Ответ Станислава Куняева на национальный вопрос

Ведущий: Здравствуйте, друзья. Продолжается прямой эфир на 91,2 FM. Это Роман Попов. Сергей Слободин за звукорежиссерским пультом работает для вас. И у нас очередной эфир в рамках проекта «Русские встречи». У меня, как всегда, здесь афиша, которой я вот прямо сейчас шуршу, и с превеликим удовольствием читаю: «Главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев». Здравствуйте. Станислав Юрьевич.

Станислав Куняев: Здравствуйте.

Ведущий: Вот вы сегодня будете выступать с темой «Стас уполномочен заявить» в городской библиотеке Пушкина в 18 часов, и потому сразу же самый первый вопрос. И что ж такое уполномочен заявить Стас, Станислав Юрьевич?

С.К.: Ну, это, как бы, заманка такая – Стас уполномочен заявить. А что, это надо конкретизировать. У меня будет сегодня лекция, которая, надеюсь, вызовет интерес интеллигенции, в том числе, и творческой, пермской на тему «умом Россию не понять». Это вот тютчевская строчка. И это уже сужает мою задачу. Думаю, что будут задавать вопросы, потому что лекция эта довольно острая. Я в свое время читал ее не так давно в библиотеке иностранной литературы в немецкой аудитории. Там был немецкий посол, немецкие профессора, знающие русский язык. Они немножко обалдели от нее. Им не понравилось много из того, что я сказал. Но я сказал чистую правду. И вот приблизительно с этой же лекцией, о том, что «умом Россию не понять», а если не понимаешь, я им сказал, не надо было в 41 году лезть к нам. Ну, это такая главная идея была моего выступления. Потому что умом только посчитали, сколько у нас войска, сколько у нас плохих танков, сколько у нас плохих самолетов. И это все умственные дела. А вот, что душу народа и дух народа не поняли, это умом не поймешь. Я вот буду говорить об этом.

Ведущий: Станислав Юрьевич, возможно, нас сейчас слушают люди, которые при первых моих словах полезли в Интернет и через Яндекс стали искать, кто такой Станислав Куняев. Возможно. Я полагаю, что такие люди есть.

С.К.: Давайте объясним.

Ведущий: Так вот, смотрите, что сообщает один из наших самых познавательных сайтов Википедия. «Станислав Куняев, - пишут здесь, - русский поэт, публицист, литературный критик, главный редактор журнала «Наш современник». И почему-то непременным порядком добавляется - «Член КПСС с 1960 года». А дальше уже идет краткая ваша биография. А вот если бы вы отвечали на вопрос: а кто такой Станислав Куняев? - что бы вы сказали?

С.К.: Я бы сказал так. Поэт эпохи «шестидесятников», но русской национально-патриотической ее части, к которой, кроме него, принадлежали Николай Рубцов, Юрий Кузнецов, Анатолий Передреев, Анатолий Жигулин, Глеб Горбовский, и многие, многие другие. Многих уже нет. Глеб Горбовский, которому за 80, слава богу, он еще жив. Я еще жив. И всё у меня в памяти. Я написал книгу своих воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия» в 2000-м году. Она пользовалась большой популярностью. Пришлось делать еще два тиража. Она хорошо расходилась, хотя это трехтомник, довольно толстое ???????? (неразборчиво) чтение было. Ну, вот так вот. Я бы добавил еще к тому, что очень горжусь я тем, что мы с сыном написали книгу для серии «Жизнь замечательных людей» «Сергей Есенин». Написали мы ее к 100-летию Есенина, которое было в 1995-м году. С тех пор прошло 17 лет, и эта книга выдержала за эти 17 лет 12 изданий. Такого в истории рубрики «Жизнь замечательных людей» не было никогда.

Ведущий: Станислав Юрьевич, вот вы, когда работали над книгой по Есенину, вы о ком писали? Вы писали о Сергее Есенине, как о… знаете, дальше вот строчки как будто бы из школьной энциклопедии – выдающийся русский поэт «серебряного века». Или вы писали о Сергее Есенине о каком-то другом?

С.К.: Я писал о Сергее Есенине так, как будто я с ним прожил всю жизнь вместе рядом. А главная задача моя была, потому что подходило время… это конец 80-х годов, подходило время перестройки, подходило революционное время, и мне надо было обязательно понять, как русский человек, не простой человек, а знаковый русский человек, один из самых талантливых, умных, известных людей русской истории, как в это время русский человек вел в свое время себя во время революции и гражданской войны. И глядя на это, прочитав это, можно смоделировать, как наилучшим образом вести себя и вырабатывать свои позиции, общественно-литературные, мировоззренческие в наступающую эпоху 90-х годов. Вот разгадать загадку русского человека, русской души, я сам русский человек. Но, написав книгу о Есенине, я русскую историю, русскую душу русского человека понял гораздо глубже. Почему такие страшные были у нас гражданские войны, почему столько крови лилось справа и слева, и со стороны? Потому что сталкивались люди одного мировоззрения – отчаянного, храброго, не умеющие жалеть ни себя, ни своих противников. Это были и монархисты, того же склада были, это и революционеры русские были того же склада. Вот каппелевцы и Чапай… Фильм «Чапаев», помните? Там каппелевцы идут на чапаевские пулеметы. У Есенина есть такая строчка: «Небо - колокол, месяц – язык, мать моя - родина, я – большевик». Вот все они по натуре были людьми бесстрашными, отчаянными, людьми, которые, как Достоевский говорил, «широк русский человек, обязательно перевесится куда-нибудь», которые любили перевешиваться. Как Пушкин сказал: «Есть упоение в бою и мрачной бездны на краю». Вот это для них была стихия их жизни, их борьбы… всех противоборствующих лагерей. Вот об этом написан роман «Тихий Дон». Там братоубийственная война, совершенно. Но храбрые те, и другие. И те, и другие сами становятся к стенке, когда их расстреливают, какой-нибудь Подтёлков сплевывает и еще окурок бросает в лицо своему белогвардейскому офицеру, который хочет его расстрелять. И точно также, также храбро умирает потом белогвардейский офицер, которого тоже поймали и тоже казнят, но на этот раз уже красные. Вот почему наши революции страшны, потому что народ, если он во что-то поверил, с той стороны или с этой стороны, потому что каждый за свою правду, как говорится, борется до конца. В отличие от западных народов.

Ведущий: Вот смотрите, Станислав Юрьевич, вы сначала, когда начали вот этот вот рассказ, говорили «они», говорили «им», говорили «их», когда заканчивали, вы говорили- «вот почему наши»…

С.К.: Да, конечно, это все наши.

Ведущий: То есть, нет вот этого ощущения того, что вот тот самый русский народ, он ушел когда-то в то вот время?

С.К.: Нет. Развитие мысли было правильным.

Ведущий: То есть в данном случае русский народ – это вы…

С.К.: Да.

Ведущий: …русский народ – это те, кто вас окружает.

С.К.: Да.

Ведущий: А почему тогда именно русский? Почему не говорить «российский», например?

С.К.: Потому что российские граждане. Российское – это гражданство. А русское – это этнос. Это разные понятия, которые наполнены разным смыслом.

Ведущий: В данном случае, когда вы даете определение, или пытаетесь дать серию определений термину «русский человек», с чего вы начинаете?

С.К.: Вот с чего начинал Пушкин, в котором текла одна шестнадцатая часть негритянской крови, но который, однако, понимал, что он живет в России, и сказал: «И назовет меня всяк сущий в ней язык, и гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык». Он не отделял свою историю, русскую историю, от истории этих народов. Это коренные народы России. Что, между прочим, Сталин сказал о себе, когда его назвали грузином? Он сказал: «Я русский человек грузинского происхождения». Обратите внимание на это.

Ведущий: То есть в данном случае к такому допотопно-примитивному национализму…

С.К.: Это менталитет. Любой человек, в жилах которого течет нерусская кровь, проживя в России, как какой-нибудь Даль, как какой-нибудь Гильфердинг, как Осип Эмильевич Мандельштам, они имели право говорить о себе, что они русские люди, потому что, несмотря на нерусскую кровь, мировоззрение их становилось русским.

Ведущий: То есть русский человек - это человек, прежде всего, человек русской культуры.

С.К.: Русского мировоззрения, будем так говорить. Мировоззрение шире, чем культура. Мировоззрение – это всё. Это и понимание природы, и понимание неба, понимание земли, понимание истории, естественно, и культуры, конечно, обычаев, знание пословиц и поговорок, в конце концов.

Ведущий: Русское мировоззрение и вообще русский человек в ваших устах с таким любовным пафосом произносится, что нельзя не восхититься. Но, наверняка, это не единственные черты.

С.К.: Но это главная черта. Вот Достоевский, между прочим, в своей речи о Пушкине, которую он произнес, когда открывали памятник Пушкину в 1831-м году, опять же на примере Пушкина. Я делал эссе на примере Есенина, когда писал, потому что Есенин был для меня более загадочной фигурой, чем Пушкин, и более нужная, потому что он жил в эпоху революций и перемен, да. Достоевский сказал о том, что смотрите, что у Пушкина. Как он, не выезжая низа какую за границу, он понимал испанцев, когда писал «Маленькую трагедию» о Дон-Жуане. Он понимал немцев, когда писал сцены из рыцарских времен. Он понимал повстанцев Пугачева, татар, башкир и всё прочее. Он всечеловек. Он не сказал «сверхчеловек». И не сказал «интернационалист», потому что это политическое… упрощение до политики этого понятия. А сказал «русский человек» - это всечеловек, который понимает и ощущает гениальность других народов, как никто. Об этом Блок писал: «…нам внятно все - и гальский острый смысл, и сумрачный германский гений». То есть мы открыты всем веяниям великих народов, и «все священные камни Европы», это уже из Достоевского, «нам также дороги, - писал Достоевский, - как и всем племенам арийского… великого арийского племени». Имеется в виду все европейские народы. Вот, о чем речь-то. И вот эту великую миссию, может быть, неподъемную для одного народа, Россия еще в 19-м веке возложила на свои плечи. Не всё у нее получилось. Но я, когда раздумывал об этом однажды, в своих стихах написал, одно большое стихотворение. Это написано было в Закавказье, когда я увидел вражду между армянами и азербайджанцами. И стихотворение это заканчивалось так у меня: «Мы павших своих не считали, мы кровную месть не блюли, и только поэтому стали последней надеждой земли». И, в общем, эта истина всегда остается. Потому что без понимания других народов никакая сила здесь не поможет американская объединить человечество. Они, наоборот, разъединяют его, потому что злость и ненависть к ним после того, как они огнем и мечом проходятся по тем местам, где находились и находятся их войска, возбуждает все народы против них, где они бывали. Вот. А русская идея – это идея, в общем, со всеми изгибами, со всеми ошибками, со всеми зигзагами, она все равно была примиряющая, потому что еще православие и христианство в основе было. Несть эллины и несть иудея – это великая заповедь, которую дал Христос миру, чтобы не было национальной вражды, что перед Христом, перед Богом, перед высшими силами национальность отступает на второй план. И мы это, как никакой другой народ… христианство сейчас же выветрилось из жизни западной Европы, а у нас храмы полны, между прочим.

Ведущий: Один из моих очень любимых поэтов, авторов, ну, и глубоко уважаемых людей, не знаю, как вы к нему относитесь, Игорь Миронович Губерман, как-то раз давал прекрасную прозаическую зарисовку про иностранца, если мне не изменяет память, немца, которого его российские коллеги, русские коллеги возили по русской глубинке. Показывали храмы, деревни, людей. И машина, в которой они ехали, дело было ненастное, непогодное, застряла в какой-то местной деревенской луже – ни туда, ни сюда, ни дернуться, ничего. Вот она стоит, машина, в середине этой лужи. Вокруг глина, грязь. Выходить из машины, чтоб толкать, никому не хочется. Шофер изо всех сил пытается хоть как-то что-то сделать самостоятельно с помощью автомобиля. Автомобиль никак из этой грязи выехать не может. Мимо, соответственно, вот так по обочине идет такая вполне себе нормальная, разухабистая, русская свадьба, деревенская. Классика жанра. Там, понятное дело, в брючках и в белых рубашках мужчины, как-то прилично одеты женщины. И вот они видят эту картину, как стоит в середине лужи эта машина. Практически не говоря ни слова, также весело, разгульно, как они только что шли, они подходят, вот по колено в этой грязи фактически оказываясь. Они подходят, эти вот мужчины в белых рубашках, им плевать уже на белые рубашки, берут, выталкивают эту машину, вот просто выталкивают ее из этой лужи на ровную дорогу из этой глины и грязи. Из машины вот этот вот путешественник, который немец или француз, сейчас уже точно не помню, им кричит что-то на своем языке по типу «спасибо». В это время водитель заводит мотор, а кто-то из этой толпы, которые только что выталкивали машину в белых рубашках, хватает камень, кидает и разбивает заднее стекло. Дескать, на тебе там на прощание. Давай, проваливай отсюда. Как вам такая зарисовка?

С.К.: Я вам в ответ другую байку расскажу.

Ведущий: Давайте.

С.К.: Однажды мы очень дружили с прекрасным русским историком, литературоведом и, вообще, мыслителем Вадимом Валерьяновичем Кожиновым. И однажды к нему приезжает профессор немец из ГДР. Ну, принимаем его, застолье, всё, выпили. Вадим взял гитару, стал какие-то романсы играть. А немец профессор, хорошо по-русски говорил, Дитрих его звали, и говорит: «Спойте что-нибудь простонародное, какую-нибудь песню». И мы начали эту песню «бродяга к Байкалу подходит». Ее трудно петь, но мы вытянули ее все-таки, так сказать, «по диким степям Забайкалья, где золото роют в горах, бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах».

Ведущий: Да, да, да.

С.К.: И смотрю, этот Дитрих нахмурился. Я говорю: «Дитрих, что, тебе не понравилось? Ну, извини, плохо пели. Уже поддали немножко».

Ведущий: Нет, как раз, раз поддали, хорошо пели, хорошо под это дело идет.

С.К.: Он говорит: «Ребята, а чем вы восторгаетесь в этой песне? Ну, смотрите. Вы поете – «бродяга к Байкалу подходит рыбацкую лодку берет». А лодка-то чужая». Мы так обалдели. Это нам в голову никогда не приходило, что на это нужно обратить внимание. А немец, юридическая душа, обратил внимание. Дальше. Он говорит: «Ну и что? «А навстречу родимая мать». И рассказывает мать ему, что «отец твой давно уж в могиле, сырою землею зарыт, а брат твой в далекой Сибири уже кандалами гремит». Семья- то, - говорит, - криминальная, чего ж тут восторгаться?» Вот разница, которую трудно преодолеть. Юридическо-законническое, такое фарисейское воспитание. Фарисеи ж законники были, так сказать. И эстетически широкое, песенное, художественное наше. Никому из русских людей в голову не придет, что чужую лодку брать нехорошо.

Ведущий: Станислав Юрьевич, о’кей, в таком случае байка, на байку, на байку. История, рассказанная мне представителем, ну, скажем так…

С.К.: Так что этот камень был от того, что слишком сильны были эмоциональные порывы, так сказать.

Ведущий: Охотно верю. Хорошо. Еще одна история. Значит, были у нас времена в конце 20-го века, когда евреи массово… ну, не то, чтобы массово, ну, скажем так, кто-то по зову сердца, кто-то по велению разума, собирались, из Советского Союза уезжали. Кто-то целыми семьями, кто-то поодиночке.

С.К.: Я прекрасно помню это.

Ведущий: Помните эту историю. Так вот.

С.К.: Много моих знакомых уехало в Израиль.

Ведущий: Так вот теперь, собственно говоря, не то, чтобы байка, абсолютно реальная история. Рассказана, что называется, очевидцами. Условное наше время, условная встреча однокурсников. И из Израиля на эту встречу, по-моему, лет 7-8 назад, сейчас точно не вспомню, из Израиля на эту встречу прибывает вот, собственно, однокурсник вот сюда в Пермь. Причем, пролетает через Екатеринбург. То есть нужно пролететь туда, а оттуда на машине в Пермь ехать. На машине его встречают друзья. Он там, в Израиле прожил уже огромное количество времени. Вот они его встречают в аэропорту Екатеринбурга в Кольцово, везут на машине. Едут. По дороге, естественно, кроме водителя, там народ уже потихонечку выпивает, потому что встреча, всё. И вот, что называется, прижало, и гость израильский так аккуратненько спрашивает: «Ребята, давайте где-нибудь остановимся, чтобы вот…». Водитель, ни слова не говоря, тут же сворачивает на обочину и говорит: «Выходи». «Подождите, а где здесь туалет?» Ему показывают: «Везде». Он говорит: «Вот в этот момент я пенял, что я оказался в России».

С.К.: Ну, да, совершенно прав. Эта ситуация хорошо описана в поэме Сергее Есенина «Страна негодяев». «Потому что хочу в уборную», - кричит там Чекистов. «А уборных в России нет» - герой поэмы кричит.

Ведущий: Это обратная часть вот этой широты русской души?

С.К.: Да нет. Просто это такие условия жизни, которые сделали эту широту естественной. Это ни демонстрация, ничего, это естественная жизнь. Ничего не поделаешь.

Ведущий: На каждом километре наших многосотенных трасс уборную не поставить.

С.К.: Вот именно, да.

Ведущий: То есть, логика именно в этом?

С.К.: Да. Когда я был в Марбурге, как-то такое, я профессор ??????? (неразборчиво) института, еще послали туда меня по обмену. И я расхохотался, когда в какой-то ресторан профессора повели. Я расхохотался, когда зашел в ресторанный туалет, и все стены ресторана расписаны, там яства нарисованы – шашлыки, мясо, рыба, все. То есть немецкие бюргеры, ну, не могут того, чтобы вот не любоваться даже в туалете таким… изобилием пищи.

Ведущий: Станислав Юрьевич, вот вы не ловили себя никогда на мысли, что, воспевая вот такую широту русской души, чем мы сейчас с вами занимаемся, в противовес вот этим вот немецким бюргерам, условно говоря, вы как-то уж больно анекдотично подходите к разнице народов?

С.К.: Я не воспеваю и их не унижаю. Я просто говорю, что мы во многом разные. И эту разность надо уважать как у них, так и у нас.

Ведущий: Вот у нас есть один из сатириков, очень популярных ранее, и не очень популярных сейчас, но, по-моему, до сих пор собирающий залы, зовут его Михаил Задорнов. У него классическая вот эта вот фраза про тупых американцев. Не находите, что вы как-то вот в одном понятийном ряду сейчас, нет?

С.К.: Ну, у меня свои наблюдения по жизни, у него – свои. Я у него ничему не учился. И мы даже не знакомы с ним.

Ведущий: Не, я просто говорю, вы в одном понятийном ряду, потому что, когда он говорит про тупых американцев, зал добродушно смеется.

С.К.: Да, правильно.

Ведущий: То есть вы, действительно, считаете, что вот такой подход, я не знаю, к…

С.К.: Знаете, что. У европейских народов и у коренных американцев, ну, гораздо более злое и негативное отношение к России. Это азиатские орды. Это писали всегда, так сказать, поляки, немцы, что, да, Россия громадная азиатская деспотия. А почему? Что такое азиатские орды, азиатская деспотия? Это что, значит, надо утюжить их своими танками в Ираке, что ли, так сказать, за то, что они живут по-другому, и за то, что они, может быть, мочатся тоже, так сказать, за каждым углом? Ну, и пускай, если это их не шокирует. Европоцентризм, век его прошел. Посмотрите, сколько азиатских орд уже живет. История с Брейвиком, думаю, должна немножко научить высоколобых интеллектуалов Европы. И история с тем, что в Париже горят машины, с немцами, и всё. Да, это всё получается, как… Европа хочет жить очень удобно. А для того, чтоб жить удобно, нужно, чтобы свое население не было на черных работах. Но это все равно что, как, знаете, народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую, народ, который не хочет иметь своих дворников, получит чужих дворников, сыновья у которых вырастут и будут добиваться своих прав. Ничего не поделаешь. Хотите жить лучше, а получается, как всегда.

Ведущий: Станислав Куняев выступит сегодня, 27 января, пятница, в 18 часов в городской библиотеке Пушкина с условной лекцией «Стас уполномочен заявить». И, как мы уже только что раскрыли секрет, на самом-то деле с мыслями на тему «умом Россию не понять». Телефон прямого эфира 261-88-67, эфирное ICQ 404582017. Станислав Юрьевич, вот смотрите, когда мы говорим «умом Россию не понять, аршином общим не измерить, в ней особенная стать, в Россию можно только верить», мы можем по-разному относиться к этим словам. С одной стороны, мы можем относиться к ним с гордостью – смотрите, какие мы. С другой стороны, мы можем лишь сухо констатировать факт. Ну, ребята, ну, это факт. Вот вы, когда говорите «умом Россию не понять», вы, скорее, гордитесь этим, или, скорее, просто трезвую оценку ситуации?

С.К.: Да, я горжусь этим, потому что ум, я еще раз говорю, это только одно из свойств человека. А если б можно было понять только умом, значит, Россия была бы упрощенная, маленькая и неинтересная. А когда она сложная, когда она интересная, когда одно русское племя поморы и казаки – это почти, как два разных народа, но и те, и другие считают себя русскими, вот попробуй это всё обойми, объясни, приживись там, попробуй на Дону найти язык с тем же русским человеком, по-другому уже надо как-то говорить. Вот. Это космос. Это не просто какое-то маленькое племя и убогое юридическая государственность. Это космос. А космос, космос, действительно, одним умом только не поймешь.

но и те, и другие считают себя русскими,есь этим -то деле али, 15151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515151515

Ведущий: Здравствуйте. Алло.

Слушатель: Алле. Добрый день. Елизавета Сергеевна. У меня вопрос к Станиславу Юрьевичу. С какого года он является главным редактором журнала «Современник»? И кто был до него?

С.К.: До меня был Сергей Васильевич Викулов, фронтовик, поэт, уроженец Вологды. Когда началась перестройка в 88-м году, он почувствовал, что ему трудно понять, какое время на дворе, какая погода. А я был тогда уже членом редколлегии и автором журнала. Он пригласил меня и попросил, чтобы я сел на место главного редактора. Это было лето 89-го года. В ЦК меня не хотели утверждать. За мной была репутация экстремиста и русского националиста. Но пошли к Горбачеву Бондарев, по-моему, Распутин и Белов, и уговорили его. Против меня был Яковлев Александр Николаевич, главный архитектор перестройки. И со слов Рыжкова Николая Ивановича, который присутствовал при окончательном разговоре, решившем вот эту мою редакторскую судьбу, Горбачев якобы сказал Яковлеву: «Саша, я пошел тебе на встречу, когда ты просил Коротича посадить на «Огонек», когда в «Знамя» не посадили Бакланова. Ну, давай русским кинем эту кость».

Ведущий: И поэтому «Наш современник» отдали вам.

Слушатель: Будьте добры. Ваше отношение к творчеству Виктора Платоновича Некрасова, к творчеству, к его жизненному пути, к его мировоззрению, и к творчеству, жизненному пути и мировоззрению Василия Быкова. Для меня это эталоны.

С.К.: Она оба прекрасные, талантливые писатели. «В окопах Сталинграда» - одна из честных книг, которые написаны о войне. Но, к сожалению, Виктор Платонович, по-моему, ничего другого на этом уровне уже не написал. А «В окопах Сталинграда» - это вершина его. Я еще читал его американские, по-моему, впечатления, в «Новом мире» были. Но они не произвели на меня большого впечатления. Быкова я тоже всего читал. Это тоже честная военная проза. Другое дело, что судьба вот этих обоих незаурядных талантов, ну, потом как-то, ну, не совпала с их творчеством, как будто они сами отошли немножко от своего творчества. То же самое, как и с Василием Гроссманом, который написал замечательный роман… не «Жизнь и судьба»… а, роман о войне-то, первая часть. Как же она называется? Это потом продолжение «Жизнь и судьба». Это замечательные там сцены парада на Красной площади, Сталина, принимающего парады. Книга о Сталинграде. И прекрасную написал он в свое время книгу о том, как он побывал в Дахау, как еврейские юноши, там воспоминания были, он записал, последних узников Дахау, когда их загоняли в камеру, кричали: «Сталин придет» и пели «Широка страна моя родная». Это все написано в очерках его о Дахау. Но потом все эти писатели, на мой взгляд, как бы, сломали свою судьбу. Хочешь, не хочешь, ну, так получилось. В это уже, видимо, вмешалась политика.

Ведущий: В 1952-м году была первая часть дилогии, «За правое дело» называлась.

С.К.: Да, «За правое дело», да, да.

Ведущий: Потом «Жизнь и судьба».

С.К.: Да. Он стал лауреатом Сталинской премии за эту книгу.

Ведущий: Я к тому, что не то, что я особо умный, у меня-то просто компьютер перед глазами с Интернетом.

С.К.: Когда я что-то забываю, тут же к компьютеру бегите и помогайте мне.

Ведущий: Да. В общем, никаких проблем. Кстати, раз уж о компьютере заговорили. Вот смотрите, Станислав Юрьевич, у нас на данный момент довольно много людей дают оценку текущему времени, как некой компьютерной, интернетной, если быть более точным, Интернет-эре. Ваше отношение к Интернету, к коммуникации, к тому, что ???????? (неразборчиво).

С.К.: Я не владею компьютером.

Ведущий: Почему?

С.К.: Не хочу. Может быть, берегу глаза. Я так отбрешусь такой причиной. На самом деле, не хочу влезать в него. Я не лажу в Интернет. Мне это не нужно. В моей памяти столько всего, что дай бог мне это осмыслить все и уложить в свои собственные строчки. Я не хочу терять на это время. И потом, я пишу все свои книги от руки. Вот не поверите. И потом переписываю иногда по два, по три раза. Вот я полкниги Есенина от руки написал чуть ли не, по-моему, 15 листов или 17 листов. И я отношусь к компьютеру, если сравнивать его с рукописью… Ну, во-первых, рукописи не горят, ладно. А, во-вторых, есть пословицы такие: «Написано пером, не вырубишь топором». А вот компьютерная вся культура – это для меня определяется другой пословицей: «Вилами на воде писано».

Ведущий: То есть в данном случае такое сразу резкое неприятие.

С.К.: Да.

Ведущий: Оно сформировалось на протяжении какого-то длительного времени?

С.К.: На протяжении всей жизни.

Ведущий: Ну, нет, просто я к тому, что у нас компьютерная культура, Интернет-культура, если хотите, она всего полтора десятка лет.

С.К.: Ну, мне, конечно, легче что? У меня трое внуков, они взрослые ребята. У меня сын. Они всем этим владеют. Если мне крайне нужно, вот приспичит, я говорю: «Ребята, загляните там и помогите старику, так сказать, чтоб он не терял время на это все».

Ведущий: Станислав Юрьевич, вы весьма точно высказали свою позицию по отношению к писателям, поэтам своего времени. Кого-то из, условно говоря, современных писателей и поэтов… с чьим-то творчеством знакомы, кого-то читаете?

С.К.: Во-первых издавая журнал, невозможно не читать современное ?????? (неразборчиво).

Ведущий: Это правда. Тогда порекомендуйте.

С.К.: У меня есть автор и с вашей пермской земли. Кстати, Игорь Тюленев часто у нас печатается, между прочим. У меня есть авторы из каждого региона России, 2-3 человека, а, может быть, даже и больше. Это и Кузбасс, это и Пермь, это и Свердловск… Екатеринбург, это и Краснодар, это Вологда. Вот в Вологде у меня, наверно, десяток авторов, постоянно печатающих, начиная с Василия Белова. В Краснодаре, начиная с Виктора Лихоносова, тоже целый букет авторов. Молодежь. Я профессор литературного института. Я уже третий выпуск делаю в литературном институте. Вытаскиваю их на страницы журнала. И многие из них уже, как, например, Марина Струкова, она из Тамбовской губернии, стала очень известной поэтессой, блистательная такая русская «валькирия», со своим почерком, со своей волей, внучка, правнучка, или кто там, тамбовских крестьян, восстание которых подавил Тухачевский.

Ведущий: Ну, и так как остается у нас полторы минуты, можно я таким классическим журналистским штампом закончу?

С.К.: Давайте. Что я люблю, что я не люблю?

Ведущий: Нет, нет. Есть еще более пошлый, но отсюда не менее любимый слушателями. Расскажите что-нибудь.

С.К.: Из стихов?

Ведущий: Да.

С.К.: Хорошо. «С каким только сбродом я не пил на трассах великой земли, но как ни хмелел, но заметил, что выхолостить не смогли ни силой, ни водкой, ни ложью, ни скопищем мертвенных фраз последнюю искорку Божью, живущую в каждом из нас.

Глядишь - негодяй негодяем, но чудом каким-то, Бог весть, сквозь сумрак, что непробиваем, то совесть пробьется, то честь». Это о русских людях.

Ведущий: Станислав Куняев сегодня вечером в 18 часов в Пушкинской библиотеке «Стас уполномочен заявить» в рамках проекта «Русские встречи». Речь пойдет о том, что «умом Россию не понять». Станислав Юрьевич, огромное вам спасибо.

С.К.: Спасибо вам.