«Думаю, несмотря на абсурд, получилась правильная история», - Максим Соколов о спектакле «Школа для дураков»

Театр юного зрителя в середине декабря представит очередную премьеру сезона – спектакль «Школа для дураков». В основе  - одноименный роман Саши Соколова. Спектакль вырос из эскиза, который был представлен питерским режиссером Максимом Соколовым на лаборатории «Разговор на равных», прошедшей минувшей весной в ТЮЗе. Накануне премьеры однофамилец писателя и автор спектакля, режиссёр Максим Соколов (Санкт-Петербруг) побывал в студии «Эха». Ведущий – Нина Соловей.

- Следующий год объявлен Годом литературы. И ряд гостей в нашей студии мы подвергаем опросу - какое произведение русской литературы они бы рекомендовали, про какое сказали бы , что это произведение должен прочитать каждый? Один из наших гостей, творческий театральный человек, назвал Достоевского и Толстого, а также сказал, что обязательно каждый человек должен прочитать «Школу для дураков» Саши Соколова. Меня это по-хорошему порадовало, но и удивило. Вы согласны с этим мнением?

- Этот монолог будет разыгрывать не один артист, а несколько актеров.

- Да, несколько замечательных актеров ТЮЗа.

- Надо сказать, это довольно необычная работа для ТЮЗа. Минувшей весной театр провел лабораторию молодой режиссуры «Разговор на равных», среди других эскизов я помню ваш эскиз «Школа для дураков». Сколько у вас там было репетиций, 2-3? Ужасно короткие сроки. Отличия от спектакля большие?

- Там было 5 дней, но мы не старались объять необъятное, попытались рассказать короткую историю. А в этот раз болевые точки, которые вышли за пределы, невозможно их было срепетировать за 5 дней. Очень сложно было пойти и докопаться до той боли, которая там есть. Отношения главного героя с отцом, его взаимоотношения с географом, его адаптация в школе. И, несмотря на то, что произведение необычное, я надеюсь, что каждый подросток и взрослые, которые придут в зал, узнают себя и то, когда они были подростками и ходили в школу, то, как непросто складывались их отношения с окружающим миром. Я даже думаю, что раздвоение личности главного героя – дело не в диагнозе. Может быть, второго он придумал, чтобы спастись от одиночества. Но дети иногда придумывают себе друга – он рядом со мной, значит, я не один. У него сложные отношения с отцом, мама хорошая, но от отца защитить не может.

Чтобы не погрузиться в «чернуху», мы пытаемся достать там и юмор, и парадокс. Жанр спектакля обозначен как абсурд, это абсурдистский театр, нагромождение нелепостей. Они могут быть смешными или, наоборот, от них много всего есть. Думаю, жанр также близок стилю этого произведения.

Первая глава – совсем все не смогли вместить. Инсценировку писал я, довольно долго над ней работал, но выписывал самые любимые моменты, которые мне больше всего нравятся, и потом мы с актерами тоже правили. Думаю, несмотря на абсурд, получилась достаточно правильная история.

Чтобы не погрузиться в «чернуху», мы пытаемся достать там и юмор, и парадокс. Жанр спектакля обозначен как абсурд, это абсурдистский театр, нагромождение нелепостей. Они могут быть смешными или, наоборот, от них много всего есть.

- Абсурд, который с нами происходит и в жизни, когда наше идеальное представление о мире не совпадает с реальностью?

- Тогда возникает юмор.

- Хорошо, если юмор, а бывает и трагедия.

- И трагедия тоже. Географ, любимый учитель в школе, ходит босиком, руководство от этого в шоке, но он очень помогает детям специальной школы. Он заставляет мальчика поверить в себя. А во втором акте он понимает, что его мечта стать инженером несбыточная. А может, в конце будет надежда. Я это проходил, это моя болевая точка, я стал много вспоминать по поводу своей школы, как это вообще было. Надеюсь, это передастся в постановке.

- Вы сказали, что это не политический театр. Но произведение написано в 1970-е годы, для многих это время после оттепели, желание власти всех под один стандарт подвести, говоря, что это ваше спасение, мы вас оберегаем, если вы будете вести себя так, как нужно, то все будет хорошо, наступит светлое будущее… Есть и сейчас к этому повтору большие предпосылки – ребята, давайте думать все одинаково…

- Вернемся в «тапочную» систему. Если иметь в виду, что школа – это государство, есть у нее глава, есть премьер-министр - завуч. Мы, естественно, не делаем… Я могу на «Эхе» сказать фамилию «Путин»?

- Конечно. Мы сами его произносим – иногда с благоговением, иногда сдержанно. (смеются)

- Хорошо. Если есть руководство, я не хочу прямых ассоциаций, но оно вводит «тапочную» систему, школа объявляется образцовой, ударной, имени Лобачевского, действительно они хотят как лучше. А получается как всегда. Естественно, «тапочная» система – это ирония, абсурд, возведенный в куб. Мы все будем ходить в белых тапках, и это очень хорошо…

Если иметь в виду, что школа – это государство, есть у нее глава, есть премьер-министр - завуч. Мы, естественно, не делаем… Я могу на «Эхе» сказать фамилию «Путин»?

- Но ведь такую тематику и посыл может не принять учительское сообщество, которое скажет: «Такого не бывает!»

- Для меня это волнение. Я хотел бы сказать всем учителям, что ни в коем случае не воюю со школой. Другое дело, что… Есть учителя мои любимые, а есть не учителя…

- Случайно попавшие в школу.

- Да. Мой отец учитель истории, он 25 лет проработал в школе завучем, я об этом много знаю. Мама у меня музыкальный руководитель в детском саду, семья педагогов. И спектакль – ни в коем случае не бунт против школы! Разные там люди встречаются. Как географ помогает этим детям – если бы я там работал, я бы хотел так помогать этим специальным детям. Я вообще считаю, что по стране, государству, городу можно судить, как взрослые относятся к детям. Как мы относимся к детям, такие мы и есть, по этому считывается. Когда взрослые смотрят спектакль… Я бы очень хотел, чтобы учителя это увидели и приняли сторону географа, а не директора, который его увольняет. Я бы хотел, чтобы все сопереживали желанию свободы.

- Так все-таки спектакль для взрослой аудитории? Или школьники тоже придут?

- Старшие школьники – безусловно.

- Тогда они увидят историю о том, что если ты пытаешься мир подделать под свои иллюзии, свое понимание доброго и злого, то тебя ждет неприятие общества. В лучшем случае тебя назовут шизофреником.

- Несколько слов об актерах, занятых в спектакле. Это те же самые, занятые в эскизе?

- Плюс Ирина Павловна Сахно, которую я заметил на лаборатории. Когда я писал инсценировку, характер мамы, то писал специально для нее. Она играет именно то, что нужно. Когда она говорит, то у меня просто ком в горле. Я не могу представить, что лабораторный эскиз когда-то мы делали без Ирины Павловны Сахно, настолько она влилась.

- Написание роли под конкретного артиста расходится на всех?

- Безусловно, я их учитывал. Я не знал, кто у меня будут школьники. В инсценировке было совсем мало текста, а сейчас-то добавилось. У меня там Стас Щербинин, Витя Максимов, они замечательно играют. Наташа Фролова играет у меня такую дурочку, очень обаятельный, хороший персонаж. Я написал инсценировку, она актерам понравилась, но потом я все равно переписал, потому что когда услышал, как они читают, подумал, что здесь вот так, а здесь вот так нужно менять. В этом плане для меня в театре сложны вводы, потому что вводить другого актера – это другое решение, другая музыка. Может быть, с опытом я научусь такому: «А, этот? Хорошо, этот!» Пока для меня это очень важно. Я в них врастаю, они врастают в меня. Не знаю, как сейчас взять и одного заменить, что это будет?

Я вообще считаю, что по стране, государству, городу можно судить, как взрослые относятся к детям. Как мы относимся к детям, такие мы и есть, по этому считывается. Я бы очень хотел, чтобы учителя это увидели и приняли сторону географа, а не директора, который его увольняет. 

- Вы уже упомянули о художественном оформлении.

- Пространство у нас есть бытовое, школа, а есть небытовое. Не хочу все рассказывать, но мы искали образ ветра, травы, открытое свободное пространство, залитая красками картина импрессионистов… Это я рассказываю, к чему мы стремимся, у нас сегодня световая репетиция. Мы увидим, есть звукопись, есть школа.

По поводу музыки. Гольдберг Марк Ильич, который руководит музыкальной частью, помог нам записать специальные треки. Мультиинструменталист нам помог записать, я сам подбирал треки, спектакль будет музыкально необычным. Там есть музыкальные группы Санкт-Петербурга, есть Руиши Сакомото, минималист из Японии, один узнаваемый трек Анны Герман - это тема мамы, позволил себе использовать эту музыку. Но необычно, обычно ее играют как любовь между мужчиной и женщиной, а тут она приходит на кладбище, бабушку вспоминает. Это как нежность между дочкой и матерью.