Антон Батагов о "Дягилевском фестивале"-2013

Нина Соловей: То есть это не разочарование публикой?

Антон Батагов: Нет-нет-нет, просто хотелось сделать какие-то вещи бескомпромиссные. Но потом, это было в 9-м году, я понял, что мне все-таки снова хочется выступать. И первый концерт после, так сказать, этого моратория, что ли, произошел в Америке. И потом Теодор Курентзис пригласил меня сначала в Новосибирск, и потом в Пермь. Я год назад здесь был на фестивале, мне очень-очень понравилось. И теперь он меня еще раз пригласил, и вот я снова здесь, и, действительно, понимаете, какая-то особенная здесь атмосфера, какие-то такие замечательные слушатели. Потому что в крупных городах, таких как, Москва и Нью-Йорк, где последнее время в основном живу, там столько много всего происходит, и люди настолько уже ко всему привыкли, и относятся ко всему как-то потребительски. И ощущение вот этой энергии, электричества, которое ощущается от слушателей, когда ты играешь на сцене, оно какое-то там уже… нету его.

Нина Соловей: То есть нет потребности что-то новое услышать, попробовать что-то другое, хочется привычного все время?

Антон Батагов: Понимаете, как. Там все идет по такому разряду такого фаст-фуда, что ли. Что бы там ни было, как бы это ни было интересно, ново, впечатляюще – раз, скушали, побежали дальше. Все набегу, все как-то очень так вот мимолетно. И того переживания, в общем, ради которого музыка-то собственно и существует, его люди уже не испытывают. Они просто разучились. А здесь, я вот второй раз здесь играю, и в прошлом году было три выступления, вчера был один концерт, будет еще сегодня и завтра, я чувствую, что просто это состояние зала, вот это такой интерактивный процесс между человеком, который на сцене, и людьми, которые в зале, он именно другой – он очень живой, и очень чуткий.

Нина Соловей: В связи с этим у меня вопрос, меня всегда интересовало. Когда говорят, например, драматические артисты или певцы «я слышу зал», то я понимаю – вот они стоят лицом к залу, они видят глаза зрителей, они видят реакцию. Когда говорит это пианист, мне лично не очень понятно, потому что мне кажется, что любой музыкант, играющий на инструменте, что он весь в инструменте, он весь в музыке, и занят только этим процессом. Или это какое-то необъяснимое ощущение? Как вы слышите зал? Кроме того, что тишина стоит или нет...

Антон Батагов: Физически, да, пианист сидит, как бы, боком к публике. Дело не в этом. Необязательно смотреть в зал. Все это, естественно, чувствуется. Мне всегда нравится, когда в зале полная темнота. Вот вчера в зале была абсолютно полная темнота, и только маленькие светильники на рояле. Так что я бы все равно никого не увидел, если б я смотрел в зал. Дело не в том, что тишина. Кстати, вчера не было ни единого звонка мобильного телефона, вот за весь двухчасовой концерт, и это достижение. Потому что, извините, в Москве, по-моему, такого не бывает. Это же – «Ой, да, я тебе сейчас перезвоню, подожди, я на концерте, сейчас выйду». И это все вслух. Дело не в том, что это тишина. Бывают какие-то интересные такие процессы, например, когда звучит какая-то музыка, которая не простая, не очевидная, вот то, что я люблю играть, она не сложная по музыкальному языку, она просто медитативная, сосредоточенная, и она требует от человека какого-то…

Нина Соловей: Отключения?

Антон Батагов: …отключения от внешнего мира, и, наоборот, внутри начинают происходить какие-то процессы изменения в сознании. Бывают интересные вещи, когда вдруг зал начинает кашлять. Это совершенно естественно, потому что вдруг человек начинает, ну как будто, знаете, какая-то процедура такого очищения, что ли, происходит, даже на физическом уровне, как будто сваливаются какие-то накопившиеся слои какого-то беспокойства. Ну вот много, чего. И вчера это тоже было. Я помню, год назад я играл двухчасовую программу Баха. Вот это было, а в какой-то момент наступает тишина полная. Вчера тоже было также.

Нина Соловей: Мне больше всего интересен концерт, который состоится завтра, связанный с именем всеми нами любимого, обожаемого Сергея Рахманинова. Завтра в Органном зале состоится, на мой взгляд, уникальный вечер, и в одном из отделений этого вечера прозвучит сочинение «Избранные письма Сергея Рахманинова», где вы выступаете как композитор и исполнитель. Несколько слов об истории создания сочинения. Я понимаю, что вы недавно дали большое интервью «Афише», но я намеренно не стала читать фрагменты, касаемые этого произведения, чтоб вы мне лично рассказали и нашим слушателям...

Антон Батагов: Это произведение состоит из 10 пьес, это идет больше часа. Вообще, завтра концерт будет очень длинный, всех предупреждаю. Это вот такая история, что… вообще мне всегда интересны какие-то стилистические путешествия между разными эпохами. Мы, действительно, живем в такое пост-постмодернистское время, когда один стиль, как бы, просвечивает сквозь другой, и мы все время на этой «машине времени» путешествуем. Я осенью побывал на могиле Рахманинова, это недалеко от Нью-Йорка, и вы знаете, как-то, что-то во мне так срезонировало, понимаете, действительно, это величайший русский музыкант, композитор, пианист, который уехал после большевистского переворота и жил в Америке, путешествовал по всему миру, играл. Это был какой-то удивительный совершенно человек, очень русский, очень глубокий, очень порядочный. И его музыка… понятно, что все пианисты играют Рахманинова, это все совершенно очевидно, стала общим местом. Но мне всегда интересно извлечь из того, что, казалось бы, всем давно уже понятно, какую-то еще… вот какое-то внутреннее измерение, может быть, не очень очевидное,. И мне пришла в голову такая неожиданная идея, что Рахманинов пишет письма композиторам, которые придут после него, причем, именно не авангардистам, а людям, которые сочиняли и сочиняют такую музыку, которая по языку проще, но это совершенно не значит, что она проще по какому-то внутреннему своему состоянию и вот этому сообщению, которое эта музыка несет, это минималисты и это некоторые великие рок-музыканты. Вот у меня там присутствуют в качестве двух адресатов Питер Гэбриэл и Брайан Ино, и такие композиторы, как Филип Гласс, Владимир Мартынов, Людовико Эайнауди. То есть это та музыка, которая, как это ни странно, она вдруг в какие-то моменты начинает резонировать с музыкой Рахманинова. То есть, казалось бы, Рахманинов совершенно никогда не был авангардистом, он , наоборот, был таким вот в хорошем смысле, старомодным. И тогда, в начале 20-го века очень многим казалось, что всё, старой музыки больше нет, вообще, старого мира больше нет. Ну че там, 20-й век, машины, электричество и так далее. А Рахманинов писал вот какую-то очень сокровенную и очень настоящую, глубокую, с колоссальным трагическим размахом русскую музыку.

Нина Соловей: О чем он сообщает в эти письмах?

Антон Батагов: Он сообщает о том, что в этом сумасшедшем мире, который сейчас в наше время на много-много порядков более сумасшедший, чем он был во времена Рахманинова, он сообщает о чем-то очень личном, с одной стороны, о чем-то очень таком несуетном, неспешном, и при этом о чем-то таком, что вот не личное на уровне каких-то очевидных переживаний. Понимаете, то, что всех людей объединяет. В общем-то, все как-то предельно просто. Всё в музыке можно выразить на уровне каких-то нескольких аккордов и каких-то простых мелодических линий, но за этим личным вырастает что-то надличностное, что для каждого свое, очень сокровенное. Для кого-то это может быть какая-то религиозная сфера переживаний, для кого-то нет, но это именно ощущение человека, с одной стороны, очень одинокого, который оказывается просто перед лицом смерти, и это не в какой-то момент, а, в общем, он всю жизнь живет и готовится к этому моменту. И выясняется, что за этим моментом нет не то, что ничего страшного, а просто это какой-то совершенно открытый переход в то состояние, когда между людьми нет границы, нет границы между странами, между музыкальными стилями. Это очень мощное какое-то переживание, которое, мне кажется, через музыку очень как-то просто и без лишний концепций передается.

Нина Соловей: Правильно ли я понимаю, что вы, как резидент, участвовали и в создании, вообще в собирании музыкальной программы? И во втором отделении завтра прозвучит тоже любопытное...

Антон Батагов: Да, там другая переписка, это переписка двух минималистов – Мартынова и Пелециса. В роли Пелециса будет выступать удивительная пианистка Полина Осетинская, а Мартынов будет собственно играть сам за себя. И мы с Теодором тоже обсуждали это сочинение. Много будет замечательного. Вообще, фестиваль, конечно, уникальный и по составу, и по программе. Так что приходите.

Нина Соловей: Пропускать нельзя.

Антон Батагов: Приходите, пожалуйста.