Верхний баннер
10:25 | ПЯТНИЦА | 29 МАРТА 2024

$ 92.26 € 99.71

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40

17:00, 07 апреля 2013

Цензура в России дореволюционной, советской и современной

Теги: СМИ

Вячеслав Дегтярников: Сегодня мы поговорим об интересной теме, которая и сейчас волнует наших слушателей – это цензура. Какова она была в дореволюционной России, какой вид цензура приобрела уже в советской России? Были ли знакомы цензоры с теми, кого они литовали? Поговорим и о цензуре в музыкальном репертуаре. Попытаемся обсудить и выяснить, существует или нет сегодня цензура. Наши гости – Сергей Дианов, доцент кафедры новой и новейшей истории Пермского государственного гуманитарного педагогического университета, доктор исторических наук.

 

Сергей Дианов: Здравствуйте.

 

Вячеслав Дегтярников: И старший преподаватель кафедры госуправления и истории Пермского национального исследовательского политехнического университета Василий Шадрин.

 

Василий Шадрин: Добрый день.

 

Вячеслав Дегтярников: Давайте, Михаил Геннадьевич, начнем с того, когда вообще появилась цензура в России. Как это все выглядело в царское время? Как она развивалась, и были ли оригинальны большевики, придумывая цензуру?

 

Михаил Нечаев: Многие горячие головы могут сказать, что первая цензура появилась в «Повести временных лет» с 1113 года. Существовал князь, и существовал летописец. Летописец писал историю, князь читал и одобрял, то есть князь – первый цензор в истории Древней Руси.

 

Вячеслав Дегтярников: И первый же заказчик, получается.

 

Михаил Нечаев: Дело в том, что, видимо, цензура появляется тогда, когда появляется печатный станок. А печатный станок появляется в XV веке. В прошлом году был юбилей, начиная с 1792 года, у нас появляется первый печатный станок в Перми, первая типография. В этом году у нас юбилей, потому что первая типография в России – это типография Федорова, 1563 год. Вот эти два года у нас юбилейные в плане появления книг, в том числе и в плане появления цензуры. Печатная книга – это уже инструмент массового распространения. Многие считают, что первый цензурный документ – это «Стоглав» в 1551 году, Стоглавый собор, догматы церкви, унификация Русской православной церкви. Четко говорилось – вот так надо писать иконы, вот так строить церкви…

 

Вячеслав Дегтярников: Все-таки это не догматы, а каноны.

 

Михаил Нечаев: Каноны, да. Вот этот канонический документ является по сути первым правовым документом цензурного свойства. Если говорить о цензуре XVII века, то мы вспомним, что в начале XVII века появился первый цензурный казус, это князь Хворостинин. Такая малоизвестная фигура, но она очень яркая, потому что он был у Лжедмитрия I ближним человеком, увлекался латинскими книгами и в своей библиотеке имел латинские, греческие книги, очень активно критиковал Русскую православную церковь. Василий Шуйский его сослал в монастырь, он вернулся и уже при Михаиле Романове тоже начал критиковать церковь. Сейчас у нас идет пост. Так вот, во время поста он пил, во время Пасхи не приходил к царю на целование. В результате его снова сослали в монастырь, конфисковали его частную библиотеку. Причем там было много интересных рукописей, они все были ликвидированы. Это первый крупный известный и скандальный случай, который произошел аж в начале XVII века.

В XVII веке было очень много типографских оттисков икон, выдержек из Евангелия, священных книг, вольные сочинения. Они продавались как картинки в Москве. Эти оттиски вызывали негодование у Русской православной церкви, и она их конфисковывала каждые 20 лет. Я уж не говорю о том, что появляются старообрядческие книги, и появляется потребность в цензуре. В 1648 году произошло очень интересное событие, когда все музыкальные инструменты скоморохов собрали в одну кучу и сделали огромный костер. Это событие вошло в историю. Сколько таких костров было, неизвестно. Но это была работа над, видимо, регламентацией музыкального репертуара.

 

Вячеслав Дегтярников: Худсоветы создавали.

 

Михаил Нечаев: В XVII веке, в отличие, допустим, от Европы, на Руси были достаточно вольные порядки. Например, никто не отрицал Коперника, его публиковали. Все это было очень здорово. Семион Полоцкий организовал дворцовую типографию. Он опубликовал очень много интересных работ и зарубежных. Когда он умер, его ученик Сильвестр Медведев был арестован по доносу и казнен на Лобном месте. Все, что он издал, было уничтожено и объявлено ересью. Это был конец XVII века. Не думаю, что Петр I очень активно занимался цензурной работой…

 

Вячеслав Дегтярников: Он же первую газету издает.

 

Михаил Нечаев: Да, первая газета вообще появилась при Алексее Михайловиче, это «Куранты». А Петр издал газету русскую, потому что «Куранты» - это международная информация и так далее. А это была русская газета «Ведомости». Первой о цензуре подумала Екатерина II. У нее была большая потребность, связанная с тем, что появляются вольные типографии. Необходимо было их регламентировать.

Первый цензурный документ – 1771 год, второй – 1783 год. Связан он как раз с появлением вольных типографий, одна из них – типография Новикова, та самая, ученик которого в 1792 году организовал в Перми типографию. В 1792 году был арест Новикова, его посадили в Шлиссельбургскую крепость и сожгли, по-моему, более 18 тысяч книг, которые издавал Новиков. Его обвинили в масонстве, и так далее, и тому подобное.

Павел I, который всегда был противником Екатерины II, опровергал ее реформы, усилил цензурную вещь. В частности, он запретил вообще все иностранные книги в пределах территории Российской империи. Как тогда проводилась цензура? При Екатерине был цензурный комитет, вся цензура проводилась в рамках учебных заведений. Академия наук в Санкт-Петербурге, университет в Москве, он был единственный, училища в губернских и уездных городах. Эти учебные заведения и должны были проводить работу по цензурированию.

Самый мягкий, либеральный цензурный закон в истории России, а может быть, и в мире – это закон Александра I 1804 года. Самый жесткий, который вошел в историю как «чугунный Устав» - это цензурный закон Николая I, 1826 год. Он был издан после восстания декабристов и содержал, по-моему, где-то 260 параграфов, настолько регламентированный и жесткий, что пришлось его через два года даже немножко подкорректировать и облегчить работу цензоров. Цензуру как институт создает Николай I. До него цензуры как института не было. Цензурой занимались 24 учреждения, то есть было множество учреждений, которые занимались цензурой.

Кроме того, при Николае I существовал такой момент, что цензурой все еще занимались учебные заведения и министерство просвещения. Александр II, великий реформатор, считается, что ликвидировал цензуру. И действительно, с 1855 года была перестройка XIX века, цензуры не было, она только готовилась к вступлению. А вот с 1863 года началась работа над новым цензурным законодательством.

В 1865 году выходит замечательный документ, который описан во всех книгах о библиотеках – это документ о временной регламентации чтения. Он просуществовал в течение нескольких десятилетий как временный документ, потому что Александр II думал над тем, как сделать цензуру более системной. Так вот, при либерале Александре II все вещи, связанные с цензурой, переходят от министерства просвещения к министерству внутренних дел. Почувствуйте, как говорится, разницу, министерство внутренних дел шуток не любит, это совсем другой институт. Это, конечно, был революционный момент в истории большой цензуры.

Я не буду дальше рассказывать о различных правовых документах конца XIX – начала XX века. Скажу лишь одно, что недавно, буквально летом, я рылся в архиве и обнаружил там очень интересный документ министерства просвещения уже советской власти за 1918 год, это октябрь месяц. Писали о том, что необходимо изъять все книги в библиотеках, я как раз занимался Кизелом, кизеловскому райкому пришло такое постановление. Изъять все книги в библиотеках, которые связаны с династией Романовых, Русской православной церковью, духовно-нравственного содержания и ликвидировать. Честно говоря, я еще не видел исследований о том, как происходила ликвидация этих книг.

Началась советская эпоха. Думаю, слово о советской цензуре как раз надо предоставить Сергею Александровичу.

 

Сергей Дианов: Я начну с того, чем Михаил Геннадьевич и закончил. При Александре II произошла довольно значительная цензурная реформа, служащие цензоры находились в министерство просвещения. Министерство, в составе которого работали царские цензоры, контролировалось МВД.

 

Михаил Нечаев: То есть экспертами были в министерстве просвещения, руководителями.

 

Сергей Дианов: Постараюсь отсюда сделать мостик. Большевики не были оригинальными, не выдумывали никакой уникальной системы. Они действительно в 1918-1922 годах заимствовали этот принцип. Не случайно, когда 6 июня 1922 года был создан Главлит (Главное управление по делам литературы и издательства), главное цензурное советское ведомство, которое просуществовало до 1991 года, в 1922 году с момента создания Главлит находился в структуре Наркомпроса (Народного комиссариата по делам просвещения). Первыми цензорами были работники Наркомпроса. Если мы посмотрим на местах, у нас на Урале, в Перми с 1923-1924 годов, когда появились первые уральские цензоры, это были заведующие окружными уездными отделами народного образования. Именно они выполняли роль цензоров.

Сегодня в исторической науке существует дискуссионная тема – создание Главлита, что это за страница в нашей истории? Первые издания начала 1990-х годов, в которых отечественные историки выражали свое мнение об этом событии, было довольно негативного оттенка. Известный наш исследователь, историк, филолог Арлен Викторович Блюм в своей первой монографии по истории советской цензуры, которая называлась «Министерство правды», назвал прямо – 6 июня 1922 года был создан Главлит, самая страшная и ужасная цензура, которой не знал мир. Действительно, это толкование в исследованиях просуществовало с начала 2000-х, если мы поднимем последующие монографии.

 

Михаил Нечаев: Никто не хотел опровергать Блюма.

 

Сергей Дианов: Формулировка, что Главлит – самое страшное тотальное учреждение, 10 лет имело место быть. Только с 2003-2004 годов в нашей исторической науке происходит переоценка этой позиции. Что касается самого Главлита, это учреждение просуществовало до октября 1991 года. В середине 1950-х, а конкретно в 1953 году руководством нашей страны была предпринята попытка передать Главлит в структуру МВД, уже советского МВД…

 

Михаил Нечаев: То есть после смерти Сталина.

 

Сергей Дианов: Да, в апреле 1953 года Главлит со всеми штатами, учреждениями был передан МВД. Через несколько месяцев, в октябре 1953 года, его изъяли обратно, и оно, так скажем, по сути дела функционировало как автономная структура, но все равно зависело от силовых ведомств. Что касается цензуры на Урале, я могу немного реконструировать этот процесс. Первое центральное учреждение, вернее, Уральское отделение Главлита появилось в Екатеринбурге 15 декабря 1922 года.

 

Михаил Нечаев: Почему не в Перми? Ведь в 1923 году произошло объединение в Уральскую область.

 

Сергей Дианов: 15 декабря 1922 года в Екатеринбурге, а Уральская область в 1923-м, чуть раньше. Почему? Тут ответа нет.

 

Михаил Нечаев: Видимо, подготовка была к Уральской области.

 

Сергей Дианов: Да, видимо, этот процесс был запущен.

 

Михаил Нечаев: Это очень интересный момент. Прежде, чем создавать Уральскую область, нужно было в Екатеринбурге открыть Главлит.

 

Сергей Дианов: Называлось наше главное уральское цензурное ведомство Уралобллит (Уральское отделение по делам печати и издательства). Его возглавляет уникальная личность, Александр Дмитриевич Аслановский. Он имел небольшой опыт журналиста, участник Первой мировой войны, два года находился в плену.

 

Михаил Нечаев: А кто еще был цензорами? Я знаю, Сергей Александрович, что у вас есть книга, как она называется?

 

Сергей Дианов: «Уральская цензура в лицах».

 

Михаил Нечаев: То есть вы не просто изучаете цензуру, а цензуру в лицах. Кто был цензорами? Назовите эти фамилии.

 

Сергей Дианов: Если поименно, друг за другом, первый цензор был Александр Дмитриевич Аслановский. Потом петроградский юрист Михаил Романович Ланге. После Ланге два года Уральское отделение Главлита возглавлял наш известный писатель, автор сказов Павел Петрович Бажов.

 

Михаил Нечаев: Выпускник Пермской духовной семинарии.

 

Сергей Дианов: Да, и Бажов был главным цензором два года в 1930-1932 годах.

 

Михаил Нечаев: А что ж он не продержался, только до 1932 года?

 

Сергей Дианов: В тех обрывках информации, которая сохранилась в центральных уральских архивах, постоянно был конфликт индивидуального и коллективного. Он очень иронично относился к своей должности и в письмах к своим друзьям писал: «Вы ко мне, если соберетесь в гости, имейте в виду, что на моей двери висит табличка, где прописано очень грозными буквами «Старший инспектор по делам печати и зрелищ». Не пугайтесь, как обычно, постучите, я вас приму». А за ним Семен Иванович Тубанов. Начальником пермского Обллита в 1939 году стала выпускница исторического факультета Пермского педагогического института Мария Николаевна Пермякова, причем она проработала в этом ведомстве 13 лет. Она за «ударную» работу, за годы войны получила массу всяких правительственных наград, в том числе за доблестный труд в годы Великой Отечественной войны на своем поприще.

 

Михаил Нечаев: Что ж она пропустила произведения, которые были изданы в Перми? Писатели ведь жили в Перми, где-то 100 человек, Тынянов был, другие. Как-то, мне кажется, пропускали.

 

Вячеслав Дегтярников: Такое ощущение складывалось, что в Перми была довольно мягкая цензура.

 

Сергей Дианов: Я с вами соглашусь. Когда Пермская область и пермские цензоры находились в составе Свердловской области, Уральского Обллита, в Свердловске было намного жестче. Специально издавались индексы запрещенных изданий…

 

Михаил Нечаев: То есть в Перми не было индекса запрещенных изданий?

 

Сергей Дианов: В Перми нет, а в Свердловске 1933-1934 голдах такие индексы издавались. Надо сказать, что свердловский активно Обллиту помогал…

 

Вячеслав Дегтярников: Вот тут я выступлю цензором. Время федеральных новостей, поэтому будем вас жестко литовать. Слово московским коллегам.

19-33, вот как раз губернатор Ульяновской области нам продемонстрировал, как действует цензура. По заявлению граждан решил поменять текст диктанта. Все-таки для какой цели существовала цензура, что литовали, что правили? Ведь заказчик был один – советская власть, и все печатные издания на тот период – органы райкомов, обкомов, советских и партийных учреждений.

 

Сергей Дианов: Я могу судить по масштабу и темпам тех лет. Опять-таки основываясь на нашем уральском материале, скажу так – с 1923 года наши пермские и уральские цензоры начали свою работу, примерно с 1923 по 1925 год их в основном интересовали печатные издания, типографии, издательства… Кстати, частных издательств у нас уже не было, хотя в Москве, Ленинграде попытка их открывать наблюдалась.

 

Михаил Нечаев: В годы НЭПа.

 

Сергей Дианов: Даже в 1922 году. В основном это издательское дело. А где-то примерно с 1925 года в документах наших уральских отделений мы видим уже «зрелища». В первую очередь руки дотянулись до театрального репертуара – раз, до филармонии – два. У нас на Урале в 1925 году были запрещены бенефисы артистов.

 

Михаил Нечаев: Действительно, гордыня какая, бенефис артиста!

 

Вячеслав Дегтярников: Думаю, тогда же сменилось название оперы «Жизнь за царя».

 

Михаил Нечаев: Интересно, а когда?

 

Сергей Дианов: Где-то в 1925-м, начиная с этого.

 

Михаил Нечаев: Руки цензоров стали проникать во все сферы культурной жизни.

 

Сергей Дианов: И даже в цирк. В цирке в 1925 году были запрещены выступления тяжелоатлетов, бодибилдеров, с формулировкой, что они вызывают эротические фантазии у публики…

 

Василий Шадрин: У цензоров вызывают эротические фантазии.

 

Вячеслав Дегтярников: Ну, а дальше-то цензорам стало совсем сложно, появилось и радио. Появилось оно в прямом эфире, насколько я понимаю. Какой это год?

 

Сергей Дианов: 1928-й.

 

Вячеслав Дегтярников: Каким образом здесь работали цензоры? Сидит себе ведущий, как мы сейчас с вами, несет себе от вольного, а править-то его можно только по факту.

 

Сергей Дианов: Надо сказать, что попытка контролировать уральское радиовещание наблюдается с 1928 года. Но, если речь идет о предварительном контроле микрофонного материала, то это только начало 1930-х годов, прежде чем текст передачи вышел в эфир, его должен был посмотреть на предварительный контроль цензор, сделать вычитки и только тогда…

 

Михаил Нечаев: …в эфир выходила передача.

 

Вячеслав Дегтярников: Для наших слушателей надо пояснить, как это происходило. Я просто немножечко застал. Существовала некая микрофонная папочка. В эту папочку вы должны были, даже если это в прямом эфире произносится, внести свой будущий текст, отправить его на согласование. Соответственно, сотрудники Главлита его не видели. Туда просто маркировалось, заклеивалось бумажечкой, зачеркнуто, некоторые тексты, и стояла печать Главлита. С этим было спорить уже бесполезно, сказали «нет», значит, «нет».

 

Сергей Дианов: Самое интересное, что цензор, который сделал эти вычерки, обязательно должен был их в свою папку переписать в качестве цитат, оформить отчет. На основе этого отчета формировался еще один отчет, уже в Москву. В Главлите, оказывается, знали, где, когда, в какой передаче что было вычеркнуто.

 

Вячеслав Дегтярников: Я просто не общался с цензорами. Он обосновывал для Москвы, почему он эти слова убрал?

 

Сергей Дианов: На рубеже 1930-х годов нет, а где-то на рубеже 1930-1940-х Москва стала требовать обоснование.

 

Вячеслав Дегтярников: Чем обосновывали-то, что писали? Ссылались на Ленина?

 

Сергей Дианов: Идеологически не выдержано, уголовщина и так далее.

 

Михаил Нечаев: Вызывал эротические фантазии.

 

Сергей Дианов: Да, что-то в этом роде.

 

Вячеслав Дегтярников: А были какие-то казусы, связанные с цензурой? Василий, знаю, что у вас есть.

 

Василий Шадрин: Я просто сталкивался. Есть очень много случаев, когда цензоры, особенно 1930-1940-х годов, искали разного рода идеологические диверсии. У них был достаточно четкий перечень, что они должны останавливать. Это прежде всего военная тайна, под нее могло попасть все что угодно. Бывали курьезные случаи в центральной печати, когда после полета Гагарина запретили рисовать художникам журнала «Огонек» изображение космического корабля и того, что Гагарин мог видеть, по их мнению, из иллюминатора, хотя, казалось бы, художник военных объектов изобразить бы в принципе не мог.

 

Михаил Нечаев: Сам земной шар – понимаете, он же круглый.

 

Василий Шадрин: Однажды был случай, когда не очень грамотный цензор переименовал «Слово о полку Игореве» в «Слово о подразделении Игореве», считая, что полк уже точно выдает численность (смеются)… Таких курьезных случаев было много. Часто цензоры выискивали опечатки, обращали на них внимание. Пропущенная буква «р» в слове «Сталинград», например и тому подобные вещи, вплоть до передачи материалов в карательные репрессивные органы.

 

Михаил Нечаев: А что, такие случаи были? Вместо «Сталинград» - «Сталингад»?

 

Василий Шадрин: Достаточно много, особенно во время войны в местной печати бывало.

 

Вячеслав Дегтярников: Отсутствие цензуры уже в постсоветский период привело к тому, что известного депутата нашего в одной из газет назвали вместо Галины Гадиной. Так и было, крупное издание, причем. Гадина, и фамилия депутата.

 

Михаил Нечаев: И попробуй подумать, идеологическая это диверсия или нет.

 

Василий Шадрин: В 1930-е годы за такие вещи можно было к очень серьезным последствиям прийти. Интересно, что содержание контролируемого материала стало меньше меняться в сталинский период. Там стали меньше обращать внимание на такие предполагаемые диверсии. С одной стороны, более здравомыслящий стал подход, а с другой стороны, появилась так называемая борьба с иллюзиями. Цензор думал, какие фантазии могут возникнуть у читателя при прочтении книги, прослушивании песни и еще чего-то, придумывал себе сам какое-то скрытое содержание, о котором автор даже не подозревал.

 

Михаил Нечаев: Тут, видимо, в зависимости от испорченности. Появляется эзопов язык, у цензора сразу появляется представление об аллюзиях.

 

Вячеслав Дегтярников: Начали писать между строк.

 

Михаил Нечаев: Есть такое представление, что наша музыкальная культура была на высоком уровне в 1960-1980-х годах только по одной простой причине, что певцы с голосом были, что были худсоветы.

 

Вячеслав Дегтярников: Еще одно из проявлений цензуры.

 

Михаил Нечаев: Были хорошие фильмы только потому, что они проходили через такие горнила, чтобы выйти на экран, что они мгновенно отметались. Так ли это? Есть сейчас такое распространенное представление. Потому что без цензуры почему-то не появляется у нас хороших фильмов.

 

Вячеслав Дегтярников: Это частное утверждение Михаила Геннадьевича Нечаева.

 

Василий Шадрин: Как-то выделять, по крайней мере, послесталинский период, застой, отдельные элементы из этой огромной системы, занимавшейся цензурой, поскольку цензура занимала часть всей советской системы, очень сложно. Наряду с существующим Главлитом, специализированными органами вроде худсоветов, цензурные функции выполняли и разного рода партийные руководители, вплоть до Никиты Сергеевича Хрущева на выставке московских художников в Манеже. Это ведь тоже цензура, причем вокруг Никиты Сергеевича как раз по этому поводу шла нешуточная борьба.

 

Михаил Нечаев: Что он там сказал-то по поводу мазни и чего-то очень неприличного?

 

Вячеслав Дегтярников: Он там их назвал лицами нетрадиционной сексуальной ориентации.

 

Василий Шадрин: Кстати, тогда уголовная статья со всеми последствиями.

 

Михаил Нечаев: Вы очень мягко отразили.

 

Василий Шадрин: Это тоже очень важный эпизод в истории цензуры, потому что он связан с борьбой по поводу отмены цензуры в СССР. В 1968 году вопрос был поднят, шла очень серьезная борьба, причем в высшем советском руководстве по этому вопросу. Суслов главным идеологом был именно в этом отношении, отстаивал цензуру как мог. И как раз в этот момент посещение Хрущевым выставки в Манеже стало своего рода переломным во всей дискуссии по поводу возможности отмены цензуры в СССР. Это момент, когда окончательное «Нет!» было принято. Что касается более мелкого уровня, худсоветы выполняли цензурные функции, но худсовет худсовету рознь. Худсовет – это коллегиальный орган, и там есть представители, предположим, если речь идет о музыкальной эстрадной программе, филармонии, и музыканты, и партийные руководители. Принятие программы – это по большому счету предмет обсуждения. Там идет поиск компромисса, все заинтересованные стороны со своими интересами пытаются прийти к решению. Это даже не совсем классическая цензура, когда четко ставится вопрос «можно – нельзя». Совет может отложить решение, высказать пожелание…

 

Вячеслав Дегтярников: А скажите, было ли такое, как обращение граждан? Вот сейчас губернатор Ульяновской области поправил все по поводу того, что граждане обратились, усмотрели что-то не то в идеологическом содержании. Хотя в данном случае о нем речь не идет, идеологии нет. Были ли обращения граждан в Главлит, худсоветы?

 

Михаил Нечаев: «Запретить! Закрыть!» И так далее.

 

Василий Шадрин: Речь идет как раз о системе. И советские бдительные граждане – это часть системы контроля. Причем в этом режиме, кстати, работали не только простые граждане, но и работники Главлита, которые систематически слушали радио, в том числе дома.

 

Вячеслав Дегтярников: То радио слушали?

 

Василий Шадрин: Нет, они слушали то, что им надо слушать по работе. Это была своего рода работа на дом.

 

Михаил Нечаев: Кнопок-то было немного на радио-то.

 

Вячеслав Дегтярников: Борис Семенович Коноплев не признавался, потому что слушал «Голос Америки», изучал идеологического противника.

 

Василий Шадрин: Кстати, в обком партии даже распечатки «Голоса Америки» секретарю по идеологии ежедневно предоставлялись на стол.

 

Сергей Дианов: Опять-таки, судя по уральскому материалу, который я регулярно собирал, где-то до 1936-1937 годов обращения граждан имели место быть. Но затем примерно с 1937-1938 годов информация вообще о Главлите, его местных отделениях была закрыта. Такой уникальный казус имел место быть в газете «Челябинский рабочий», 1934 год.  Сотрудники этого издательства позволили себе высмеять поведение местного цензора, который не допускал к изданию в этой газете фельетон под названием «Где город Глупов?» Высмеивали его полнейшую географическую некомпетентность, он запретил на том простом основании, что на карте СССР не мог отыскать этот город, и вписал: «Как вы можете писать фельетон, если такого города на карте Советского Союза нет?» Даже журналисты могли себе позволить в местной печати высмеивать ошибки цензора, его непрофессионализм. Но уже с 1937-1938 годов такой плотный кордон…

 

Василий Шадрин: Цензоры вообще работали непублично. Например, когда радиослушатель, телезритель, читатель газеты сам выступал в роли цензора, он писал в редакцию. Я, например, видел в архиве совершенно курьезный документ, письмо в редакцию пермского радио в 1961 году. Радиослушатель пишет о том, что он услышал по радио, что коммунистические бандиты разместили свои ракеты в 120 километрах от нашего побережья. Он пишет редактору возмущенное письмо с требованием разобраться, в чем дело, кто такие коммунистические бандиты, что они делают рядом с нашим побережьем? Хотя очевидно, что…

 

Михаил Нечаев: Это о кубинских событиях, Карибском кризисе.

 

Василий Шадрин: Да, человек просто поймал «Голос Америки» и не понял, что он слушает не пермское областное радио, а радио США…

 

Михаил Нечаев: И вот он возмутился и выдал себя с головой (смеются).

 

Василий Шадрин: Ну, он не виноват. Вообще даже в партийных кругах бытовало такое мнение, достаточно обоснованное в 1960-1970-х, что аудитория всех этих радиостанций возникает не потому, что люди хотят их слушать, а потому, что советская система радиовещания не покрывает территорию СССР, и не способно заполнить все сутки целиком. Люди слушают, потому что больше нечего слушать, особенно в отдаленных районах страны, когда в Москве глубокая ночь, Москва не вещает. Они слушают «Голос Америки», потому что в это время он-то и есть.

 

Михаил Нечаев: Слушают безыдейные концерты, потому что им нечего слушать, да?

 

Вячеслав Дегтярников: У нас остается 10 минут, давайте все-таки попытаемся пофилософствовать. Сейчас многие говорят о наличии цензуры в современных СМИ, попытка некоторых даже влиять на репертуарную политику тоже воспринимается как цензура. Например, есть обращение общественной организации Русской православной церкви – нам не нравится такой-то спектакль.

 

Михаил Нечаев: Я добавлю, есть индекс запрещенных книг, абсолютно официальный.

 

Вячеслав Дегтярников: Как вы думаете, уважаемые гости, есть ли возможность говорить сейчас о присутствии некой цензуры в современной России?

 

Василий Шадрин: Честно говоря, мне кажется, что как таковой системы нет.

 

Михаил Нечаев: Может быть, слово «институт» лучше, институт цензуры.

 

Василий Шадрин: Институционально она не оформлена, но рудиментарные вещи, оставшиеся еще с советских времен, возможно, срабатывают. Какие-то элементы цензурирования они выдают. Более того, мы часто видим ностальгию по цензуре. Многие говорят: «А вот было бы неплохо, было бы хорошо…» Просто тут возникает ряд вопросов в связи с этим – а насколько возможно организовать цензуру так, чтобы она была такой правильной и нравственной?

 

Михаил Нечаев: И чтобы не убила творца на месте.

 

Василий Шадрин: Кто-то из советских писателей, по-моему, Фазиль Искандер говорил о том, что его опыт работы с цензурой подсказывает ему, что 90% работы цензоров – бюрократический бред, а 10% - нравственное, моральное, эстетическое ограничение. Но готовы ли мы заплатить эти 90%? То есть, а судьи кто, кто так квалифицирован, что он эти 90% бюрократии не выдаст?

 

Сергей Дианов: В 2005 году в Петербурге прошла международная конференция, где собрались представители исторической, филологической науки, России, СНГ, представители британского, германского научного сообщества. Я на этой конференции лично присутствовал. Настроение научной общественности было однозначно, что цензура в России существует, причем довольно жесткая. Цитировали легендарную фразу Александра Ивановича Герцена – главное не свобода слова, главное, свобода слуха. А свободы-то слуха сегодня у нас и нет, вот такая шла тема.

 

Михаил Нечаев: То есть главное – желание общества услышать. А творцы должны отвечать запросам этого общества.

 

Сергей Дианов: А мое субъективное мнение заключается в том, что я солидарен с Василием, что института цензуры нет, Главлита нет, и слава богу, я так оцениваю.

 

Михаил Нечаев: Подождите, еще только 2013 год.

 

Вячеслав Дегтярников: Для начала, Михаил Геннадьевич, должна быть идеология.

 

Михаил Нечаев: Мы уже начинаем подготовку к созданию института цензуры. Я так понимаю, Вячеслав? Может быть, конкурс проведем?

 

Вячеслав Дегтярников: Давайте. У нас есть замечательная книжка Сергея Дианова «Уральская цензура в лицах». Зададим вопрос, близкий к радио. Когда появилась цензура на пермском радио? Варианты ответов предлагайте, Сергей.

 

Сергей Дианов: а) в начале 1920-х годов; б) в конце 1920-х годов; в) в 1930-е годы.

 

Вячеслав Дегтярников: Телефон прямого эфира 206-60-66. Есть уже телефонный звонок, здравствуйте.

 

Слушатель: Добрый вечер. Мне кажется, в конце 1920-х годов.

 

Вячеслав Дегтярников: Ваше мнение, в сегодняшней России присутствует ли цензура как таковая? На ваш взгляд, в цензурировании существует или нет?

 

Слушатель: Мне кажется, присутствует, но нелегально. Официально она нигде не признана, а нелегально присутствует все равно. В любой момент могут закрыть газету за нежелательную статью, или даже какой-нибудь канал, или тем более интернет-сайт. Цензура, мне кажется, все равно нужна, но нужна официальная.

 

Вячеслав Дегтярников: Вы предлагаете эту историю легализовать?

 

Михаил Нечаев: Сделать открытой и правовой?

 

Слушатель: Да, чтобы это все было в рамках закона.

 

Вячеслав Дегтярников: Спасибо за звонок. Телефончик я ваш запомнил, вы действительно ответили правильно, 1928 год, появление цензуры на радио. Смотрите, все-таки тот же Герцен он в Пермь тоже не случайно попал.

 

Василий Шадрин: Я вам даже больше скажу, «Колокол» Герцена читала каждая пермская более-менее образованная семья, и никакая пермская цензура этому вообще не мешала.

 

Михаил Нечаев: А в 1970-е годы помните, да, разгул политического контроля? Все обсуждали новости, которые они услышали в «Голосе Америки». Я тогда работал на автозаводе в 1979, 1980 году, точно не помню. У нас была маленькая забастовка на конвейере. Когда мы вечером пришли и включили «Голос Америки» - тут же передача, что на таком-то заводе, на конвейере произошла забастовка. Представляете? Мы даже перепугались, думали, кто же это сообщил. У нас была дырявая цензура, вот в чем вся штука. Может быть, все беды России из-за этого, начиная с 1551 года?

 

Вячеслав Дегтярников: Давайте мнение, только кратко, буквально по секунде. Сергей, ваше мнение – дырявая была цензура в России, отсюда все беды?

 

Сергей Дианов: Соглашусь.

 

Василий Шадрин: Мне кажется, какова система, которая контролирует, с такой степенью эффективности она и контролирует. Советская история это блестяще иллюстрирует.

 

Вячеслав Дегтярников: Я, заканчивая программу, приведу цитату из высказывания одного из редакторов отдела писем газеты «Звезда». По весне и по осени обычно он отвечал на письма следующим образом: «Продолжайте наблюдение». Собственно говоря, этим мы и займемся в следующее воскресенье.


Обсуждение
3495
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.