Лидер "Национально-демократической партии" Константин Крылов в студии "Эха Перми"

- Для начала, Константин, современная национал-демократия в России тема вашего разговора сегодня в Пушкинской библиотеке.

- Да, так и есть.

- Непонятно, когда мы говорим о национал-демократии, мы что имеем в виду?

- Мы имеем в виду, довольно поздно пришедший в Росси современный европейский национализм. Дело в том, что вообще-то говоря, как и многие друге хорошие вещи, начиная с картошки, пришли к нам из Европы. С другой стороны, когда мы говорим из Европы, это не совсем точно, поскольку Россия, конечно, является частью Европы. В этом отношении, у нас, к сожалению, национализм возник довольно поздно. В строгом смысле слова, у нас, в нашей стране, где достаточно все плохо, в том числе в национальном вопросе, положение русского народа, о котором можно сказать много печальных слов. Так вот, строгий националистический дискурс появился по большому счету уже после 2000-х годов.

- Подождите, я ведь прекрасно помню еще и 90-е годы и бурный, по-настоящему, я слово точно выбрал, бурный рост национализма и различных течений националистических.

- Так понимаете в чем дело, мы, к сожалению, слово национализм понимаем из советского учебника, что весьма печально. В этом отношении – националист – это далеко не всякий, кто произносит имя своей нации с какой-то особой интонацией. Не знаю, например, ррррусский, или там, татарррин. Это не обязательно национализм. Национализм – это довольно сложная система взглядов. Он может быть человеком с самыми странными тараканами в голове. Что касается нашей ситуации, то у нас все особенно плохо, потому что те самые люди из 90-х, они исповедовали странные взгляды. Довольно дикие. С национализмом как таковым, то есть, с защитой интересов собственного народа, они ни как не связаны. Если вы вспомните, так называемых, национал-патриотов того времени, они сами себя не называли националистами, по большей части. Они говорили, мы патриоты, мы красно-коричневые, еще было такое ужасное выражение. Как вспомню сочетание этих цветов, какой-то, извиняюсь, понос с кровью. Так вот, и в голове у них тоже был какой-то понос с кровью. Это были люди, которые, то хотели возрождать какую-то чудовищную империю, причем ту, которой в Росси не было и, естественно, нет. Какие-то были проекты, я не знаю, то ли собирались кого-то бить, но никого не побили, а изрядно напугали. Потом выяснилось, кстати, что все это нужно было для стимуляции арии.

- Кого?

- Арии. Дело в том, что был такой момент, когда была большая заинтересованность в выезде евреев из России. К сожалению, это довольно сложная операция, потому что людей нужно было быстро отсюда вытурить.

- Чья, простите, заинтересованность?

- Заинтересованность была, в том числе, и со стороны принимающей. Я просто немножечко в курсе этого, потому что разговаривал с разными людьми. Давайте просто расскажу один эпизод, он намного интереснее, чем такого рода сливы. У нас в 1992 году на лестничной клетке, где я жил, жила соседка, такая Этель Абрамовна неразборчиво, сейчас уже покойная. Очень милая старушка. У нас с ней были всегда хорошие отношения. Так вот. И вот, представьте себе, в декабре этого самого 1992 года, звонит она нам в дверь, в час нови. Мы открываем дверь и видим совершенно страшно перепуганную  соседку. Она нам говорит, если завтра меня придут убивать, вы нас спрячете?  Я естественно в шоке, Эт Абрамовна, кто вас собирается убивать? Она мне, завтра будет погром. Какой погром, спрашиваю я? У меня на двери нарисовали крест. И трясется вся. Я ее так обнял, успокоил немножко. Давайте пойдем, посмотрим, что за крест вам нарисовали. Пришел и увидел, что просто на двери кто-то мазнул известкой, собственно, рабочие, которые там мазали, это самое, что-то. Я взял тряпку и стер этот самый пресловутый крест и сказал, все, больше вас никто не найдет. А если что, действительно, бегите к нам, спасем, а всех этих погромщиков погоним. А все-таки, откуда у вас такое мнение, что погром? Так вот, говорит, читала я газету, вы знаете, там общество «Память» готовит какие-то боевые отряды. Собираются нас всех убивать. Понимаете, что это такое? Людей действительно невротизировали до крайней степени. Многие действительно убежали. 

- Это приходилось на период?

- Это самое начало 90-х, когда многие уехали.

- То есть, тогда некие группировки, с одной стороны в Израиле, вы об этом сказали…

- А с другой стороны вполне себе, здесь, в Москве, использовали образ, это был именно образ, какого-то страшного громилы с зубами и чуть ли не с осиновым колом, который вот пойдет сейчас и кого-то будет убивать. Заметим, ничего подобного не произошло. Да и не могло произойти. Но именно с того момента началась демонизация русского национализма, как такового. Его еще не было, а его уже демонизировали. Потому что этих самых предполагаемых погромщиков, которых, повторяю, не было, потому что даже этот самый несчастный лидер «Памяти» Васильев, так вот, тот, судя по всему, просто играл роль такой куклы. Дальнейшую такую роль Жириновский стал играть, только на более высоком уровне. Но вот, куклы, страшилки и пугало. Так вот, с того момента, я помню, начались разговоры, что есть такие страшные русские националисты. Это такие безумные кровожадные люди с капустой в бороде и осиновым колом в кармане, одержимые кого-нибудь убить. В дальнейшем, когда появились реальные скинхеды, опять же, завезенные, не из каких-то автохтонных кущ, а волне себе с запада.

- Подождите, а как скинхеды были завезены с запада?

-Как субкультуры. Как и все остальное у нас. Скинхеды, само слово, это русское слово?

- Нет бритоголовые, это классика жанра.

- Дальше. Сама культура скинхедов, начиная с того, во что они одеваются. Кончая тем, что они говорят. Все это откуда?

- Слизано с британских футбольных фанатов.

- Совершенно верно. То есть, вся эта субкультура не является русской, ни коим образом. Она полностью слизана, в основном, действительно, с западно-европейской, конкретно, британской. До сих пор люди там ходят в соответствующих шарфиках. Произносят слово rahowa, я так понимаю, переводится как священная расовая война. И татуируют себе кельтские кресты. Впрочем, сейчас, слава богу, все это более или менее прекратилось по разным причинам. Частично из-за того, что тех, кто действительно кого-то бил, переловили. Частично потому, что надоело просто.

- Ультраправая культура в этом возрасте оказалась полностью поглощена настоящими футбольными группировками.

- Что и  логично.

- Там возникла ситуация, когда организованных футбольных группировок а-ля Hooligans, еще не существовало, и не могло существовать,  а люди, которые были готовы воспринять эту культуру, уже появлялись, стали возникать эти странные образования. Кто эти ребята? Они нацисты? Нет не нацисты. Где они в основном находятся? В основном, около какого-то футбольного клуба. Чем они занимаются? Они по большому счету занимаются тем, чем должны заниматься вот эти вот хулиганы.

- Где-то вы правы. Вот сейчас около  футбола превратилось уже в более или менее развитую субкультуру, и оно поглотило все это.

- Безусловно, потому что как минимум внешний вид этих вот скинхедов, применимо к субкультуре околофутбольной, оказался как минимум не прагматичным.

- ну да, как-то так. Я собственно к чему это вспоминал. К тому, что сейчас слово национализм, особенно русский, почему-то, другие национализмы нет…

- Странно. Ну, башкирский национализм, татарский…

- Возьмем еврейский национализм. Он вполне себе существует.

- Но я так понимаю, что не в России.

- Как это не в России? В вашем же городе вполне себе еврейский националисты из Хабат-Любавич, помнится, собирались построить неплохое здание в центре города.

- Если мне не изменяет память, во-первых, не в центре, а на отшибе, во-вторых, ваши же коллеги…

- Не без этого.

- Единомышленники, не дали предоставить общине Хабат-Любавич ни пяди русской земли для строительства общинного центра.

- Я, собственно, к чему. В данном случае, например, про Хабат-Любавич, хотя это, в общем-то, как и все нормальные евреи, это еврейские националисты, но они почему-то ни с какими хулиганами не ассоциируются.

- По крайней мере, в России.

- Да, по крайней мере, в России.

- Я подозреваю, что в Израиле есть молодежь, горячая кровь и так далее.

- Есть. Есть там соответствующие. Они там сами на них жалуются. Я вот к чему, национализм – это совсем не хулиганство. Хулиганство в этом случае, скажем так, какое-то очень периферийное явление. Потому что национализм, как таковой, это одна из четырех глобальных идеологий. Представлена она в нормальной стране обычными, спокойными политиками. Которые отнюдь по улицам с хулиганскими криками не бегают, а занимаются тем, что предлагают свои рецепты для построения того, что они считают правильным.

- А можно навскидку несколько примеров сразу нормальных стран и таких вот политиков.

- Пожалуйста, возьмем, например, такую страну, трудно сказать, что она не нормальная, как, допустим, Польша. Трудно сказать, что она не нормальная страна.

- Допускаю.

- Я там был. Мне там очень понравилось. Но, правда, есть такая деталь. В Польше не националистов вообще нет. Может быть, есть поляк, который не является польским националистом, но его очень сильно поискать надо. Там националисты все. В том числе, естественно, крупнейшие системные партии. Там у них так, есть просто националистическая партия, которая, собственно говоря, сейчас более или менее у власти. Есть партия, которая имеет некрасивое для русского языка название «ПиС»: право и справедливость. Это не просто националисты, а националисты отмороженные. В частности, они несколько помешаны на русофобии. И есть там еще более правые, еще более националистические партии, но они более мелкие. Так вот, даже та партия, которая у них сейчас правит, «Платформа», это партия вполне себе польских националистов. Это националисты, у нас бы их назвали умеренными. Они себя так не считают. Они считают, что они националисты, евроинтеграторы, сторонники европейского пути Польши. Они очень много сделали, чтобы Польша хорошо вошла в Европу, интегрировалась там. Они с другой стороны, безусловно, сторонники польских национальных интересов. Они сторонники, кстати говоря, еще и того, чтобы поляки чувствовали себя в Польше, безусловно, хозяевами. Они провели, например, закон, о так называемой карте поляка. Чтобы поляки за пределами Польши имели привилегии в самой Польше. Например, могли легко приезжать туда. Даже люди с польскими корнями. Это вполне себе националистическая поездка. В России  такого и близко нет.  При этом, эта партия у них считается очень и очень умеренной и центриской.

- А кто представляет национализм в США, к примеру?

- В США, поскольку страна устроена своеобразным образом, мне всегда задают в определенный момент вопрос, а что там, в Соединенных Штатах. Так вот, Соединенные Штаты – это страна, повторяю, устроенная довольно своеобразно. Там существует несколько крупных национальных общин, каждая из которых конкурирует с другой по определенным правилам.

- То есть, там несколько националистов?

- Безусловно.  Там совершенно понятно, что существует негритянский национализм, очень развит.

- Негритянский национализм?!

- Да. У них там даже, например, своя культура. Свои праздники. Самосознание американских негров сформировано, между прочим, именно националистами, которые утверждают, что  негры в Соединенных Штатах, причем, как известно, само слово негр там сейчас не употребляется, афроамериканец только. Так вот, афроамериканцы уже создали некоторую свою нацию. Они считают, что они уже не представители этих племен, которых вывезли. А считают себя нацией. Так вот, с другой стороны, этот национализм, хотя и имеет некую агрессивную направленность, там были «Черные пантеры» и прочие такого рода радикальные группировки. Но в целом он направлен на довольно естественную цель. На повышение благосостояния и социального положения черной части американского общества. Это вполне разумная цель. Насколько они успешно ее достигают, это вопрос второй. С другой стороны, там существует сейчас и сильно поднимается испаноговорящая община.  И с другой стороны существуют традиционные лидеры, это те, кого называли белыми протестантами. Которые до сих пор держат Америку как некоторое скрепляющее начало.

- И польский пример, и штатовский пример, Францию сюда же поставим? Марин Люпен и прочих? Или они должны стоять особнячком?

- Я чуть-чуть отдельно скажу о западной Европе.

- Хорошо. Тогда и польский, и штатовский пример, это примеры того самого здравого национализма, который начал зарождаться в России лишь с 2000-х годов?

- Примерно так.

- Константин, я бы сейчас хотел немного про западную Европу от вас послушать, про Марин Люпен. А потом уже на нашу почву.

- Давайте так. Дело в том, что очень часто, когда нам говорят, что национализм в Европе не моден, приводят в пример Западную Европу. Но тут есть такая закавыка. Дело в том, что Западная Европа была в свое время создана националистическими революциями 19 века, которые были именно национальными. По большому счету, все эти страны были созданы именно националистами. Более того, они решили практически все, или большинство проблем, которые стояли перед их народами. То есть, создали государство французов, государство итальянцев с трудом создавалось, но, тем не менее, сумели. Государство немцев. И так далее. В этом отношении второй Рейх был создан националистами немецкими. Дело в том, что  они решили по большому счету ряд проблем, которые стоят перед молодым государством. И польского они их решили, национализм стал чем-то вроде бронепоезда, который загнали на запасной путь. Не то, чтобы они от него отказались, просто решили, что эти проблемы решены и давайте займемся другими проблемами.

- А можно я  в таком случае сразу задам вопрос, то есть, национализм, такая националистическая парадигма, если хотите, это неизбежная часть жизни общества в момент каких-то общественных проблем.

- Совершенно верно.

- Национализм – это выход из круга проблем?

- Совершенно верно. Так же как и любая другая глобальная идеология. Он существуют не для того, чтобы с этим жить, а для того чтобы решать каике-то проблемы. Национализм – это инструмент, прежде всего. Это инструмент достаточно острый, достаточно тяжелый. С ним нужно уметь обращаться, но это инструмент. Точно так же как инструментом является социал-демократия, как инструментом является либерализм. Когда мы говорим, допустим, о либеральной экономике, мы, прежде всего, имеем в виду целый набор мер, которые предпринимаются, допустим, для оживления экономической жизни. Точно так же национализм – это тоже инструмент для решения определенных задач. В этом отношении в свое время, когда европейцы эти задачи у себя решили, они занялись другими делами. Сейчас, в силу, например, того, что их правительство допустило целый ряд ошибок, которые привели, в частности, к избыточной миграции. Любопытно, что их допустили не все. Например, японцы в свое время сумели блестяще совершенно обойти эту проблему. У них ее нет, не было и не будет. Как, скажу чуть попозже. Европейцы, они ошиблись. В результате, этот поезд, который стоял на запасном пути, приходится раскочегаривать и выводит на основной путь. Это происходит с трудом, со скрипом. Более того, многие говорят, а давайте не будем пользоваться этим инструментов.  Но, тем не менее, они сейчас вынуждены снова взяться за то же самое. Успех правых партий в Европе во многом этим обусловлен.

- А можно в общих чертах обозначить круг проблем, которые решает национализм. Общие для всех. Я так понимаю, что человек не сильно отличается в Америке, во Франции, в Польше, в России.

- Разумеется. Я могу это выразить даже буквально двумя словами. Нет тремя. Защита прав большинства. Вот это то, чем занимается на самом деле национализм. Защита прав большинства. Это главное. Это центр. Именно поэтому без националистической подкладки не возможна устойчивая демократия. Демократия и национализм вообще-то родились как сестра и брат. Всегда, скажем так, реальный национализм принимает форму демократический требований. И с другой стороны, если демократия оторвана от национальных требований, она всегда вырождается во что-то мало привлекательное. Как правило, это кончается очень плохо. Не стоит забывать, что тот же самый фашизм в Германии появился как реакция на Веймарскую республику, которая была для немцев, во всяком случае, антинациональной. Вот к чему приводит пренебрежение этой самой национальной подложкой.

- То есть, как только возникает ущемление прав большинства в стране, так тут же возникает национализм?

- Не тут же. Может возникнуть что-нибудь похуже.

- Например?

- Например, может быть взрыв крайне левых настроений. Потому что люди начнут искать равенства и справедливости в идеях Маркса.

- Давайте к Западной Европе чуть-чуть более плотно. Там возникла ситуация, при которой национализм использовали, отложили и снова вытащили.

- Да. Именно так. Причем, это не кто-то делал. Не какие-то дяди сказали, что мы вот сейчас его отложим, потом снова возьмем. Это решало само общество, решало совершенно демократическим путем, через голосование. Например, возьмем ту же Францию. Страна с очень сильной левой традицией. Страна с очень нервным отношений к классическим формам национализма, который у них воспринимается через призму Второй мировой войны, и тем не менее. Там была очень интересная ситуация, допустим, с той же люпеновской партией. Очень долго, в течение многий десятилетий, они играли, я имею в виду, прежде всего, системные французские силы, в одну такую игру. Все против страшного Люпена. Они играли, играли в нее. Потом выяснилось, что то, о чем предупреждал в свое время Люпен, например, о том, что мигранты начнут составлять очень серьёзную проблему для страны, все-таки произошло. И мы видим то, что происходит сейчас. Партия начинает набирать достаточно серьёзный процент голосов, которых не было, когда был харизматичный лидер. О чем это говорит? О том, что лидер – лидером, чувства – чувствами, а повестка, которую они озвучивают, стала популярна сейчас. И мы видим, что не только люпеновская партия, но и политики, более центриского толка, охотно заимствуют тезисы, риторику и главное, начинают обсуждать практические меры. Ребята, проблема есть, надо что-то делать. Вы хотите, чтобы победил Люпен? Нет, не хотим. В таком случае, давайте сделаем то, о чем они говорят, но лучше это сделаем мы. Например, начнем ограничивать ту же самую миграцию. Или начнем гораздо менее терпимо относиться к правонарушениям, совершаемыми теми же самыми мигрантами. Кстати говоря, характерная деталь, мы себе не очень это представляем, в тех же самых Соединенных Штатах, которые вроде бы страна мигрантов, которая по идее должна была их там приючать и так далее, существует очень жесткая система, которая не позволяет мигрантам, которых там очень много, сесть на шею обществу.  Система жесточайшая. Например, там постоянно едут люди из стран Латинской Америки. Их с одной стороны жалко, с другой стороны – это дешевая рабочая сила, и не хочется от нее отказываться.  Если любой из них совершает правонарушение, я не говорю преступление, правонарушение, его в американскую тюрьму не отправляют. Набивают автобус такими и отправляют на родину. С полной невозможностью когда-либо въехать снова. Потому что берут все биометрические данные и так далее. Человек больше никогда сюда не попадет. Они все это знают. Это совершенно официальная практика. В результате, они ведут себя совершенно по-другому, чем мигранты у нас.

 - Опять же, и национальные банды, и проблема нелегальной миграции на юге Соединенных Штатов.

- Это реальные проблемы. Они сейчас ищут какой-то выход. Потому что то, что работало в 20-е годы, сейчас не работает. Например, они сумели справиться с этнической преступностью, например, она у них была итальянская. После чего сняли всякие красивые фильмы на эту тему. Про гангстеров. Но они, на самом деле, сумели с ней справиться. Какими способами – это отдельный разговор. Но сумели. Сейчас по большому счету снова начинается вал этнической преступности, который переходит определенную планку терпимости американского общества. Они могут терпимо смотреть на ситуацию, когда, допустим, преступники грабят своих же. Существует, например, испаноязычное гнездо, существует там местные бандиты, которые отбирают деньги у испанских рабочих, которые там работают за 10 долларов. Но, когда уже начинаются попытки, извините меня, наехать уже на местных жителей, которые чувствуют себя в своей стране, вот это вот вызывает очень резкую реакцию. Это, нет. Это нельзя. Понимаете.

- Вполне. Я не так давно читал замечательного журналиста Олега Кашина, его очередную колонку. Общая суть, которой сводилась к тому, что Россия уже не спасти. Он писал о том, что, дескать, информационный повод, наказание за упоминание о сепаратизме, и все это уже поздно, потому что Россия уже распалась, писал он и приводил какие-то примеры тому. Как обычно резко, ярко, образно, сочно, может быть, не совсем точно. Тем паче, что колонка написана за несколько тысяч километров от самой России, где он, по-моему, какое-то длительное количество времени не находится. Ваше ощущение, национализм в России, который, как политическое течение, начал зарождаться в 2000-е годы, такой здоровый, западный национализм. Он имеет какую-то российскую особенность? Он имеет какие-то отличия?

- Как я уже говорил, национализм – это инструмент. Прежде всего нужно относиться к нему так. Его отличие от других национализмов безусловное есть. Они очень яркие. Но они связаны, прежде всего, с тем, что у России уникальные проблемы. Такого, я бы сказал, количества и букета этих проблем нет ни в одной стране мира. Соответственно, и повестка дня, которую обсуждают русские националисты, она, конечно, другая.

- Какую проблему решает русский национализм сегодня?

- Он пытается решить, я бы сказал, сразу 4 проблемы. Первая и главная проблема в России, я извиняюсь, это российская власть. У нас существует то, что я бы назвал тухлым авторитарным режимом. Этот режим, который однажды пришел не волне патриотический настроений и успешно их эксплуатировал какое-то время.

- Ну, почему же патриотических. Это был классический реваншизм. Классический имперский реваншизм.

- Да хоть так. Назовем. Мне совершенно все равно, как это назвать.

- Просто слово патриотический так затаскано, вот тут-то совсем не хочется.

- Да, пусть так. В данном случае, я просто помню на фоне чего это произошло. Это можно назвать такими словами. Дальше. Этот режим действительно смог решить или, по крайней мере, смог отложить на время решение целого ряда вопросов. Например, режиму подфортило, пошли нефтяные деньги, и он смог на эти деньги купить определенную социальную стабильность. Так вот,  в течение довольно долгого времени это режим казался и даже был вполне терпимым. Те утеснения свободы, которые имели место быть, воспринимались как терпимая плата за прекращение кошмара 90-х. И люди это охотно терпели. Сейчас ситуация сильно поменялась.

- Вторая причина.

- Я думаю, дальше не нужно говорить. Первая причина -  это наша власть. Хочу это договорить. Когда Путин приходил к власти, его многие приветствовали. Но никто не предполагал, что он задержится у власти вместе со своими людьми настолько. Все думали, что, может быть, он выберет себе каких-то преемников, еще что-то, но все ожидали какой-то демократизации общества. Сейчас понятно, что мы откатились по этому параметру даже по сравнению с 90-ми, в которых, на самом деле, демократии было мало. Мы все прекрасно знаем, что, например, у нас не было ни разу свободных выборов из нескольких кандидатов первого лица государства. Просто не было. В нашей истории вообще. Потому что даже пресловутые выборы Ельцин – Зюганов, мы все прекрасно знаем, насколько они были честными. Так вот, все ожидали, что все-таки тот же самый Путин останется в памяти народа как благодетель, который действительно покончил с 90-ми, но который  дальше приведет дальше более умеренное, но все же демократическое правительство. Сдаст дела, и все. Сейчас мы видим, скажем так, режим, который очень напоминает брежневский режим, только без его достоинств. Он явно собирается сидеть, извините меня, до биологической смерти, иначе его действия просто не объяснимы. Что касается элементарного уровня свобод, свободы совести, слова, собраний, союзов, классики, с этим все стоит очень плохо. Ну, например, у нас введена в действие совершенно безобразная 282 статья уголовного кодекса, которая позволяет карать за любые слова в адрес кого бы то ни было. Именно кого бы то ни было. Например, сейчас есть люди, который судят, именно судят, которые в интернете написали пару слов, допустим, против милиции. Было знаменитое дело по поводу неверных ментов. Что касается собраний, союзов и так далее, мы все знаем, что в России нельзя выйти на не санкционированное мероприятие. Вообще само понятие санкционированного мероприятия – этого не в одной свободной стране нет. Могут быть договоренности с полицией и так далее. Но полиция не решает, выходят люди на митинг или нет. Она обязана обеспечить безопасность, вот и все. Или, например, в России очень трудно, фактически, создать новую политическую партию. Я сам этим занимаюсь и могу сказать ответственно, что даже сейчас, когда существуют, вроде, объявили некие послабления, сказали, давайте, создавайте политические партии, регистрируйте их. Увы, ни одной серьезной политической силы, за двумя, тремя исключениями, не зарегистрировали под надуманными предлогами. Все это очень печально. И в этом отношении, например, то, что произошло в России зимой 2011 года и продолжается до сих пор, я бы то назвал общегражданским протестным движением, до сих пор остается актуальным. Требование честных выборов, требование демократии, требование всего того, что есть в нормальных странах, и националисты это, конечно, поддерживают.

- Вы говорили 4 причины. И подробно рассказали об одной. Все остальные причины просто перечислите.

- Хорошо. Вторая причина – это разгул, причем, разгул, поощряемый властью, так называемых, этнических мафий. И сюда бы я добавил миграцию. Третья причины – это неравноправие регионов. У нас, как известно, ассиметричная федерация, в которой Псковская область имеет совсем не те права, что республика Чечня. И наконец, четвертая, это тот факт, что русский народ разделен. Что, например, соединение русского народа до сих пор остается актуальной политической задачей. Я не имею в виду, например, какой-то реваншизм. Но тот факт, что, допустим, русский из Узбекистана не может получить российский паспорт, ему не дают его автоматически – это безобразие. Я перечислил 4 причины, за каждой из них тянется большой шлейф экономических, социальных, иных последствий. Я всего лишь успел это сказать.