"Если нет внутренней глубины, индивидуальности, не надо приезжать на "Арабеск", - Сергей Коробков

- 13 конкурс артистов балета «Арабеск» в эти дни проходит в нашем городе, сегодня репетиционный день, значит, есть возможность  -пригласить в эфир членов жюри, поговорить о том, каково состояние пермской балетной школы, насколько можно судить по первому туру о том, что ждет нас в финале, если ждет. Сергей Николаевич, есть ли у нашего «Арабеска какое-то основное отличие от подобных конкурсов?

- В первую очередь, Нина, я хочу вас сердечно приветствовать, потому что очень рад очному знакомству. Я как пермяк по рождению читаю расшифровки ваших эфирных бесед и поэтому до некоторой степени в курсе состояния дел в пермской культуре. Здравствуйте.

- Здравствуйте.

- Отличие «Арабеска», безусловно, есть. Это конкурс, который, и это доказал Владимир Викторович Васильев, срежиссировав церемонию открытия нынешнего 13 по счету форума. Это конкурс, который отличается какой-то особой домашней обстановкой, атмосферой, не терпящей официоза. Здесь скорее место встречи, чем ристалище борьбы. Поэтому, мне кажется, здесь обиженных никогда не бывает, всегда есть возможность встречаться, общаться, разговаривать, смотреть друг на друга. Что еще надо? Наверное, медали. Но так устроен мир, что первыми и даже вторыми и третьими становятся далеко не все. Тут зависит от того, как выпадет жребий, как распорядится судьба. Но очень многие из тех, кто не удостаивается наград на «Арабесках», потом встречаются в кипучей балетной и театральной жизни. И мы видим, что их участие в «Арабесках» было не случайным, что оно приносит пользу.

- Прослеживается ли сегодня какая-то основная тенденция в развитии балетной школы? Есть какой-то единый почерк? В этих номерах стало меньше вычурности или больше техники?

- Что касается тенденции, она общемировая. Меняется время, меняется наш взгляд. Недавно мне Георгий Исаакян подарил картинку, где изображены грации пермского балета 1926 года. Вы, наверное, ее знаете.

- Да, у нас в фойе висели эти фотографии.

- Он подарил и сказал: «У тебя должна быть». Это же каждая балерина, я сейчас Исаакяна цитирую, центнер. Не было бы фактуры, которая приемлема сейчас, и они не казались чем-то странным, это все принималось. Поэтому меняется эстетика, зрительский взгляд, сам эталон. Все это развивается. Знаете, я помню, когда появилась Надежда Павлова и перешла в Большой театр, в класс Марины Тимофеевны Семеновой. Марина Тимофеевна как балерина петербургских академических традиций, она же ученица Вагановой, вы знаете, переехала в Москву. Она Павловой пыталась приснять шаг, который мне казался тогда дыханием. Это было выражение души, нечто запредельное. Судачили еще, что что-то у нее не так в структуре, что казалось, высоко, 90 градусов, чуть выше – а здесь прямо 180. Сейчас я не вижу таких прим-балерин, которые бы не владели таким шагом, как у Павловой, а тогда это казалось странным. Не нормой, чем-то из ряда вон выходящим – вот, пожалуйста, вам пример, как изменилось все на протяжении одного-двух поколений балетных артистов. Я сейчас не сами поколения имею в виду, а 20 лет, что отпущены для балетной жизни одного артиста. Что касается тенденций и направлений, то тут все просто и понятно. Этот конкурс не случайно получил имя Екатерины Сергеевны Максимовой два года назад, уже 12 конкурс был ее имени, и в этом году он ей посвящен, и ей бы исполнилось 75 лет. Это некий маяк, плохое слово для разговора о балете, но некий ориентир для всех, кто сюда приехал.

- Неформальное наименование конкурса…

- Если я скажу, душой исполненный полет: «Мои богини! что вы? где вы? Внемлите мой печальный глас: всё те же ль вы? другие ль девы, сменив, не заменили вас?» Есть Максимова, есть совершенно потрясающий созданный ей образ. Вроде бы очень гармоничный, но вместе с тем внутри много чего не случайно. Ее часто сравнивают с (неразборчиво), если брать литературные образы – с Наташей Ростовой, пушкинской Татьяной. Это целый мир.

- Но ведь это по сути дается богом, когда у исполнительницы «душой исполненный полет». А сегодня техникой вас-то особенно не удивишь…

- Нет, мы и не собираемся, мы не удивляемся ей. Можно бесконечно делать двойные-тройные фуэте, чем занимаются конкурсантки, видели и в этот раз. Можно сходить с ума на гран-пируэтах и использовать знаменитый васильевский штопор, который он когда-то сделал в «Дон-Кихоте». Он же вводил новые элементы в хореографическую лексику, усложнял, не буду много терминами оперировать, они никому не нужны из нашей широкой слушательской аудитории. Револьтады сплошные в «Корсарах» - ну и что? Если нет внутренней глубины, индивидуальности, то не надо приезжать на «Арабеск». То есть, конечно, хорошо иметь и то, и то.  Идеал – это та степень освоения техники, которая не читается. Можно ахнуть, почему бы нет? Надо щипать сердце, какие-то рецепторы души включать, тогда это театр, это балет.

- Но ведь эта индивидуальность раскрывается еще и когда танцовщику везет с педагогами, которые обучают не только технике…

- Тут целый комплекс, вы правы. Это и школа, и образование, и семья. Смотрите, та же Максимова, еще не закончив своей артистической карьеры, стала замечательной актрисой экрана. Мы помним ее Князеву в фильме «Фуэте». Знаменитый фильм Владимира Васильева, по-моему, ничуть не устаревает, хотя снят достаточно давно. Она совершенно органично говорит, она булгаковская Маргарита – а кто же еще? Я понимаю, что такое не рождается каждый год, и конкурс от конкурса отличается, но нынешний 13-й очень сильный, с моей точки зрения.

- Об этом можно судить уже по первому туру. Мир балета – это, как правило, закрытый мир. Одной из проблем, которую часто называют и на этом «Арабеске» в прошлые годы – история, связанная с современными танцами. В категории «современный танец» представляются либо классические, либо как бы танец-модерн. Что ждете в этом году?

- Что значит «закрытый»? Дело в том, что в связи с нашей историей…

- Формально закрытый, они не могут жить как все...

- Я понял, вы абсолютно правы. Дело в том, что современный танец, или танец-модерн долгое время был запрещен, не развивался. Вот 1910-1920-е годы – и все по существу. А потом идеология выбрала исключительно классическую балетную сказку.Но большая проблема с хореографами, их очень немного. Их гораздо больше там, где за железным занавесом развивалось естественным путем. Вот у нас этот обрыв – что такое 20 лет? Мало же, поэтому даже первые опыты в области современного танца все равно были немножко заимствованными, чуть-чуть подглядывали. Я вам даже скажу, что сформировалось целое поколение хореографов, таких цитатников, они видят по интернету, в записях, выезжают и непроизвольно цитируют то, что видят. Они складывают истории из того, что сделал тот и другой. Может быть другой сюжет, а видят, что сам хореографический стиль узнаешь, он принадлежит западному хореографу, или этому.

- Неискушенный зритель ведь этого не понимает и видит: «Ой, как интересно, как он тут придумал».

- Это уже другая история. Потом, знаете, contemporary, когда пришел, был немножко, восстал из пепла на российской сцене…

- Все вопреки?

- Да, был острый, жесткий, даже не эстетичный, потому что после этого вагановского класса выворотность позиции, все по вагановскому классу… Вдруг пришли кривые косые ноги, ломкие руки, это все подчеркивалось. И сейчас вдруг выяснилось, что те артисты, которые прошли школу классического танца, во-первых, свободно берут любую современную хореографическую лексику, присваивают ее себе и выглядят намного интереснее со своей фактурой, телами. Вдруг стало уходить это трагическое бесконечное петляние в лабиринтах души, не знаю, и света там никакого не было в конце тоннеля, вдруг стало чуть-чуть рассеиваться, появляться какой-то свет. Это очень общая категория, мы можем отдельно говорить по поводу современного танца. Но здесь проблемы есть.

- Вроде бы сегодня все открыто, ставь сколько хочешь, море музыки и композиторов, есть танцовщики, которые понимают, что классическая школа им не помешает, а наоборот, дает все возможности, чтобы раскрыться. В чем проблема?

- Мне кажется, глубже, это как стихи писать. Если есть что сказать, то тогда получается. А если нечего сказать, а надо делать это только по профессии, тогда и не выходит ничего. Хореографов, у которых есть своя тема, свой взгляд на мир – если современный танец, то куда без этого взгляда, есть необходимость вообще в диалоге со зрительным залом, чтобы диалог возникал, потому что балет тот же театр… Я только через театр его рассматриваю. Коллегам, которые пришли в критику из профессии артистов, интереснее пойти в балетный класс, посмотреть репетиции, где не возникает этого – вот здесь на кончиках пальцев этого чуда. А здесь я не считаю, что это для меня, можно по-разному считать, это театр, который подчиняется всем законам театра. Если вы возьмете любой драматический, любой оперный спектакль, любой спектакль детского театра – если не о чем говорить со зрительным залом, то говорить не надо. Мы знаем, что Скоморохов режиссер хороший, а Петров-Иванов-Сидоров в других ТЮЗах театр не построили. Им не о чем говорить со своим зрителем, неважно, какого он возраста. Если юного, то это все очень хорошо проверяется. То же самое здесь, не можешь писать стихи, получаются вирши.

- Вы ведете к тому, что мало достойных глубоких художников в мире современного балета?

- В мире хореографии современного танца их не очень много, считанные единицы. Пермь узнала, и это страшная трагедия – если бы был жив Евгений Панфилов, можно было бы назвать. Он развивался очень мощно, и кстати, писал замечательные стихи. И артистом был, и сделал свой театр, методом на ощупь шел, ездил на стажи и мастер-классы за рубеж, изучал класс, контакт-импровизацию, джаз-танец. Это был человек, поэт, который знал, о чем говорит, начиная с первых спектаклей «Я свечу зажигаю в окне» по Великой отечественной войне, с булгаковского «Бега» и заканчивая пророческими спектаклями, как «Остров мертвых» Рахманинова… Вот Ниночка Ананиашвили в жюри, очень хотела это танцевать, помню, как-то встречались с Женей, я присутствовал. Надо спросить, станцевала или нет. И «Мистраль» помните, где он выходит сам и где вот эта бюргерская масса, как и в «Клетке для попугая», расступается перед диктатором. Разве это не пророческие вещи? По-моему, да.

- Евгений Алексеевич был художник.

- Художник крупных тем. И вообще настоящий художник, настоящий автор – профессия хореографа чрезвычайно сложная, штучная, это не поток. Лена Богданович, которая в прошлом году замечательно показалась как хореограф, получила первую премию в конкурсе «Арабеска» в современном туре, в этом году на концерте представила два любопытнейших номера – их мало.

- Арина Панфилова, которая тоже участвовала…

- Очень жду встречи с ней во втором туре. Два года назад на 12-м «Арабеске» это было явление, событие, творческие гены сработали мощно.

- Значит, все-таки подобный конкурс может как-то стимулировать рождение этих звезд? Можно ведь отказаться, сказать: «Ребята, вот 20 заявок, из них 2-3 приличные, зачем мы будем мучиться, может, отменим этот тур?»

- Нет, не надо! Пусть будет выбор, стимул, потому что люди еще должны понять про себя, это процесс самопознания. Вот они выходят, их смотрят профессионалы, публика.

- И они смотрят своих коллег и что-то понимают, если, конечно, способны честно с собой разговаривать.

- Этот круговорот воды в природе очень важен.

- Не так давно в репертуаре нашего театра появился спектакль «Голубая птица и принцесса Флорина», для многих это такой шаг назад в хорошем смысле, шаг к школе, к классике. На ваш взгляд, подобные новые спектакли в классическом стиле не оттягивают зрителей обратно, в прошлый век?

- Вы же говорите, что это в хорошем смысле шаг назад, уже ответили сами.

- Я не удержалась.

- Да, хотя спектакля я не видел, мы прилетели в день премьеры.

- Но он поставлен-то сегодня, оригинальная хореография, но по всем классическим канонам.

- Но значит, он нужен, если это по-хорошему шаг назад. Значит, сейчас, возможно, в Перми и шире в мире есть потребность вернуться к этим сказкам. По-моему, они всегда актуальны.

- Зритель из зала выходил, и все говорили: «Как хорошо». Как будто вернулись домой.

- А вы вот мне скажите, а на «Форсайте», на Баланчине как выходят?

- Там выходят и восклицают: «Ух! Круто!»

- То есть реакция тоже очень позитивная.

- Да, но если классический балет – такое отдохновение для души, что все еще хорошо в этом мире, то после спектаклей вроде «Форсайта» люди выходят несколько с другим восторгом, что все еще продолжается.

- Вот видите, значит, Алексей Мирошниченко правильно ведет труппу и выстраивает свой театр. Есть реакция и такая, и такая, пусть будет, это замечательно.

- Последний вопрос – пермяки хорошо показались на первом туре?

- Очень! Я так рад и счастлив, потому что давно такого не было. Был просто на этом конкурсе взлет пермской школы наимощнейший.

- Пусть тот настрой, с которым вы пришли в студию, останется до самого финала.

- Пусть и я вам благодарен!