«В любых самых трудных условиях Пермский университет выполнял свою священную задачу – он создавал вот это цивилизационное поле», – Сергей Журавлев, журналист газеты «Звезда»

- Добрый день, Ирина! Я, конечно, рад, что нахожусь на радио, а не на телевидении и никто не видит, как я краснею…

- Да ладно, чувствуют.

- От таких эпитетов. Я тоже с удовольствием вспоминаю начало нашего знакомства, это было серьезное время, когда начались определенные перемены в нашем образовании. И вы пришлись, как педагог, как очень активный человек, очень, я помню, да, очень кстати. Так что подтверждаю, рад знакомству.

- Спасибо! Сергей Федорович, я хочу с вами поговорить сегодня по теме, которая – политики никакой нет, потому что это гораздо больше, чем вся политика вместе взятая – я хочу рассказать о том, что в этом году, на следующий год существенно важнее, чем все выборы вместе взятые в нашем городе. Это событие – столетие университета. Скажите, пожалуйста, ваше ощущение этой даты, с чем это связано? Что такое столетие высшего образования в нашем крае, вообще на Урале и вообще в России?

- Даже не по долгу службы, а по душе, когда я приехал в Пермь после окончания Ленинградского университета, первое, что я сделал – это был 1970-й год – это я наладил контакты с Пермским университетом. И вот с тех пор уже больше сорока лет для меня университет – это вторая главная точка приложения сил. И более того, это то место, где я нахожу и общение, и контакты, и возможность размышлять о настоящем и будущем, и о прошлом. Вот буквально на днях в газете «Звезда» была опубликована очередная полоса, посвященная истории Пермского университета. И, предваряя эти публикации, это вышло несколько полос, президент, нынешний президент университета Владимир Владимирович Маланин писал об этом событии в октябре 16-го года как о важнейшем цивилизационном событии, определившем во многом развитие нашего края, Урала, да и в какой-то мере России в целом.

- Безусловно.

- Вы знаете, меня… Какие-то бывают, когда начинаешь заниматься историей, возникают те подробности, о которых даже как-то не имеешь представления, которые бывают где-то на периферии, может, общественного внимания. Вы знаете, Ирина, интереснейшая вещь: Пермский университет, который должен был быть из петроградского филиала преобразован в тринадцатый императорский университет России, волею обстоятельств стал первым университетом свободной демократической России. То есть временное правительство уже, не царское правительство, а временное, подписало указ о создании в Перми университета.

- Потрясающе.

- Это был первый открытый в новой России университет. Вот маленькая деталь, но в чем-то символичная, как символично все, что связано с теми колоссальными совершенно усилиями общества, пермского общества, горожан, простых людей, меценатов, властей с тем, чтобы появился вот этот форпост образования – первый, первый университет на Урале. Мне трудно сейчас говорить о том колоссальном значении, об этом можно бесконечно говорить, но то, какое внимание было уделено тогда университету, как он развивался, что он сделал для того, чтобы мы сегодня в каждой семье, в каждом нашем доме так или иначе были связаны с университетом – вот это меня всегда поражало, поражает, и я как-то в силу своих профессиональных уже задач очень много общался с профессурой, с преподавателями, в меньшей мере, может быть, со студентами, что мой недостаток, и получил колоссальный заряд оптимизма, потому что несмотря ни на что в любых самых трудных условиях Пермский университет выполнял свою священную задачу – он создавал вот это цивилизационное поле, это подготовка и кадров, это влияние на развитие территории, это масса… и перечислять сейчас не буду всего этого. Но мне представляется, что вообще заслужил наш город, скажем, улицу Университетскую, улицу Мешкова. Ведь вы поймите, только через 100 лет после того, как Пермская гордума постановила присвоить Мешкову звание почетного гражданина, только через 100 лет реализовался этот факт. Это не говорит о нашем беспамятстве, нет. Но это говорит о некотором, все-таки…

- Это о безголовости говорит.

- Я бы сказал, об определенном равнодушии, что ли, говорит к нашему прошлому. Мне представляется, что на университете сегодня сконцентрировано очень много задач. Позвольте, я займу одну секунду буквально…

- Да, безусловно, безусловно.

- О том, чтобы сказать – вот прошла на днях недавно информация, буквально где-то дня три-четыре назад – о том, что Пермский университет будет готовить фармацевтов. А параллельно прошла информация о том, что в центре Мозгова – это инновационный центр университета, разработан с помощью студентов и преподавателей новый анальгетик.

- Анальгетик, да, да, да.

- Да, да, да. То есть университет переходит в новое качество сейчас. Он уже сам и создает рабочие места, он создает ту перспективу, по которой потом может развиваться целая отрасль, понимаете? И так далее. То есть в рамках, сегодня не только образовательный процесс является сутью Пермского университета, но и некое создание вот этой новой, очень желанной нам реальности, когда мы получаем и продукт, и знание непосредственные какие-то, реализацию научных достижений. И все это в одном университетском котле. Очень важно.

- Я вам скажу, что ведь изначально что такое был ПГУ? Математический, физический факультет, гуманитарный – филология и история, биология и медицина. Поэтому у нас ведь в этом году столетие и просто университета, но и высшего медицинского образования. Это вообще потрясающе. Знаете, о чем я всегда думаю, честно говоря, с болью? Ну, наверное, все, очень многие люди знают, что купец Мешков дал миллион золотых рублей на создание университета, а еще миллион собрало пермское общество по рублю, по десяточке. И я помню хорошо, когда я работала в «Звезде» и писала о людях, которые кроме Мешкова отдавали 10 рублей, 5 рублей – это были крестьяне, например, Кунгурского уезда, где… крестьянин говорит, что я отдаю свои эти 10 рублей для того, чтобы мои дети учились в университете. Сергей Федорович, мы говорим, что у нас кризис-шмизис, денег нет... Университет открылся в разгар первой мировой войны. И понятное дело, что пермяки шли на фронт по мобилизации, и проблем было – мама моя дорогая! Но о чем думало пермское общество? По-моему, мы – бандерлоги по сравнению с предками-то, похоже на то.

- Вы очень категоричны, Ирина.

- Всегда такая была.

- Значит, не знаю, я должен несколько вас подкорректировать.

- Вы редактор, вам положено.

- Дело в том, что рождение университета в 16-м году – это вовсе не условия войны, это не то, что куда-то нужно было переезжать, эвакуироваться. Ничего подобного. Где-то с тысяча восемьсот, примерно, девяносто шестого – девяносто седьмого года, шла планомерная, серьезная, подтвержденная документами, которые я видел, изучал, работа губернии над тем, чтобы здесь был университет. То есть это не было каким-то сиюминутным, одномоментным, так сказать, решением и прочая, и прочая. Шла огромная подготовительная работа. Задолго до войны. И она, ну всегда это же ведь бывает так…

- Но открыли-то все равно в разгар войны!

- Открылись. Но это моменты сопутствующие какие-то, бывают какие-то сопутствующие обстоятельства. Но генеральная линия о создании в Перми университета, она существовала задолго до этого.

- Есть и война, все, все прекрасно.

- И в этом мудрость и целеустремленность и властей, и населения, и, особенно, я хочу сказать, наших промышленников уральских, которые отличались всегда вот этой дальнозоркостью. Они понимали, что для того, чтобы их дело развивалось, им нужны грамотные люди. Вот не просто рукастые, мастеровитые, как это всегда на Урале, их вот так полно, выше головы, но еще и та элита, которая создает новое качество труду, новые приборы, новые орудия, новые станки, новые технологии. И, понимая все это, у нас и появился университет. Я смотрю на его историю с оптимизмом, потому что, вы говорили, что собирали деньги, сегодня университет сам собирает деньги. Потому что те гранты, которые были получены в результате жесточайших конкурсов, когда наш университет выходил в десятку лучших университетов России и получал правительственные гранты, когда гранты и определенные, и хоздоговорные, и прочие зарабатывают сами факультеты, кафедры и группы исследователей, когда привлекаются ученые, причем вот такие вот, вы говорили про здравоохранение… Отдел науки не был связан с здравоохранением, у нас был совершенно другой отдел, он назывался советской работы и быта, по-моему.

- Но почему-то я этим все время занималась, это из районо здравоохранением.

- Нет. Смотрите, сегодня в университете, скажем, работает, Владимир Александрович Черешнев, академик, который в университете… Вот он неделю в Москве, неделю в Перми, неделю в Екатеринбурге. Человек вот в таком графике. Но эта неделя его в Перми, она настолько плодотворна и значима, и это ведь не единственный пример, когда человек такого ранга – иммунолог, выдающийся иммунолог…

- Выдающийся.

- Дающий студентам, преподавателям совершенно новый импульс к исследованию. Наш университет сейчас поднимается в плане том, что связано с генетикой: генетика, микровирус, вирус, так сказать. Мы сегодня получаем совершенно новое качество будущих медиков. Почему? Вы смотрите, за сто лет от того медицинского факультета отпочковавшийся потом институт, потом институт медицинский! Все-таки врачи, которые готовились там, они не получали того университетского кругозора. Это были врачи хорошие, добросовестные – ну те, кто хорошо учился, способные помочь людям. Но в их деятельности всегда, в их развитии не хватало вот этой университетской широты внимания именно к человеку, понимания человека, понимания сути человека, понимания не просто той болезни, которой занимается, так сказать, а некоего, я бы сказал, такого философского субстрата, который дает университет. И вот сегодня буквально на наших глазах происходит вот это, я бы сказал, возвращение, вот тот виток, по спирали поднимающий нас к чему-то, будем считать, высшему. Вот на будущий год состоится набор фармацевтов в Пермском университете. Вот так.

- Замечательно! Вот, понимаете, у меня все равно есть ощущение, что на уровне обычной семьи общество пермское вот того времени, когда создавался университет, он не то, чтобы, может быть, мудрее, может быть, дальновиднее было. Ну что-то в них было такое, чего ну вот нет сейчас. Что это – я не понимаю. Как историк, я понимаю, что мы чего-то очень здорово потеряли, и особенно в последние 25 лет, потому что, понимаете ведь, в университет-то ведь сейчас заканчивается, все, заканчивается прием документов на первый курс разных факультетов в разные вузы, в том числе и в университете. Но ведь в университет идут ребятишки-то из школы, а я, разговаривая с преподавателями вузовскими и даже в гуманитарных факультетах, преподаватели вообще-то плачут вследствие очень низкого уровня общего образования у выпускников школ. И вот Нина Евгеньевна Васильева мне прямо говорит, что первый год они занимаются речью, элементарной, русской, языком. И это на филологическом факультете. С грамотностью очень худо все. И вот сейчас у университета задачи-то ведь не только такие потрясающие делать, как российскую фармацевтику, но и цивилизовывать выпускников массовой школы. По-моему, большая проблема.

- Я озабоченность вашу разделяю, как ее разделяют, конечно, и вот те преподаватели, профессора, с которыми мне приходилось встречаться, разговаривать на протяжении всех этих, точно говорить, двадцати пяти лет. Во-первых, фармацевтику в скобках, это уже то, что называется нано-, нанофармацевтика.

- Ну понятно.

- Я выгляжу, может быть, таким оптимистом, может быть, излишне, но, поверьте, Ирина, все эти 25 лет из года в год встречаясь с преподавателями, я слышал сетования о том, как год от года, год от года как бы ухудшается качество знаний выпускников, с чем они приходят в вузы.

- Но анальгетики все-таки делают в итоге.

- Я понимаю этот процесс следующим образом: да, то, что разруха, то, что произошло с педагогически кадрами в 90-е годы…

- Это кошмар.

- Конечно, это шло уничтожение школы.

- Безусловно.

- Затем все, что происходило с какими-то лихорадочными перестроениями, этими так называемыми реформами – это отдельный разговор совершенно, не будем сейчас в это углубляться. И вы посмотрите, несмотря ни на что, через олимпиады, через конкурсы, через какое-то привлечение, из того, что даже порой из рук в руки, понимаете, так сказать, встречи с преподавателями, с профессорами – отбирается, селекционируется тот процент одаренной молодежи, которая все равно, в любых условиях может в вузе вырасти в полноценных специалистов, перспективных специалистов. Вот у нас произошло определенное, как вам сказать, ну, несчастье, связанное с деньгами, когда можно было, появились негосударственные образовательные учреждения, которые во многом, кстати, и спасли профессуру нашу и преподавателей, между прочим.

- Да, конечно.

- Но, тем не менее, появилась возможность купить диплом, не приобрести знания, а купить диплом. И вот эта возможность… Катастрофически, конечно. Но, с другой стороны, она селекционировала тех, кто и в принципе даже не особенно желает учиться, ему бы, миленькому, вот прямо идти бы куда-нибудь на производство. Но надо, престижно иметь диплом, папа с мамой настаивают. Произошла, идет естественное совершенно снижение вот этих учреждений, а остаются те, кто действительно достоин того, чтобы заниматься выпуском специалистов. Их уже не так много. А университеты наполняются людьми, которые, в принципе, уже знают, зачем они туда идут. Вот я понимаю, что они, может быть, мало читают, у них какая-то другая эрудиция, что и возможность интернета, возможность клавиатуры заменила им письмо и речь, и так далее, и так далее. А ведь письмо вырабатывает совершенно определенные навыки мышления.

- Конечно.

- Когда ты пишешь, ты формируешь совершенно…

- Конечно!

- Другой образ. И от того, что это надо принимать, как данность – у них все это корректируется под это. В университете это понимают, но я вам скажу так: вот мне один умный человек из наших академических учреждений рассказывал, что по его наблюдениям, если создается коллектив 100 человек, их только 10 будут работать по-настоящему.

- Да.

- Если сократить до пятидесяти – это будет пять человек, или те же десять, неважно. Если сократить 20, все равно останется только где-то 5-10 процентов людей, которые будут по-настоящему заниматься делом, наукой и так далее, вести что-то вперед. Они креативны, они… Этот процент, он почему? Вот я не знаю, ну, биология что ли такая, вот тут я ничего не могу сказать.

- Есть такое, есть.

- Что только и вот эта часть у нас, она сохраняется, и она идет в университеты, она определяет собой тот передовой ряд студенчества, который идет в эти инновационные центры, который создает новое качество обучения.

- Сергей Федорович, продолжим нашу беседу, я, надо сказать, уже с таким удовольствием молчу, мне так интересно то, что вы говорите, и мне так это близко! Давайте, знаете, о чем поговорим? Я не буду ругаться по поводу Болонского процесса. Просто я знаю ситуацию, которая у нас в образовании, и я интересуюсь, и активно интересуюсь, как происходит школьное обучение в том самом Западе, который нам все время либо навязывает что-нибудь в образовании, либо мы сдуру сами берем какие-то их штуки. Они ведь по-другому учатся, так ведь? Они учатся так, как мы должны были и начинали учить в начале 80-х годов. Вот, ваше мнение…

- Я признаюсь вам честно, что вообще мое восприятие, вот это продвижение Болонского процесса, оно проходит через личности тех людей, с которыми я имел дело в высшей школе. В разных. И в политехе, и в университете, и в других вузах. И, конечно, неравнозначно, неравнозначно. Ничего, собственно, так сказать, плохого в двухуровневой системе, в магистратуре, бакалавриате, ничего в этом, и то, что наш диплом как бы становится, приобретает международный статус – это вообще даже замечательно. Вопрос в другом. Вопрос в том, что все-таки для продвинутых западных стран, они скорее, есть такое мнение, рассматривают внедрение этого процесса в таких странах как Россия, например, для того, чтобы просто селекционировать, выделить тот слой наиболее подготовленных для обучения и работы на Западе людей…

- И аккуратно украсть.

- Да, аккуратно их украсть. И следить за ними начинают еще с олимпиад со школьных, этих самых, с различных, и далее там…

- Да.

- А нам этот генофонд, в принципе-то, очень дорог, очень дорог. Он нам дороже любых Болонских процессов и всего прочего. И нам вообще бы хорошо… Вообще школа… Высшая школа, мне сказал один академик, должна быть по определению консервативна.

- Конечно.

- Только это ей помогает выжить, выстоять и вести свою работу дальше.

- Конечно.

- Вот вы посмотрите, я столкнулся однажды в одной из публикаций западной прессы о том, что Россия, она обладала этой системой профтехучилищ, например.

- Да.

- Но Запад ведь, он же давно, он ведь тоже, там существует подготовка примерно до уровня нашего восьмого-девятого класса. А если человек идет на три года в специализированный колледж, получает профессию определенную, а потом, пожалуйста, продолжай образование в университете.

- Совершенно верно.

- Но ты уже человек с определенной подготовкой, ты с интересами, в тебе воспитано некое, так сказать, профессиональное чутье и так далее. Какие-то возможности в тебе раскрыты, определенный потенциал. У нас, как из огня в полымя – из ЕГЭ в университет передвигаемся.

- Ой! Ой!

- Тоже ведь нет ничего плохого, если бы это было совмещено. Сейчас пытаются возродить, ну, возродили уже как бы сочинение. Вы знаете, Ирина, ведь вы поговорите, вы-то с филологами встречаетесь. Ведь это ужас! Как мучаются нынешние дети в изложении своих мыслей.

- Конечно. Потому что не пишут.

- Как они плохо водят пером!

- Не пишут, не соображают.

- Я, знаете, вспоминаю, когда первый класс, вот эти палочки-черточки, первые буквы прописанные. Я сейчас думаю, что вот это помогало какой-то определенной организации моего мозга.

- Да.

- Я через книгу, через вот это написание, стараясь написать красиво букву, я получал смысл того, что я пишу. Вот за этой как бы каллиграфией, к которой мы стремились, нас к которой вели, очевидно, подспудно – я не знаю, эти процессы исследованы или нет – возникает новое качество мышления.

- Я вам больше скажу: я до сих пор, прежде чем стучать по клаве, я пишу материал вручную, потому что иначе у меня не получается никакого драйва, никакой энергетики, и это просто не вкусно!

- Ну здесь давайте поправку сделаем на то, что мы с вами достаточно зрелые люди.

- Весьма.

- И даже очень зрелые, весьма зрелые, и, конечно, наши привычки, они несколько отличаются от тех, которыми обладают сегодня и чем сегодня владеет нынешняя молодежь. Но я бы в любом случае, вот, дорогие радиослушатели! Если нас слушают мамы, папы, бабушки и дедушки – приложите массу усилий к тому, чтобы ребенок начал читать. Читать и писать, причем читать можно даже без разбору, подсовывайте им все, как-то постараться заинтересовать в чтении. Чтение – настолько развивающая вещь, что… И причем чтение из книги.

- Конечно, да.

- Бумажный носитель и экран вашего компьютера, через который получает информацию ваш ребенок – совершенно разное. Понимаете, возникает клиповое такое сознание или такое устойчивое восприятие мира. Понимаете, фасеточное зрение, как у мухи, клочками, или ты получаешь некое цельное повествование. Понимаете, вот мы идем, мы все равно придем к тому, я уверен, когда мы будем главной ценностью в доме все-таки считать наравне с компьютером книгу.

- Ну вы знаете, если нас слушают только родители, то, может быть, нет, а вот если бабушки слушают, то, наверное, да. Потому что это как-то через поколение должно вернуться, потому что, честно говоря, вот вы правы, но кажется, что так это долго понадобится времени для того, чтобы все это дело привести в национальное культурное российское лоно. И вот для этого университет – это абсолютно уникальное явление. Я хочу, знаете, о чем сказать? Я вот сейчас с вами разговариваю, а у нас, два столетия у нас с вами, да ведь?

- Да, да.

- А ну-ка вот…

- Упомянем, упомянем о следующем.

- У нас есть прекрасные пять минут!

- Да, конечно, не будем здесь преувеличивать, оно, конечно, менее значимо, но по-своему оно для нашего края, я бы сказал, имеет не то что свое эпохальное значение, но что-то в этом есть, какая-то наша история, запечатленная вот в этих страницах: «Звезде» сто лет. Волей судьбы, опять же, мне пришлось заниматься судьбой первого редактора и первых номеров, как выходила газета «Звезда», ее первые номера, как Федор Лукоянов, его сестра Вера Николаевна на саночках везли первый тираж в Мотовилиху. Это с улицы Карла Маркса, Сибирская бывшая.

- Да, да, да.

- И как ждали эту газету на заводах. И как это «Пролетарское знамя», из которого потом выросла «Звезда»… Я читал, я просто наслаждался ритмикой речи…

- А русский язык какой!

- Тем, пафосом, который звучал. Ведь это все было настолько искренне! Ирина, это было настолько и в то же время профессионально! Ведь Лукоянов был московский студент.

- Да.

- Другой это человек, первый редактор, который создавал эту газету. Я думаю, что в каждой пермской семье есть, присутствуют два понятия – Пермский университет и пермская газета «Звезда», хотя бы в силу того, что предыдущее поколение – отцы, бабушки, дедушки и прочие нынешних молодых людей, все равно, тем или иным образом…

- Безусловно.

- Они были или героями, или читателями, или обращались туда с какими-то своими вопросами. То есть мы были всегда собеседниками. «Звезда» старается даже через 100 лет сохранить вот эту интонацию беседы со своим читателем. У нас выходит по-прежнему полоса писем, приходит достаточно почты, но, к сожалению, какие-то обстоятельства, скажем, с переездами и потерей определенного адреса на какое-то время, я уверяю вас, дорогие слушатели, на какое-то время мы можем вот на это лето потерять некоторые контакты, но это обязательно восстановится. Вот я верю в то, что, если мы этого с вами захотим, мы обязательно продолжим нашу биографию столетнюю.

- Я вам больше скажу…

- Встретим столетие и пойдем дальше в новый век, как сейчас идет в новом качестве идет Пермский университет – инновационный, исследовательский, национальный университет. Так же будет наша краевая газета «Звезда», очевидно, пройдя какие-то определенные трудности в своем развитии. Она все равно займет свое место. Ниша ее – извините, так сказать, ее занять очень трудно чем-либо другим, любым таблоидом.

- Я вам должна сказать так: вот я более чем рада, я просто счастлива, что после очень тяжелых последних нескольких лет у «Звезды» возникла… У «звездинцев», у нас, возникает безусловное чувство уверенности в завтрашнем дне, потому что я могу сказать, что руководство и собственники холдинга «АктивМедиа» исключительно трепетно относятся к «Звезде». Это с прекрасными формулировками о том, что «Звезда» – это разговор с людьми, это общественно-политическая настоящая газета нашего края, и я очень хорошо знаю, какой голод на самом деле, газетный голод в крае. Люди ждут серьезных газет и газет, про которые можно было бы поспорить, а не просто посмотреть. Таблоиды, информационные вот такие издания – это прекрасная штука, это новости, это информация, это необходимо огромному количеству людей. Но газеты не только для того, чтобы посмотреть, но и для того, чтобы подумать. В этой связи я очень рада, что у меня есть своя рубрика в газете «Пермская трибуна». Мне вот так и хочется сделать такую вот… По сути дела, все газеты, которые есть в Пермском крае – это кусочки «Звезды». Кто-то по линии отдела науки, учебных заведений и культуры – «Трибуна». Четвертая полоса «Звезды» – информационная, это, по сути дела, все наши таблоидные издания, разговоры про то, что у нас с экономикой, с политикой, с тем, с пятым, с десятым… Ну, ну, ну, третья полоса «Звезды». И человеческие фактор, и разговоры о людях – это вторая полоса. И то, что самое главное – это первая полоса. Я хочу сказать, что для меня в Перми два альма-матер – это университет и это «Звезда». И отцов у меня тоже два: это Сергей Федорович Журавлев и профессор Капцугович.

- Я бы не хотел, чтобы на этом опять закольцевалось. Я, вот… Ирина, мне… Вот всегда испытываю некоторое чувство неудобства, потому что понимаю: самые добрые слова, сказанные в адрес «Звезды», совсем не означают того, что мы сегодня в полной мере можем осуществить какие-то свои функции. Это связано со многими факторами. Нам надо и реформировать газету, конечно. Все, меняются условия, меняются условия, ее сочетание в холдинге с какими-то своими задачами, оно возможно, но самое главное всегда – это кадры. Всегда это кадры, это люди, которые придут делать как журналистику фактов, так и журналистику мнений.

- Ой, как классно! Журналистика фактов и журналистика мнений! Вот что значит «звездинец» по части формулировки мысли!

- Спасибо!

Спасибо, дорогой, я очень рада, что мы снова встретились не просто в эфире, но и в одном информационном холдинге, и развиваться мы будем, и будем красивые и прекрасные!

- Ой, надеюсь.

- Спасибо!

- Спасибо!

- До свидания! 

__________________

Программа вышла в эфир 7 июля 2016 г.