные границы...

Игорь Лазарев: Сейчас ведь даже сроков нет.

Надежда Беляева: Сейчас пока сроков... Поэтому, в общем, разговор у Басаргина, он, конечно же, будет. Документы тоже готовы. Надеюсь, что оговорим ещё во внутреннем режиме и нужно выходить на губернатора с пониманием того, что мы можем себе позволить. Здесь ведь много составляющих. Помимо желаний, это ещё экономические возможности. И дай бог, чтобы никакой кризис не позволил такому знаковому учреждению уйти не из города, а из России. 
А, поймите, что сегодня галерея не может развернуться. Мы показываем  1% коллекции. У нас сегодня 4 экспозиции. А мы думаем, что в новом  музее будет 11 экспозиций постоянных. И три выставочных площадки, и кинозалы, и возможности интернета, и так далее. Если мы ещё так протянем, то мы физически умрём для общества. Но, действительно, останемся как музей для обучения. И это тоже выдвигалась идея – обучающий музей. Извините меня, музей не для школьников, музей – вообще для народа. И руководителя, наверно, ставят тогда, когда на него надеются, на его ум, на его возможности. И нельзя просто руководителем командовать, а руководитель тоже должен ставить и задавать вопросы. И, к сожалению, отсутствие коммуникации – оно и затягивало всё время вопрос. Ведь есть иногда у специалистов, которые сидят на этом месте и в этот час, обострённое чувство: где-то опасность. У нас эта опасность давно. И потому что коллекция показывается в основных экспозициях 1%. И потому что зданий сегодня не позволяет построить работу так, как мы бы её видели. И потому что кадры сегодня уже тоже повзрослели, и нужно решать кадровую проблему. И потому что реставраторов в городе практически не остаётся, и  нужно при музее создавать реставрационный центр. 

В общем, и потому мы сегодня обеспечить... Вы приходите побыть наедине с картиной, а тут у вас экскурсия с другой стороны. То есть вы в русском искусстве, а у вас экскурсии с другой стороны, и вы всё слышите, накладываются шумы. Вы пришли в галерею и идёте по заданному маршруту. Вы пришли в галерею, если на деревянную скульптуру - вам должна быть прямо туда дорога. А если я пришла посмотреть на римские бани – мне в другую сторону. А мы сейчас вас всё время принуждаем. Вот эта свобода передвижения в музее, другие совершенно коммуникации в музее – они очень важны. Чтобы вы пришли: библиотека, интернет, в кабинет нумизматики зашли и посмотрели, посмотрели искусство XX века, которое мы сегодня практически не показываем, и XX век сегодня практически мы его не знаем, мы забыли то время, в котором мы родились и многие жили. И поэтому это сегодня то неизвестное, которое нам предстоит открывать. И вопросов много очень.

Анастасия Сечина: Скажите, пожалуйста, почему вопрос выбора пути является настолько сложным? Вот вы говорите, что Чиркунов думал, а как лучше, а как сделать... Из того, что вы рассказываете, вроде бы очевидно и понятно, что надо сделать именно так. Почему тогда вопрос выбора вызывал проблему?

Надежда Беляева: Я вам говорю: я не знаю. Я вам говорю, что за время это сменилось несколько команд. Менялись команды, шли реструктуризации... Отсутствие коммуникации со своими подчинённым, ну, скажем так, не бывает, в культуре, наверно, подчинённых, там какие-то другие... И вообще понимание управления меняется сейчас. Не управлять, а, там, я не знаю, взаимодействовать. Но коммуникации были нарушены. 

И, конечно, это деньги. Нужно понимать, кто их будет платить. Коллекция федеральная, а музей принадлежит властям. И заключён договор между министерством культуры РФ, министерством культуры здесь и галерей. Три человека подписывают этот договор. Это не Чиркунов, это не губернатор, это от имени государства, Министерства РФ, от нашего министерства культуры и мы, которые уже действительно пристально следят за состоянием коллекции. Мы подписываем, триединство. А кто будет строить музей? Все вместе? Я бы сказала, что ещё бизнес здесь нужен. И у меня было ощущение, что бизнес готов вложиться в свой музей, и мы не случайно придумывали, что в музее должны быть частные коллекции. Где она бы выставляли эти частные коллекции. Когда-то они какой-то своей частью могли попасть в музей. То есть ведь каждый должен быть не просто заинтересован в том, чтобы их детям было хорошо, но и чтобы я получил какую-то свою каплю вожделения, вкладывая в этот музей. И поэтому мне кажется, что нужно продолжать строить его на местные деньги, федеральные деньги и, наверно, бизнес, если ещё не поздно. Думаю, что ещё не поздно. Он будет готов подключиться к этому. Всё равно деньги государства будут весомей в этом. В конце концов, если мы привлекаем такого архитектора, как Петер Цумтор, а о таком архитекторе только можно мечтать... Я понимаю, есть Норман Фостер, есть Заха Хадид, это вообще первые. Цумтор – один из первых, хрестоматийный, он в учебниках по архитектуре есть. Ежели бы это строили Заха Хадид или Фостер, то тут бы просто у нас... Вот Алла Коженкова, совершенно замечательный сценограф, работала в театре. Ей дадут кусок ткани – они раз его и режет. Люди хватаются за голову, это же деньги, это же ткани, нужно кроить, нужно чертежи, она говорит: «Как вижу, так и режу». Великолепные костюмы, великолепная сценография, но она работала так. Вот Цумтер, он ручку, за которую вы открываете дверь, входя в музей, он заканчивает ею, он отвечает и за неё. И он отвечает за всё ваше передвижение, чтобы каждый шаг в музее был удобный. Чтобы вся технология была удобна для пользователя музейного. Я видела, что он делает и как он делает. Этот человек – творец и ремесленник. Он это делает и контролирует сам. Но он и подбирает такую команду. К сожалению, наши нормативы российские, несколько расходятся с тем, когда ты хочешь сделать музей, которым ты хочешь удивить мир. 

А, в конце концов, может быть, мы и будем тем самым музеем, который сможет удивить мир, исполнив его в цумтеровском творении. И, может быть, это и будет нас приближать к культурной столице, когда будут говорить о том, как сейчас говорят о парусах в Австралии, об «Опера», да... Может быть, и будут говорить, что в России впервые построен такой музей. Мне, например, этого бы хотелось. Ну, я думаю, Юля (Юлия Тавризян, нынешний директор галереи – прим.ред.) правильно сказала: надо не просто осуществить переезд коллекции, а сделать провинциальный музей, равных которому нет в России.

Анастасия Сечина: Вы всё время говорите «мы», то есть вы продолжаете участвовать во всех этих делах, и будете участвовать во встрече с Басаргиным?

Надежда Беляева: Надеюсь, что да. Во всяком случае, пока приглашают. Так как всё это всё равно начиналось при мне. Естественно, это моя боль.

Анастасия Сечина: И ваша мечта.

Надежда Беляева: Да, когда Олег Анатольевич сказал, что мы с вами откроем двери нового музея, я сказала: «Конечно же, если вы меня под руки приведёте, я вам буду очень благодарна». Потому что мне тогда казалось, что это идёт чрезвычайно медленно. Я понимаю и осторожность. Но, думаю, что, конечно, если нет путей, когда это можно сделать, привлекая лучших, значит, нужно решать. Ставить точку и решать: а кто из наших лучших может сделать так, чтобы было на весь мир? Вот и всё. Так как я руководителем была, то я уже понимала: долго тянется вопрос, сверх-долго, даже я это понимала. Как бы ни больно, нужно поставить точку и сказать: «Всё. Можно сделать лучше, но пока это невозможно».

Анастасия Сечина: Надежда Беляева, бывший директор галереи, была у нас на связи, на этом проект «Время Ч.» на сегодня закрываем.