Верхний баннер
10:30 | ПЯТНИЦА | 29 МАРТА 2024

$ 92.26 € 99.71

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40

22:00, 05 мая 2014

"Никто не может дать гарантий, что инцидент со стрельбой в московской школе не может повториться в любой школе России", - Павел Миков

- В двух словах введу слушателей в курс дела. Все эти истории знают, но напомнить будет не лишним. После произошедшего в январе в одной из столичных школ, когда десятиклассник пришел в школу с оружием, застрелил учителя, убил полицейского, второго тяжело ранил. Московской прокуратурой были проведены проверки школ. По их итогам на межведомственном совещании было принято решение обязать педагогов передавать в прокуратуру списки учеников, находящихся в группе риска. Школы обязаны раз в квартал пересылать «черные списки» в прокуратуру. Сотрудники ведомства, имея на руках списки, станут контролировать работу отделов полиции со школами. Директора школ, в которых не будет списков, и произойдет инцидент по вине ученика, понесут личную ответственность. Дальше за и против. Я прочитал отрывок из «Российской газеты». Первый вопрос Павлу Микову. Скажи, пожалуйста, насколько, по мнению аппарата уполномоченного по правам ребенка, по мнению тебя, как чиновника, отвечающего за соблюдение прав, насколько правомерно говорить о создании «черных списков», каких бы то ни было, применительно к школам?

 

Павел Миков: По-моему, это журналистский примем, «черный список». Если говорить о системе работы с детьми группы риска, то она в Российской Федерации существует с момента принятия 120 федерального законы еще в 1998 году. Я напомню, что это закон о профилактике правонарушений, безнадзорности несовершеннолетних. И в соответствии с этим федеральным законам всем ведомствам, школе, больнице, организации культуры, дополнительного образования и так далее определены функции по работе с детьми группы риска, по работе с детьми, находящимися в социально опасном положении. Появление дополнительного контрольного механизма, на мой взгляд, эту систему только лишь отягощает. И к счастью должен отметить, что в Пермском крае у прокуратуры более взвешенный и более рациональный подход. На сегодняшний день контрольно-надзорные функции по работе с детьми в группе риска выполняются в достаточном объеме. И краевая прокуратура не намерена вот так, как это предлагается московской прокуратурой запрашивать какие-либо дополнительные сведения, списки, брать на особый контроль, поскольку в рамках текущей контрольно-надзорной деятельности в принципе все это и так осуществляется. Кроме того у нас в крае 2 года я настаивал и наконец-то депутаты Законодательного собрания меня услышали. И будет принят закон о профилактике детского семейного неблагополучия. Где более четко прописывается система именно раннего выявления и ранней профилактики, и оказания ранней помощи детям, оказавшимся в ситуации риска, как говорят специалисты. Поэтому система в крае создана, я считаю. Дополнительных механизмов по проведению контрольно-надзорных мероприятий с детьми группы риска не надо. И я бы не стал называть существующие базы данных, которые в каждой школе края в настоящее время ведутся, детей группы риска и работы с ними, «черными списками». Это нормальная абсолютно профилактическая работа образовательных учреждений. Кстати говоря, за 2013 год такой работой в Пермской крае было охвачено 37026 школьников.

 

- На уточнение, когда мы говорим, про 37026 школьников и когда мы говорим про некие группы риска, мы кого имеем в виду?

 

Павел Миков: Есть четкие критерии, по которым система образования ставит на внутришкольный учет и организует  индивидуальную профилактическую работу с конкретным учеником. Думаю, как раз Светлана Владимировна об этом скажет, потому что она как школьный психолог с такими детьми непосредственно работает.

 

- Тогда, Светлана Владимировна, давайте к вам, на прояснение. Когда мы говорим группа риска и вот эта цифра 37 тысяч, мы про кого говорим?

 

Светлана Иванова: Мы говорим про нормальных детей, которых входят в зону риска только потому, что у них может быть неполная семья, потому что у них, например, родители могут инвалидами быть или сам ребенок может быть инвалидом. То есть, в принципе, это дети, близкие к норме. Не говорит о том, что у них обязательно должны быть каике-то хвосты правонарушений. Это дети, котоыре могут при наличии плохого влияния, если уже совсем грубо сказать…

 

Павел Миков: В определенных условиях,  сложившихся.

 

Светлана Иванова: Могут попасть в неблагоприятную среду. Но не обязательно туда попадут. Вот и все.

 

- Кто определяет критерии? Кто? Это какой-то федеральный подзаконный акт?

 

Павел Миков: Как раз в настоящее время к сожалению, таких критериев четко обозначенных нет. У нас в крае в свое время в 2009 году было принято постановление комиссией по делам несовершеннолетних и защите их прав Пермского края, в котором эта система работы по профилактике детского неблагополучия, профилактике совершения преступлений был описана. Условно все дети были разделены на 3 группы. Это группы норма, так называемая, группа риска. И группа так называемого опасного положения. Дети в СОП, как их еще называют.

 

- Светлана Владимировна, а десятиклассник Сережа московский, который открыл папин сейф, набрал оттуда оружия и пришел в школу, он к какой из этих трех групп,  по вашему мнению, изначально относился?

 

Светлана Иванова: Изначально он вполне могу быть и в группе риска, и могу волне быть и в группе норма, но после содеянного преступления он социально опасный человек.

 

- Но это вопросов нет, после содеянного преступления, я подозреваю, он в эту школу уже не вернется. И все-таки, если он могу быть и в группе риска, и в группе норма, а кто разрабатывает критерии? 

 

Светлана Иванова: Вам уже сказали, что особо критерии не разработаны. Есть предположительные вещи, которые, скажем так, условно определяют, что ребенок находится в группе риска.

 

- Кто предполагает эти предположительные вещи?

 

Павел Миков: Во-первых, это те учреждения, куда ребенок ходит, например, учиться. Если ребенок ходит в школу, соответственно, все педагоги, которые работают в школе, могут сообщить. В каждой школе у нас в соответствии со 120 федеральным законом создан совет профилактики, так называемый. И они сообщают в эти советы профилактики, либо школьному психологу о том, что у ребенка изменяется что-то в поведении, или что-то изменилось в его семье. Ведь к ситуации риска относится то, что у ребенка развелись родители, в это время он переживает глубокую психологическую травму. И это уже риск совершения этим ребенком суицидальных попыток, возможно, совершение ранее за ним не замечаемых таких вещей как пропуски занятий, уход из дома, начало бродяжничества, употребление спиртных напитков. Та или иная ситуация у ребенка должна очень четко отслеживаться классным руководителем, психологом школьным.

 

- Светлана Владимировна, скажите, если нет списка критериев, есть ли в таком случае список жизненных ситуаций, которые могут обеспечить ребенку попадание в ту или иную группу.

 

Светлана Иванова: Вам, опять же, Роман, Павел только  сказал. Если у ребенка меняется поведение, значит в его жизни что-то происходит.

 

- А сейчас внимание, если у ребенка меняется поведение, эту перемену заметил классный руководитель, и классный руководитель обеспокоен переменой поведения ребенка и пошел советоваться со школьным психологом, это один коленкор. Если у ребенка вдруг неожиданно развелись мама с папой, при этом никакой перемены в поведении у него не наблюдается, но его уже заносят в список, потому что, а как же, все  неполная семья, попал в список. И это совсем другой коленкор. Если мы говорим,  что у ребенка меняется поведение, и тогда классный руководитель и так далее, так далее, так далее… Я понимаю наличие такого списка. Честно. Во всех остальных отношениях меня это смущает.

 

Павел Миков: Роман, давайте еще раз. Я привел статистику за 2013 год. У нас в крае 535 тысяч детей. Индивидуальной профилактической работой по группе риска было охвачено 37 тысяч. То есть, в основном, давайте говорить, что большинство детей – это дети группы норма, котоыре живут, пусть даже с одним родителем, но в достаточно благополучной семейной атмосфере, чувствуют себя благополучно в детском коллективе, где они учатся или воспитываются. И не требуют такого пристального внимания. Вот эти цифры четко показывают, что изменившееся поведение, в  любую сторону, да, ребенок всегда был спокойным, тихий, вдруг он становится гиперактивным. Это повод специалисту, работающему с ребенком, по крайней мере, выяснить причину изменившегося поведения. А дальше уже определить, нужна ли ему вот эта индивидуальная помощь, поддержка, сопровождение, чтобы тех вещей, котоыре произошли в Москве или еще каких-то более страшных не допустить.

 

- Значит для того, чтобы ребенок попал в список группы риска, необходим взрослый человек, который заметил, отследил и его туда занес.

 

Светлана Иванова: Конечно.

 

- Итак, вот ребенок. Его родители приводят в первый класс, и в какой-то момент кто-то определяет, к какой группе относится этот ребенок, к нормальной, к рисковой, к социально опасной. Кто определяет и в какой момент это происходит в первый раз.

 

Светлана Иванова: Вот смотрите, нужно понимать, что когда ребенка привели в школу, все данные по ребенку собираются тут же. И если, допустим, выяснилось, что у ребенка есть только один родитель, например, если уж мы говорим про разводы, то это повод для классного руководителя просто обратить внимания на этого ребенка более серьезно. И не далее того. Соответственно клеймо на ребенка никто не ставит.

 

- А я не говорю про клеймо.

 

Светлана Иванова: Дальше события развиваются так. Если ребенок не проявляет себя с точки зрения социальности, то он нормально живет и группа норма за ним сохраняется. Никто не будет говорить, что он какой-то не такой из-за того, что у него один родитель. А если он начинает вести себя более агрессивно по отношению к своим сверстникам, или станет совершенно непослушным, неуправляемым, вот тогда да, есть повод задуматься, обратиться к специалисту, чтобы откорректировать поведение ребенка. Вот тогда он уже в группе риска становится.

 

- То есть, первый этап – это этап работы с документами, который проводит классный руководитель…

 

Светлана Иванова: Да.

 

- Еще не видя этого ребенка?

 

Светлана Иванова: Да.

 

- Вот сейчас вы упомянули только один, скажем, повод задуматься. Это семейная ситуация. А какие еще поводы можно увидеть в документах?

 

Светлана Иванова: Инвалидность, я уже об этом говорила. Может быть, если родители военнослужащие. Это тоже может быть группой риска. Если родители путешествуют постоянно по стране, благодаря нашей родине, у ребенка может быть тяжелая социализация.

 

Павел Миков: Потому что он часто меняет коллективы, и сложности могут быть. Это могут быть дети, находящиеся под опекой или на попечительстве, у кого нет родителей, да, дети  с инвалидностью, как Светлана Владимировна сказала. Это те внешние признаки, котоыре должны заставить классного руководителя, школьного психолога при приходе ребенка в школу за ребенком понаблюдать, за развитием его, адаптацией в школе. Меняется или не меняется поведение.

 

- Вы сейчас дали определенный набор критериев для работы с документами. Этот набор прописан где-то? В памятке, в повестке, может быть, он объясняется на первом курсе педуниверситета. Я ведь просто его не знаю. А любой учитель знает.

 

Светлана Иванова: Про педуниверситет сказать не могу, но в школьных документах такие критерии прописаны.

 

- То есть, есть. Ну, вот, здравствуйте, приехали. То, с чего мы начинали. Я спрашивал, какие критерии, вы говорите, их нет. А они прописаны в школьных документах. Слава богу.

 

Светлана Иванова: Они прописаны. Но я могу сказать только за свою школу. Я же в других школах не была. Документы не требовала. В нашей школе эти документы есть

 

- То есть, они прописаны, что на это стоит обратить внимание.

 

Светлана Иванова: Да.

 

Павел Миков: Это не официально утвержденные критерии.

 

Светлана Иванова: Это документы школы.

 

Павел Миков: Это документы для специалистов, работающих в этой школе, на что надо обратить внимание. Это не документ, условно говоря, требующий обязательного исполнения. Есть большое отличие того, что предлагается прокуратурой города Москвы.

 

- Понятно. Мне тут сразу в голову пришел пример, имеющий место быть в практике, как сейчас принято говорить у одного моего знакомого, территориальный критерий. Когда смотришь на место жительства и понимаешь, что в этом районе сосредоточены люди  определенного типа и так далее.  А в этом районе люди несколько иные. Чуть-чуть, в среднем. Никто не говорит, что в этом районе ребенок какой-то не такой, но в целом, обратить внимание можно. Ладно. Хорошо. Классный руководитель поработал с документами, и ведет наблюдение за детьми. Как долго он за ними наблюдает прежде, чем те, кого он отложил в отдельную кучку, он положит обратно в группу норма или оставит в группе риска. Год, полтора?

 

Светлана Иванова: Условно, эта цифра год. Потому  что, если в школе есть хороший специалист в виде психолога, то, как правило, делается диагностика на адаптацию в начале года и в конце года. Классный руководитель ведет карточку ребенка, плюс диагностика, которую ведет психолог. Через год можно будет понять, насколько ребенок хорошо социализировался, насколько ему комфортно в школе и все остальные последствия, которые могут быть.

 

Павел Миков: Важно понимать, что вся эта работа ведется в тесном контакте с родителями. Либо с единственным родителем, либо с опекунами ребенка. Любой шаг на сегодняшний день, есть единственная регламентация в это вопросе, для проведения такой индивидуальной работы нужно получить согласие законных представителей ребенка. И любой шаг, который происходит с ребенком, изменение этой профилактической работы, обязательно в известность ставятся его родители. Потому что семья является партнером. В одну сторону сегодня, как это ранее было, школа полностью отвечала за все, за благополучие ребенка и так далее, сегодня так не работают.

 

- А кто ведет эту работу? Потому что сейчас речь идет о какой-то особой деятельности профилактической, на которую нужно согласие родителей. Кто ей занимается? Только ли классный руководитель или речь уже идет о школьном психологе?

 

Светлана Иванова: Школьный психолог в том числе. Я могу сказать, как это выглядит в нашей школе. школьный психолог после того как проводится диагностика, приглашается на родительское собрание и каждому родителю индивидуально раздаются результаты этой диагностики с рекомендациями от специалиста, что можно с этим сделать. Любые родители, если что-то не понятно, могут потом подойти лично ко мне, и спросить что с этим делать. Я могу дать более расширенные рекомендации.

 

- А дайте пару, троку примеров вот этих вот рекомендаций, ни к чему не обязывающих.

Светлана Иванова: Например, допустим, ребенок у нас агрессивно себя ведет по отношению к одноклассникам. Выясняется, опять же, к примеру, у него родители в разводе, и как это очень часто бывает, начинают его на свою сторону склонять. Ребенок очень сильно нервничает, срываться ему некуда, он срывается на одноклассниках. Предлагается работа, во-первых, со мной в круге. Мы создаем небольшую группу для таких занятий, чтобы ребенок научился контактироваться со своими сверстниками. Плюс классному руководителю дается задние, что она должна его вовлекать в общественно полезную деятельность. Но не в глобальную, а на уровне цветы полить, доску протереть, то есть, она призывает к помощи себе, она становится для него значимым человеком. И тогда он перестает дергаться на родителей, котоыре растаскивают его в разные стороны. И находит для себя значимого взрослого, который его может похвалить, обогреть.

 

Павел Миков: Такой компенсаторный механизм в связи с утратой родительской любви.

 

Светлана Иванова: Он в школе перестает вести себя агрессивно, перестает вредничать.

 

Павел Миков: Тут единственное, что я хотел бы отметить, 82-й школе повезло, там прекрасный психолог, вообще есть психолог.

 

- Не забудьте поблагодарить институт омбудсменов.

 

Светлана Иванова: (смеется)

 

Павел Миков: Я ставлю другую проблему. Вот посмотрите, к сожалению, у нас в крае, я уже об этом говорил, катастрофически сокращается количество школ, в которых работают на постоянной основе и где указано оказание психологической помощи детям. В 2012 году в 417 школах из 817 школ края работали психологи. В 2013 году в 1,5 раза сократилось количество таких школ. Только в каждой третьей школе. 275 школ, где работают психологи. Это при том, что сегодня проблемы ребенка все более и более обостряются. Информационная агрессивная внешняя среда, неполные семьи, неумение выстраивать эти детско-родительские отношения, внутри детского коллектива. И в шаговой доступности, к сожалению, в крае оказание ребенку психологической помощи не обеспечивается.

 

- Напомню, поводом для нашего разговора стала статья в «Российской газете»  об организации в некоторых московских школах неких «черных списков» детей, котоыре должны подаваться в прокуратуру. И если школа этого не сделает, а там произойдет преступление с участием ребенка, то дирекция школы будет нести за это ответственность. Вообще сама постановка этой задачи мне кажется несколько глупой, потому что дирекция школы в любом случае будет нести ответственность,  вне зависимости от того, был у нее какой-то список, не было у нее какого-то списка. По-моему, у нас с каждым годом дирекция школы все больше и больше несет ответственность за каждый шаг учеников, кто бы, что не говорил. Даже в преснопамятные советские времена на руководстве школы не висело такое огромное количество дамокловых мечей. Я  вот так вспоминаю по памяти и по рассказам учителей, законодательство  предусматривало некую возможность того, что ребенок даже вне стен школы тоже может чему-то плохому научиться, или в какую-то там неприятную ситуацию попасть. А сейчас, если мне не изменяет память, руководство школы будет нести ответственность, даже если с ребенком какой-то инцидент произойдет на каникулах.

 

Павел Миков: Не соглашусь.

 

- Ну, или часть этой ответственности все равно на руководство школы попытаются взвалить. Ну, ладно тебе.

 

Павел Миков: Попытаются. Потому что это всегда проще. Потому что школа это муниципальный или государственный институт, и его деятельность регламентирована нормативными актами. Но напомню о том, что 1 сентября прошлого года вступил в силу новый федеральный закон об образовании в Российской Федерации, в котором впервые за историю как современной России, как советского периода нормативно закреплено, что родители не только обязаны заложить основы духовного, нравственного, физического, интеллектуального развития своего ребенка, но еще и несут ответственность за это. В этом смысле вот эта норма, которая появилась в законе об образовании четко подчеркнуто, что ответственность за благополучие ребенка она субсидиарная, но прежде всего, это ответственность семьи, а во вторую очередь школы. Школа как государственный, как социальный институт обязана помочь семье в воспитании, в корректировке ребенка, своевременно родителям подсказать, увидеть, какие проблемы у ребенка возникли. Потому что не всегда родители в семье замечают, что происходит с их ребенком. Но когда он появляется в детском коллективе, специалисты с профессиональным образованием должны увидеть эти изменения, и не сами взять на себя ответственность и изменять тут же ребенка. А вообще-то родителям подсказать, и родителям помочь. Вот эти акценты, мне кажется, важно сегодня каждый раз не просто проговаривать, а напоминать родителям.

 

- Светлана Владимировна, как часто, работая с детьми, вы понимаете, что помощь надо родителям оказывать, а уже потом ребенок справиться сам.

 

Светлана Иванова: Знаете, я сначала хочу рассказать историю, которая произошла сегодня, буквально пред тем, как я поехала на эфир. Разговаривала с коллегой. Она рассказывает историю. Подошла к маме, пусть ребенок учиться в первом классе, например. Говорит, знаете, у вашего ребенка проблемы здесь и здесь. Надо как-то помочь ему, побольше дома заниматься. После чего впадает в шок от фразы, которую произнесла мама, ну, как, я же его кормлю «Пиковитом». У нее искреннее удивление от того, что помимо «Пиковита» в ребенка нужно вкладывать свои собственные силы, в его знания. Я не говорю, что у нас все мамаши такие. Но очень часто именно такие и попадаются. И когда приходят ко мне, к психологу в кабинет, выяснить, какие проблемы у детей, они действительно иногда такую безграмотность, такую наивность проявляют, что я начинаю удивляться.

 

- А с папашами не пробовали?

 

Светлана Иванова: Вы знаете, папаши иногда еще интереснее бывают. Я просто ваше слово отзеркалила. (смеется) Они приходят в четкой убежденности, что у них вообще все хорошо и замечательно. Потому что у нас такая тенденция пошла. Если ребенок не мешает, сидит там, в компьютере, играет, он же не мешает, под ногами не путается, все хорошо, это замечательный ребенок просто. А то, что он кроме компьютера вообще ничем не занят, как-то не рассматривается, что это плохо.

 

- Давайте мы вернемся к нашей теме. Заканчивается первый класс, классный руководитель, естественно, наблюдала в течение года за детьми. С кем-то вела профилактическую работу. Понятно, что мы не идеальный образ сейчас рисуем, но он наверное к каждой школе применим, за кем-то в течение года наблюдали еще и психологи. С какими-то родителями они общались. Заканчивается первый класс, по итогам которого снова тасуются списки. Кто-то будет в зонае норма, кто-то будет в зоне риска, кто-то будет в социально опасном положении.

 

Павел Миков: Да, да.

 

- И так каждый год происходит?

 

Светлана Иванова: Да, потому что динамику нужно отслеживать, и смотреть, где не правильно была работа проведена с ребенком, чтобы все-таки стараться выводить его на уровень норма.

 

- Грубо говоря, 14 лет, мальчик влюбился в девочку, у него чуть изменилось поведение, и это повод для того, чтобы он оказался в зоне риска на какое-то время.

 

Светлана Иванова: Нет, конечно. Ко мне в школе уже дети привыкли, и когда мальчик влюбляется в девочку или девочка влюбляется в мальчика, я этих историй слушаю… По крайней мере есть возможность поговорить, есть возможность им с кем-то поделиться. И у меня есть возможность не допускать каких-то ненужных действий.

 

- Что может повлечь  попадание в зону риска уже в следующих стадиях, в третьем, четвертом классах, в шестом, седьмом классе. Вот ребенок находится в зоне норма. Находится, находится, находится. И  семьей у него все в порядке. Что может повлечь попадание его в зону риска

 

Светлана Иванова: Если ребенок попадает в зону риска, я бы начала с того, что у него в семье не все в порядке.

 

- Все-таки в семье?

 

Светлана Иванова: Да. Потому что дети очень честные, они отзеркаливают то, что происходит в семье. В первую очередь агрессивным поведением. Это сразу становится очевидно. Если ребенок все время был спокойным и вдруг начал кидаться на одноклассников, это сразу надо смотреть, что происходит в семье. Как правило, могут быть оба родителя, как правило, могут прийти ко мне на консультацию с абсолютно удивленными глазами, как такое может происходить. И не понимают, что их равнодушие между собой и по отношению к ребенку могло спровоцировать это. А ребенок всего лишь хочет обратить на себя внимание. Он таким образом, своим вот таким поведением уже кричит, ребята, обратите на меня внимание.

 

- В случае с десятиклассником Сережей из Москвы и его арсеналом оружия, он, я так понимаю, из разряда рассказанных вами, но просто доведенный до какой-то степени.

 

Светлана Иванова: Да, скорее всего, да.

 

Павел Миков: Но там ведь официально он признан психически больным сейчас, и нуждающимся в психиатрическом лечении, насколько я понял. В институте Сербского он проходил  обследование, поставлен диагноз. И в этом смысле получается одна из проблем, своевременное выявление тех или иных проблем в здоровье, прежде всего, в психическом здоровье ребенка. И вот здесь тоже я уже не первый год бью тревогу. Я не могу дать, никто не может дать гарантий, что такая же история не может повториться в любой школе, в любой точке в России. Потому что состояние психическое детей с каждым годом ухудшается. И это видно по статистике, в том числе, нашего Пермского края. Ежегодно, примерно на 2 тысячи детей выявляются при диспансеризации с вновь выявленными психическими отклонениями. У нас не сокращается количество коррекционных школ, не сокращается количество детей, обучающихся в этих коррекционных школах по специальным коррекционным программам. Детское отделение психиатрической больницы краевой всегда переполнено детьми, поскольку, еще раз повторю, количество детей больных, имеющих психиатрические заболевания, с каждым годом как в крае в целом, так и в России растет. И вот это тоже один тревожный сигнал к тому, чтобы мы создали правильную и эффективную систему оказания психологической и психотерапевтической помощи. Давайте я вам опять же, обращаюсь к статистке, чтобы не быть голословным. У нас в Пермском каре огромнейший край, 535 тысяч детей в крае, работает только 31 детский психиатр. 31 детский психиатр. Даже не на всей территории Пермского края, из 48 муниципалитетов есть свой психиатр. Психотерапевтов 32 на весь Пермский край детских. В системе медицины работает только 93 детских психолога. Понимает? То, почему все это происходит. У нас не обеспечена доступная психологическая, психотерапевтическая помощь детям.  Это с  одной стороны, с другой стороны, к сожалению, пока и не сформирована культура обращения к психологам, к психотерапевтам, ту функцию, которую, например, выполняли конфессии в дореволюционной России, они пока ее не вернули. Функцию компенсации, душевного разговора, исповеди своевременной, снятия душевного напряжения. Они пока ее не вернули.

 

- Ну. Паш, я боюсь, что слово пока здесь  тоже не уместно. Дело в том, что мы живем в те времена, мы живем в такие времена. Скорее всего, уже и не вернут. И, в общем, большой вопрос, хорошо ли это, или плохо ли это.  Другое дело, что эту функцию никто не взял на себя после того, как она ушла из рук конфессий, частично в руки пионерских организаций, а частично в никуда. В общем, никто не взял на себя. Это проблема, определенно. Завершая наш разговор, все-таки цитату из «Российской газеты» я еще приведу. «Критериев для занесения подростков в «черный список» еще нет» - это говорит замдиректора центра образования 18.-4 Андрей Курбатов, на пресс-конференции в Западном административном округе Москвы. «Но уже сейчас можно предвидеть многие моральные издержки такого нововведения. Например, угроза занесения ребенка в группу риска, как возможность избавиться школьной администрации от нежелательного ученика». И еще одна цитата, «Инициатива сырая, непроработанная. И в таком виде ее внедрять нельзя. Надеюсь, что через полгода ее тихо забудут. В московских школах хотя бы штатные психологи бывают, а  в регионах их практически нет. И кто сможет составлять этот перечень неблагонадежных учеников, непонятно». Это депутат Госдумы Владимир Бурматов. Ну, а «Минобрнауки Российской Федерации группами риска не занимается», это ответ на вопрос журналиста. «Это вообще вопрос прокураты», продолжение этого ответа в Минобрнауки. То есть, вполне возможно, несмотря на все протесты, недопонимания и всего остального, мы получим вместо расширения штата психологов и вместо сети психиатров детских, все-таки получим самое просто решение этой проблемы, появление новых «черных списков».


Обсуждение
1616
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.