Верхний баннер
07:56 | ВТОРНИК | 19 МАРТА 2024

$ 91.98 € 100.24

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40

22:00, 24 августа 2013

Виктор Шмыров. История человека, история музея "Пермь - 36"

Теги: музей

История Человека

Сегодня мы поговорим об истории, об истории, человека, об истории жизни человека, о писательстве, о неразрешимых каких-то перипетиях жизни и вообще о человеке, который нам с вами в принципе знаком. Если мы будем говорить о значимости и популярности человека в медиа пространстве, то имя моего сегодняшнего гостя связано с конкретным делом, с конкретным местом. Сегодня лично моя задача (а я знакома с этим человеком довольно давно, к счастью) приоткрыть малознакомые эпизоды в биографии, и ближе познакомиться с известным нам человеком. Мы, конечно, сегодня о музее поговорим, о том, как он создавался, потому что много и легенд, и мифов, и чего только ни ходит вокруг этого музея, и всех событий, связанных с этим музеем. Виктор Александрович, если вернуться в то время, когда вы поступили на исторический факультет, выбрали свою профессию историка, прежде, чем выбрать этот факультет, наверняка, были какие-то встречи с людьми, наверняка были какие-то интересы. Может быть, вы хотели быть музыкантом, писателем?

- Да нет, вы знаете, как-то давно и с ранней юности, с подросткового возраста как-то решил, что я буду историком. Не знаю, почему. Много читал. Все мы в то время читали запойно много книг, и это не были исторические сочинения. Но было очень много книг по истории, начиная от Яна, знаменитых, которые сейчас уже никто не знает эти книги «Чингиз-хан» и прочие, включая Дюма, в общем-то, тоже история, Виктор Гюго и прочее. Вот как-то, видимо, так.... увлекала история.

А какой период вас больше всего увлекал, интересовал, что вас больше всего зацепляло, что вы захотели больше знать об этом?

- В разное время все это было разное. Меня интересовала всегда история нашей страны, история России. Вот история России, история Древней Руси чрезвычайно интересовала, и где-то археология. Когда я начинал свою студенческую научную работу, то я начинал как археолог. На 4-м курсе я перевелся на заочное отделение, уехал работать в Чердынский краеведческий музей. Я все эти годы активно занимался археологией

То есть вас интересовала самая древняя история края?

- Не совсем самая древняя. Меня интересовала, конечно, древняя история. У меня был совершенно замечательный научный руководитель, великий пермский историк Владимир Антонович Оборин, который меня как-то так ненавязчиво повернул к археологии, к изучению первых русских городов на Урале. Это в основном «строгановские городки», так называемые. А потом и в Зауралье, ездил в экспедиции, там искал остатки города Пелыма в Зауралье, и Верхние, Нижние Чусовские городки, Яйвинский острожек, и Чердынь копал, оборонительные укрепления Чердыни, крепостные стены, вал и прочее. Это было в то время как-то нужно Владимиру Антоновичу, и он мне это предложил.

А до встречи с этим легендарным педагогом была все-таки школа. Есть люди, которые могут отбить интерес к предмету, а есть люди, которые могут влюбить.

- Если говорить о школьном интересе, то, когда в школе, по-моему, в 5-м классе мы начали изучать историю, а я родом из города Чусового, у нас был директор школы совершенно замечательный человек Василий Кириллович, который рассказывал нам историю античности настолько живо, настолько интересно...

Как будто сам видел.

- Да-да-да, и это было замечательно. А в старших классах, к сожалению, не везло с учителями истории. Там, действительно, были даты, там была зубрежка. У меня даже там тройки выходили по истории, потому что даты я не хотел учить.

В любом случае, вам хватило того заряда, что был дан в ранних классах, и вы потом поступали в университет. А у родителей не было какого-то разговора с вами, что сын, как это — историк, почему б тебе не овладеть какой-то профессией, чтоб ты руками что-то мог делать?

- Я поздно поступил в университет. Так сложилась жизнь, что я после 8-го класса вынужден был пойти учиться в профессионально-техническое училище. А в то время они давали только профессиональное образование, среднее образование не давали. Потом я учился параллельно в училище и в вечерней школе. И ушел в армию. А после армии сразу же, когда демобилизовался, не прошел по конкурсу, мне не хватило балла в университет, и я пошел работать геологом. Я работал лаборантом в Политехническом институте на одной из исследовательских геологических тем. Много ездили, много наблюдали. Основное внимание нашей группы был четвертичный период геологический. И это в какой-то мере совпадало с палеолитом. Меня очень интересовал палеолит. Еще до поступления в университет я зачитывался раскопками Отто Николаевича Бадера, тогда еще не представляя, что это был тоже когда-то пермский археолог и учитель Владимира Антоновича Оборина. Все это как-то меня завораживало. Я помню, как прочитал в журнале «Наука и жизнь», по-моему, материалы раскопок Отто Николаевича стоянки на Сунгире. И меня поразило, что люди в этом древнекаменном веке, в палеолите были такими искусными мастерами. Тут появилось первое понимание того, что в каждом человеческом периоде человек всегда был человеком, и жизнь человеческая всегда была полна какими-то событиями, какой-то жизнью. Там были какие-то драмы. Это была полная человеческая жизнь.

После того, как вы завершили свою учебу в университете, вы сразу выбрали стезю преподавателя?

- Нет. Там было сложнее. Когда я поступал на истфак, я работал в это время в научно-исследовательском секторе Политехнического института, и последние несколько месяцев я уже работал на должности инженера, что было очень необычно. И когда я пришел к проректору по науке Политеха подписывать документы какие-то, характеристику, он говорит: - «Да ты с ума сошел. Куда? На какой истфак? Да к нам на горный прямая дорога». - «Нет, я на истфак». И потом уже поступил на истфак. В Чусовом я занимался в юности разного рода моделированием. Тогда была очень сильная детская техническая станция в Чусовом, и там был замечательный педагог и умелец Юрий Алексеевич...

Это вот разные авиамодельные кружки?

- Нет, это не авиамодельные. Это была электроника. Мы делали вездеход, который  назывался у нас луноход. Делали музыкальные инструменты, делали электронное пианино, тогда все это было на лампах. И вот Юрий Алексеевич, когда узнал, что я тоже поступил на акафист, он был чрезвычайно удивлен. Потом уже, когда я занимался тем, чем занимаюсь сейчас - этим музеем, мы встретились с Юрием Алексеевичем...

Он все еще недоумевает?

- Нет, он уже не недоумевал, он сказал, что ты правильно сделал, что занялся историей, потому что в истории действительно что-то понимаешь.

Вы согласны с этим? Вы сегодня чувствуете, что вы непростым путем пришли к тому, что сегодня есть? Вас это удовлетворяет?

- Да, конечно. Это было достаточно естественно. Обучаясь в университете, я в экспедиции археологические, а потом в этнографические ездил на север области в Чердынский район. Там замечательнейший музей, который нас завораживал своими коллекциями, своей историей. И мы там часто и много бывали. И когда директора музея Георгия Николаевича Чагина пригласили на работу в университет, освободилось место директора музея. Надо сказать, что в то время пермские историки очень трепетно относились к музеям. Они следили за их жизнью, они помогали им. Это было неформальное живое участие. И обсуждалось, кто там будет директором, что будет дальше с музеем. Так появилась моя кандидатура.

Вы переехали в Чердынь?

- Да, конечно. Я перевелся на заочное, уехал в Чердынь, и там благополучно прожил 7 с лишним лет. Это были замечательные годы. Удивительно красивый край, необычный быт для меня, для горожанина, интересная крестьянская архитектура. Я за эти годы объездил весь Чердынский район, добирался до самых-самых отдаленных деревень. На Верхней Колве деревня Дий, дальше уже ничего нет.

Вы с экспедициями ездили?

- Да, конечно, ездил со своими друзьями. Мои университетские друзья после окончания университета со мной много ездили. Андрюша Астафьев приезжал регулярно, а потом вообще приехал, два года работал в музее. Был у меня замечательный однокурсник, его, к сожалению, нет уже в живых, Степа. Он жил в Ныробе и часто ездил со мной. Мы на лодках, на машинах объезжали с ним какие-то дальние, отдаленные деревни, собирали какие-то материалы.

Но для Чердыни ваш музей это же все равно был неким очагом культуры?

- Да, конечно. Но кроме того еще. Ведь Чердынь притягивала в то время много столичной интеллигенции, которая интересовалась историей. Приезжал тогда реставратор Мильчик из Ленинграда. Много мы с ним работали, разговаривали. Он потом даже меня попросил приехать в Питер, и я ездил туда с докладами в Ленинградское отделение Института археологии, по его просьбе. А сейчас мы с Мильчиком совершенно по иному поводу встречаемся. Он занимается историей советской поэзии, он занимается Мандельштамом, особенно Бродским Иосифом. И вы, наверно, видели выставку Бродского, которая у нас в одно время была.

Конечно.

- Так вот, ее собрал Мильчик, с которым мы познакомились, страшно сказать, чуть не полвека назад.

А тяга к писательству у вас появилась, когда вы в Чердыни жили? Открою секрет, опубликованы точно, не знаю, сколько хранится дома в ваших ящиках рукописей, но опубликованный детектив «Тень», если я не ошибаюсь, есть.

- Да.

Вот эта тяга к детективу, к писательству почему закончилась только пока «Тенью»?

- Нельзя сказать, что это была тяга. Получилось так, что у меня оказалось достаточно много знакомых литераторов, и талантливых, начиная от Лени Юзефовича, который один из моих самых близких друзей по жизни, и Виктора Петровича Астафьева, с которыми я много общался, и другие. Ну был какой-то интерес попробовать самому то же самое. Это было чрезвычайно интересно, это был для меня новый опыт. Получилось так, что у меня было достаточно много времени. Я переехал в Пермь, работать стал в Пединституте. И после первых лету меня был достаточно свободный режим, много времени, когда я лекционные курсы все свои уже разработал, и мне не требовалось постоянной неустанной работы на подготовку лекций. И тогда я попробовал написать, и это было страшно интересно, должен вам сказать, придумать некий мир, в котором живут твои герои, и вдруг они как-то себя неожиданно ведут, иногда сами тебя удивляют своими поступками...

Живут своей жизнью.

- ...живут своей жизнью. Вот так получилось. Были попытки другие, и были какие-то вещи, которые рекомендовались к печати, и мои друзья активно пытались. Но я просто отказался что-либо больше давать.

Критично к себе относитесь?

- Не то, чтобы критично. Вот если бы не было у меня такого знакомства с Виктором Петровичем Астафьевым, может быть, я этим занимался. Но фраза, которую он как-то сказал, «если можешь не писать, не пиши», вот тогда я могу не писать. И «Тень» тоже была написана... она достаточно случайно была опубликована. Мне было интересно писать, но потом, когда ее прочитал Леня Юзефович, стал активно ее предлагать туда-сюда, в журнал «Урал», и она там была заявлена, потом все-таки не вышла, а потом я ее даже не сдавал в Пермское книжное издательство. Но так повезло, Альмира Зебзеева услышала, попросила принести, я принес. Она прочитала, сказала: - «Надо издавать». Ну надо издавать, так издайте. И после этого у меня уже... понимаете, в России писатель больше, чем писатель, Евтушенко перефразируя. Я не считал для себя возможным заниматься этим дальше.

Если я не ошибаюсь, в педуниверситете вы принадлежали к тем педагогам, кто стоял у истоков исторического факультета.

- На самом деле исторический факультет, конечно, открывал ректор Пединститута тогда Игорь Севастьянович Капцугович. Тоже человек, который сыграл в моей жизни важную большую роль, которому я безмерно благодарен. Он меня пригласил. Я еще в Чердыни написал диссертацию, защитил, и стало понятно, что в Чердыни уже как-то тесно стало жить. И были разные предложения. Но вот было предложение Игоря Севастьяновича пойти. То, что я стал там деканом, заведовал одно время кафедрой, ну это все достаточно случайно тоже. Я не думаю, что в этом есть какие-то мои заслуги.

Ну деканом случайно как-то не становятся.

- Это тоже было в какой-то мере против моей воли, потому что я не рвался...
 Там была вообще замечательная история. Как-то я Игоря Севастьяновича все хотел спросить, сейчас мы практически не встречаемся, я и задать вопрос не могу. Когда я был назначен деканом, один мой коллега, заведующий одной из общеуниверситетских кафедр политических, спросил: - «Слушай, а как тебя, не коммуниста, назначили деканом ?» Я говорю: - «Не знаю». - «А на бюро обкома тебе что говорили?» Я говорю: - «На каком бюро?» - «Ты что, не был на бюро обкома?» Я говорю: - «Нет, не был». - «Как не был?» Я говорю - «Да не был я. А что, должен быть?» - «Да».

А вы были б/п или партийный?

- Я не был членом партии. Игорь Севастьянович...мне предлагал, но я отказывался. Потом меня назначил исполняющим обязанности. И как-то вот так я незаметно для себя стал деканом. Я был действительно первым деканом, но факультет создавал не я, конечно. Факультет создавал Игорь Севастьянович.

Вы же преподавали. Вы один из первых педагогов. А это тоже важно. Не в том смысле, кто там первый красную ленточку перерезал.

- То, что меня назначили одним из первых, это тоже случайно. В этом нет никакой моей заслуги. Создается новый факультет, нужен преподаватель. Вот он — молодой кандидат наук. И это было естественное предложение. Мне повезло вот, в чем: когда я пришел преподавать в институт, у нас было сначала отделение, потом кафедра, очень небольшая. Сначала был один курс, потом второй, потом третий. Ставок немного, надо читать историю. И я читал историю студентам три года подряд: на первом, втором и на третьем курсе. То есть я им прочитал всю историю, начиная практически с археологии и до середины 19-го века. И я разрабатывал этот курс. Это было чрезвычайно для меня полезно. Я сидел в библиотеках, первые два года просто не вылазил.

В этом прелесть педагогической деятельности.

- Да. Но ведь мне нужно было разрабатывать лекции, и мне нужно было прочитать всю основную литературу по каждой теме. Как правило, историки хорошо знают предмет в рамках своего научного интереса. А дальше уже... А мне пришлось готовить огромный курс «Отечественную историю» до середины 19-го века, я прочитал всю основную монографическую литературу за эти годы. И у меня появился достаточно широкий, я считаю, кругозор. Мне повезло. Это помогло мне стать действительно историком.

Вы суровый были педагог? Я имею в виду, когда прием экзаменов. Сложно ли было у вас получить зачет, пятерку?

- Да нет, несложно. Опять же, выдавая какие-то секреты, могу сказать, что... вот Владимир Антонович Оборин как-то, когда я еще был студентом, сказал, у нас были хорошие личные отношения, неформальные, что он очень не любит ставить двойки.. Я примерно также. Двойки я ставил редко.

Когда уж совсем...

- Ну да. Отличных тоже не часто. Я думаю, что я не был жестким преподавателем.

Но говорят, что когда вы были деканом факультета, факультет, несмотря на то, что исторический, казалось бы, люди ученые, серьезные, славился художественной самодеятельностью, был театр, если я не ошибаюсь, политической сатиры.

- Да, я руководил театром. Дело вот, в чем. Когда я пришел туда работать, должен сказать, что меня очень удивил пединститут. Я учился в университете, у нас были замечательные профессора, у нас были прекрасные преподаватели. Не всякий столичный вуз гуманитарный имел такую профессуру, как профессор Кемпан, профессор Сиротенко, Малинский, Павел Ефимович Рахшмир. Это были серьезнейшие историки российского масштаба, и даже, может, больше, чем российского масштаба, и нам в этом повезло. Вообще, ведь это учительский институт. Там было зачастую совмещение специальностей. То есть учитель истории и физкультуры, или учитель истории и географии. И они учили историю и географию, и еще чего-то. Был какой-то всегда довесок. Мы привыкли писать курсовые в классическом университете с 1 курса. А там, куда я пришел работать, курсовые писали только на двух курсах — на третьем и на четвертом, и писали их в обычных ученических тоненьких тетрадках. Конечно, для нас это было дико. Не только для меня, для тех коллег, которые пришли вместе со мной, вскоре. Раиса Германовна Андаева, многим в Перми известная. Нас это поражало, я думаю, и Игоря Севастьяновича тоже точно также. И достаточно легко мы у него получили разрешение ввести курсовые работы с 1 курса, сделать их серьезными, предъявлять к ним требования такие, какие в классическом университете. А когда Игорь Севастьянович настоял на том, чтоб я был деканом, я не то, что условия выдвинул, но предложил ему разработать свой собственный учебный план. Он сказал: - «Если в министерстве культуры пробьешь, пожалуйста, давай, я тебе помогу». Он помог «пробить», естественно, в том же министерстве, тогда то ли образования то ли просвещения называлось, и на нашем факультете студенты учились по плану, который разработали мы сами. В основу был положен, конечно, университетский учебный план. Но не только университетский. Когда над этим планом мы работали, то я смотрел учебные планы и программы в дореволюционных университетах. Тогда я много для себя открыл, чего не понимал раньше. Когда, будучи студентом, я читал лекции Василия Ключевского, то Ключевский не рассказывал, кто такой князь Владимир и князь Святослав, и кто такая княгиня Ольга. И он не рассказывал о событиях древлянского восстания. Он анализировал. То есть он исходил из того, что студенты это все знают. А откуда знают? А из гимназических курсов они все это знают. А у нас, когда студенты приходили, им начинали заново рассказывать, кто такой Святослав, Владимир, Ольга. Мы не могли, конечно, влиять на школьный курс.
какие-то требования мы сформулировали изначально достаточно высокие. Это стало подтягивать студентов. А кроме того, почему был театр политической сатиры. Потому что, будучи студентом университета, я сам был в театре политической сатиры. Первые наборы наших студентов в пединституте на истфаке иногда нас ввергали в глубокое уныние общекультурной подготовкой. Я помню, как Раиса Германовна Андаева, всплескивая руками, говорила: - «Это конец всему, это конец пределу». И мы серьезно думали, как их подтягивать. Это был один из способов. Вот эта самодеятельность, театр сатиры. Раиса Германовна много делала. Она семинары проводила в театрализованной манере.

Все через игру.

- В игровой, да. И, в конце концов, когда самодеятельность истфака пединститута побила на студенческой театральной весне истфак университета, для нас это был праздник. Тогда мы поняли, что недаром здесь работаем.

История музея "Пермь - 36"

Мы переходим уже к новейшей истории жизни Виктора Александрович Шмырова, директора музея «Пермь-36». Когда случился тот переломный момент, и вы решили, грубо говоря, «завязать» отчасти с педагогической деятельностью, и захватило вас то, что было обнаружено около Чусового? Как это случилось?

- Тому целый ряд, наверно, причин. Одна из них — это некое впечатление моего раннего детства. Около города Чусового на реке Чусовой, повыше города есть грот — он называется «Пещера Ермака». И значительная часть пацанов чусовских, когда достигают какого-то возраста, они туда идут, с факелами ходят. Это такое приключение интересное. И я помню, как первый раз я с какими-то старшими своими товарищами пошел. И мы проходили мимо чего-то странного. Это были поваленные вышки, колючая проволока и разваленные бараки. Я не знал, что это такое. Я это видел, но я даже не спрашивал. Потому что в этом было... даже не страх, не ужас, в этом было что-то абсолютно чуждое, что-то такое нечеловеческое. Их было два таких места. И я до сих пор фотографически помню то, что я видел. Сколько мне было? Лет 10, может быть. Я это помню. Это были развалины лагерей, конечно же.

Так вас потрясло, что вы даже не спрашивали.

- Да, я даже не спрашивал. Потом, когда я работал в Чердыни, это же ссыльно-каторжный район. Огромное количество людей было сюда выселено.

И немцы потом.

- Там немцев было немного. Там было очень большое количество спецпереселенцев, раскулаченных. И были самые разные люди. Первые годы, когда я работал, там был совершенно замечательный уже пенсионер, преподаватель школьный, гимназический. Он был эсером. Он сидел при советской власти несколько раз. А когда-то, когда Городцов создавал хоры в Перми, он помогал Городцову и создавал точно также хор в Чердыни. И они ставили ту же самую «Жизнь за царя», что Городцов ставил в Перми. Были удивительные люди. И они рассказывали. Я выслушал огромное количество историй жизни людей, которые в советское время бывали в ссылках, лагерях, на спецпоселениях. Это страшные истории. Я их слышал очень много, и для меня не была эта тема нова, когда началась перестройка. А то, что «Пермь-36». Когда мы впервые там с моими друзьями-коллегами оказались, а коллеги — это руководители Пермского отделения «Мемориал»...

То есть вы специально поехали?

- Там было иначе. Среди моих друзей есть Владимир Васильевич Виниченко, всем вам известный хорошо. Он в то время создавал «Мемориал». И я ему помогал не создавать «Мемориал», а, будучи деканом, я брал на свое имя наш клуб институтский, где они проводили свои собрания. И потом как-то ко мне обратился Владимир Васильевич и сказал: - «Слушай, тут неожиданно предложение. В лагерь «Пермь-35» ездит большое количество журналистов. А там действующая зона. И начальник пермского УВД сказал, что давай там какой-нибудь музейчик сделаем, и у меня будет легальный повод туда...

Пускать

- ...людей». Да. И все началось с этого момента — с «Пермь-35». А потом всплыло и в памяти неожиданно, я даже помню, как это было. Это был 92-й год, подходило начало лета. И я вдруг вспомнил, что я читал у Буковского, что первый этап прибыл из Мордовии 13 июля 72-го года. То есть исполнялось 20 лет первому этапу, 20 лет создания пермских лагерей. Тогда мы нашли какое-то количество бывших заключенных, списались с ними, провели конференцию в Горнозаводске. В то время там был тоже совершенно замечательный директор «Горнозаводскцемента» Семен Львович Хариф, который нам дал совершенно бесплатно профилакторий. Мы к этому времени заработали деньги для того, чтобы купить билеты нашим гостям. Собрали конференцию, открыли в лагере «Пермь-35» в комнатках больнички небольшую экспозицию, мемориальную доску. Ее сделал Рудольф Борисович Веденеев, и до сих пор там висит на этом здании эта мемориальная доска. Среди прочего, когда мы приглашали людей приехать к нам на эту конференцию, Вениамин Иоффе, председатель тогда питерского «Мемориала», сказал: - «Давайте при одном условии — если вы нас свозите в два других лагеря — в «Пермь-36» и в «Пермь-37». Мы их свозили. И 14 июля я впервые оказался в лагере «Пермь-36». И он меня поразил. Дело в том, что я, проработав 7 лет в Чердыни, побывал в многих городских зонах и не только.

Но там ведь он уже не действующий был.

- Он не действовал, да. Потом я бывал на раскопках на севере Свердловской области, бывал в лагерях Ивдельлага, был в лагерях Коми. И я прекрасно знаю, как выглядит стандартный лагерь 70-80-х годов. А те постройки, которые я увидел в «Перми-36», меня поразили своим архаизмом. И вот тогда возникло предположение, что возможно эти постройке ГУЛАГовских времен. А если они ГУЛАГовских времен, то они, наверно, представляют какую-то значительную ценность. И, наверно, их немного сохранилось, мы так предполагали. Через полтора года мы знали, что вообще это единственный лагерь в стране, где сохранился целый комплекс построек, возведенных во времена ГУЛАГа. То есть, в основе лагеря «Пермь-36» лежит зона эпохи сталинского ГУЛАГа. И она четко видна, четко читаема. И когда мы это поняли, то стало понятно, что это надо как-то сохранить, потому что это уникальная история. У меня не было никакого часа «икс», я решил, что я бросаю работу в пединституте и занимаюсь только этим. Это было очень постепенно. Я сокращал свою нагрузку, ушел из деканов, потом я ушел на полставки, потом на четверть ставки, потому что создание музея требовало все больше и больше личного участия. Так постепенно и незаметно как-то во все это дело я втягивался.

Втянули своих друзей и свою супругу.

- Да. Должен сказать, что это благодарный труд. Такое количество людей в этом участвовало, так или иначе, помогало, консультировало.

То есть даже вопреки тому, что наверняка ведь встречали очень много людей, до сих пор еще встречаются, которые говорят: - «Что вы делаете, зачем? Кому это нужно? Отменить».

- В то время их было меньше.

Да?

- Их сейчас стало больше. Потому что те, которые сейчас говорят, те раньше молчали. Я сейчас не буду называть фамилию, но один из наших критиков, который в то время занимал высокий пост в руководстве пермского ГУИТУ, я его спросил о судьбе одного из офицеров лагеря «Пермь-36». Потом он был начальником колонии «Пермь-35», и очень болезненно переживал тот опыт свой 70-80-х годов. Потом он внезапно как-то ушел в отставку. Я спросил: - «А почему этот офицер в отставку ушел?» Он мне сказал: - «Он слишком стал стесняться своей прежней службы». Но тогда он, кроме этого, ничего не мог, а сейчас он нас открыто всюду, где можно, там поливает, и опровергает, и говорит, что все было не так. Сейчас время, когда прежние вертухаи вдруг обрели голос и стали громко говорить «мы это знаем, мы же были, мы же там служили». Один из них говорит: - «Я ведь был не просто там контролером, надзирателем, я был старшим контролером». Вот время вертухаев какое-то началось. Поэтому они сейчас обрели голос и громко говорят.

Возможное будущее музея "Пермь - 36"

Кроме того, что в последнее время пошли нападки, вдруг проявили, в частности, краевые власти проявляют свое желание сделать этот музей государственным, что вызывает, по меньшей мере, кучу вопросов. Чем грозит огосударствление такого музея?

- Да, не секрет, что музей до сих пор не государственный. Он существует в форме автономной некоммерческой организации. То есть, иначе говоря, это частный музей. Но создается он и существует при активной поддержке государства. Потому что все здания и сооружения, все то, что составляло бывший лагерь, все является собственностью государства краевого уровня. Объясняют это тем, что удобнее будет финансировать, если он будет государственным. У нас опасение, естественно, другое. Это попытка контролировать нашу деятельность. Потому что некоторые наши акции вызывают горячее сопротивление тех людей, о которых вы говорили. Вот та оппозиция яркая нам, которая появилась в последние два года. Она скандальная, должен сказать, и вы сами знаете, что она скандальная. Они все время провоцируют скандалы.

Не основанная на документах и на фактах.

- Да с ними спорить бесполезно. А властям не нужны скандалы. Попытка поставить нас под контроль. И это опасно, потому что какие-то сферы нашей деятельности будут цензурироваться, а какие-то будут скоро просто...

Что-то приглаживаться, что нужно, замалчиваться.

- Просто будут говорить — вот это, пожалуйста, не делай. Такие попытки были всегда. Даже в самые либеральные моменты, при самом либеральном руководстве Пермского края на «Пилорамах» были, когда мне говорили чиновники — вот эту выставку не надо делать. Ну как не надо делать? Ведь не я определяю, какие выставки. У нас есть общественный совет, и там авторитетные весьма, не только в масштабе Перми, люди. Они, конечно, отказывались следовать этим рекомендациям. А государственный музей там все будет значительно проще — команда, приказ. Тут ведь второе еще, что я должен сказать. Сейчас в настоящее время активно продвигается федеральная целевая программа увековечения памяти жертв политических репрессий. Концепция программы родилась в недрах международного общества «Мемориал». Потом ее Михаил Александрович Федотов, советник президента, активно стал продвигать. Поддержал сначала Медведев, будучи президентом. А потом Владимир Владимирович Путин тоже уже снова в качестве президента подписал распоряжение о разработке федеральной целевой программы. Сейчас концепция уже им просмотрена, она передана в правительство для дальнейшего развития в федеральную целевую программу. У нее есть срок. Программа должна быть утверждена до конца этого года и начать действие с 1 января 14-го года. Так вот в этой программе центральное место занимает так называемая музейно-мемориальная деятельность. А в рамках музейно-мемориальной деятельности главный акцент уделяется трем национальным музейно-мемориальным центрам федерального значения — в Москве, в Питере и в Пермском крае. В Москве и в Питере будут создаваться еще, а в Пермском крае имеется в виду существующий «Пермь-36», который просто получит новый импульс для дальнейшего развития

А это не грозит музею?

- Музей в этом случае переходит, конечно, в федеральное подчинение, в подчинение Министерства культуры Российской Федерации. Это будет музей федерального значения. Но он может существовать точно также в разных формах. И законодательно возможно сохранение даже федерального музея в форме автономной некоммерческой организации. Мы уже вели консультации с федеральным Министерством культуры по этому поводу. Они сказали, что теоретически это возможно, но ни одного примера нет. Ну давайте думать, давайте работать.

Есть ли у вас какая-то идея фикс, может быть, какая-то конкретная точка, что я обязательно должен это сделать, и могу идти отдыхать? Вот это должно случиться, я должен довести это дело до конца.

- Не я, а мы. Музей существует, благодаря усилиям огромного количества людей. Когда-нибудь будет время, составить списки людей, организаций, которые приложили усилия к созданию и развитию этого музея. Мы уже прошли некую точку. Прежде было то, о чем вы, Нина Викторовна, спрашиваете, мы понимали еще несколько лет назад, что если по какой-то причине нас не станет, музей просто может исчезнуть. Сейчас эта точка уже пройдена. Даже если нас не будет...

Есть люди, которые продолжат.

- ...он все равно будет существовать. Не столько даже люди, а потому что это уже стало явлением, это стало организацией, признанной не только в Пермском крае, но и в стране, и даже где-то за ее пределами. Ее просто так уже не ликвидировать.

Это значимая часть вашей биографии, и вы значимая часть истории этого музея. Спасибо, Виктор Александрович. Дай бог, чтобы все чаяния сбылись, и мы победим.

Спасибо.


Обсуждение
3763
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.