Слушать радио
Смотреть радио
Создать радио
- Сегодня мы говорим о Массачусетском технологическом институте, знаменитом MIT, и о том, чем отличается американская система образования от российской, чем занимаются в свободное от учебы время, как и чему учатся студенты. Когда я думала про MIT, есть ощущение, что это космос – насколько это круто, настолько же нереально. Я думаю, у многих российских абитуриентов была бы такая мечта, кто занимается технологиями, инженерными специальностями попасть туда. Насколько это вообще реально? И как это удалось вам? Сейчас будут три небольшие жизненные истории. Давайте начнем с вас, Максим.
Максим Имакаев: Попасть в MIT реально, но для этого нужно быть несколько особенным. Нужно быть лучшим или очень хорошим в чем-то, на самом деле неважно в чем. Я попал в аспирантуру, закончил физтех в Москве и поступил как ученый. У меня за плечами была история научной деятельности в институте теоретической физики имени Ландау, там я занимался научной работой, делал какие-то проекты, связанные с графеном. Это очень сильный известный институт, его знают за рубежом, это позволило мне поступить в MIT. Еще, я думаю, мое эссе сыграло большую роль, которое я писал для поступления. Там я писал, чем я буду заниматься, как я вижу свое будущее.
- Для поступления важно именно эссе? Или портфолио, тесты, которые вы сдаете?
Максим Имакаев: MIT отличается от других вузов тем, что те, кто поступает туда, пишут тесты на максимальные или почти максимальные баллы.
- Тесты по каким предметам?
Максим Имакаев: Я поступил на факультет физики – соответственно, писал по физике. И я писал общий тест по трем предметам. Это очень простая математика на уровне третьего курса вуза, знание слов английского языка и эссе. Но MIT в принципе не интересует знание слов и эссе. Они смотрели, что я знаю математику хоть как-то и что я знаю физику.
- Я бы хотела еще немножко откатить назад. Вы родом из Перми. В каком учебном заведении вы здесь учились, что окончили?
Максим Имакаев: Лицей №1 при ПГТУ, физмат отделение.
- У вас была мечта в итоге учиться в Америке в MIT?
Максим Имакаев: Конечно, я много думал об этом. Я не мечтал об MIT, что поступлю, но в итоге поступил.
- А в какой момент произошел скачок? Понимание, что это реально?
Максим Имакаев: Я думаю, когда я поступил в институт имени Ландау и занимался там физикой, то понял, что вышел на уровень, на котором только несколько человек во всей моей параллели знали физику. И тогда я понял, что могу поступить в лучшие вузы Америки, как MIT, Гарвард, Йель. Но из этих трех меня взял только MIT.
- То есть вы пытались поступить сразу в несколько.
Максим Имакаев: В шесть.
- Хорошо. Теперь давайте тогда предложим рассказать истории другим гостям. Бориана, у вас тоже необычная история, насколько я понимаю.
Бориана Гарсиа Дойл: MIT отличается от других мест, в MIT люди действительно хотят заниматься чем-то, а не просто попасть в вуз. Например, использовать какие-нибудь приемы типа того, чтобы стать хорошим в каком-то виде спорта, и тогда вуз возьмет вас. В Америке это очень популярно, потому что вы будете хорошим в этом виде спорта, будете выступать за команду вуза. Можно попасть разными способами. В MIT берут тех, кто занимается чем-то, кого на самом деле это очень интересует (здесь и далее переводит Максим Имакаев).
- В таком случае чем вы занимались до того, как попасть в MIT, что вас туда взяли?
Бориана Гарсиа Дойл: Я не ходила в школу, обучалась дома с родителями. Я занималась очень большим количеством вещей – в частности, участвовала в конкурсах по созданию роботов, много занималась математикой, научной работой. У меня есть научная работа в нашей лаборатории.
- Об этом мы поговорим чуть позже. Человек занимается дома математикой, робототехникой – в какой момент он попадает в один из лучших вузов страны?
Джефри Фьюденберг: Поступление в MIT для кого-то из России отличается для поступления студентов из США. Я родом из Массачусетса, мы видели MIT с детства, бывали в MIT несколько раз в год или раз в месяц. Участвовали в публичных лекциях MIT, конкурсах MIT, для нас это не было чем-то совершенно особенным, для нас это было естественное развитие событий.
Бориана Гарсиа Дойл: Я поняла, что могу писать тесты для поступления на очень высокие баллы. Это стало в принципе очевидным шагом.
Джефри Фьюденберг: Я закончил бакалавриат в институте Колумбии и теперь учусь в аспирантуре Гарварда.
- Давайте теперь послушаем историю Джефа, его историю попадания в MIT.
Джефри Фьюденберг: Из 400 студентов в год в школе Лексингтона, где Джеф учился, каждый год 5-10 человек уходит в MIT, 5-10 – в Гарвард, по несколько в каждый из топ-вузов США. Поэтому в принципе преуспевающие студенты и школы, ожидается, что будут подавать во многие, если не во все вузы Америки.
- Насколько я понимаю, если каждый год 400 выпускников из школы, то школа – это не то заведение, к которому мы привыкли в России. У нас около сотни выпускников, это какое-то очень крупное учебное заведение.
Джефри Фьюденберг: Да, это немаленькая школа, пожалуй, одна из наиболее больших.
Максим Имакаев: Добавлю, что это только старшая школа, только 4 года, а не все 12. В ней не 4000 человек, а всего около 1000.
- У нас в России есть подобные структуры, НОЦ, школы для старшеклассников, куда собирается интеллектуальная элита со всех школ, и их уже готовят к поступлению в лучшие вузы. Примерно так, видимо. Бориана, раз уж мы затронули тему – насколько распространено обучение дома подобно тому, через которое прошли вы? Насколько «анскулинг» популярен в США?
Бориана Гарсиа Дойл: В США обучение дома распространено довольно сильно. Наверное, это в меньшей степени касается Массачусетса, потому что очень легко найти хорошую школу недалеко от места работы или места проживания. Обучение дома распространено на юге, где расстояния между городами очень большие, и до ближайшей школы, может быть, ехать около часа. Часто это распространено по причинам, связанным с религией. Обучение дома зависит от штата к штату, в некоторых штатах требования более строгие, в некоторых менее строгие. Очень часто от родителей требуют того, чтобы студенты показывали свою работу некоторым специальным людям городской администрации, показывали, что выполняют какую-то необходимую программу, чтобы студенты иногда писали какие-нибудь тесты или контрольные мероприятия, которые не очень строгие. Также у тех, кто обучается дома, в принципе есть шанс получить диплом школы, если они наберут необходимое количество онлайн-курсов, если прослушают курсы в какой-нибудь школе. Некоторые школы могут дать им диплом, но он не является необходимым условием поступления во многие вузы, точно не является необходимым для поступления в топ-вузы США.
- Напомню, что в программе «Дневник отличницы» два аспиранта и одна студентка MIT. Давайте поговорим о том, как устроено обучение в MIT, как люди обучаются в аспирантуре, магистратуре, как переходят из одной ступени в другую.
Максим Имакаев: В отличие от России, в MIT не принято оставаться в одном вузе на всю жизнь – поступил на физтех, окончил магистратуру, аспирантуру и остался там профессором. Такого не бывает, люди много переезжают и переходят. Оканчивают бакалавриат в одном городе, магистратуру или аспирантуру в другом, потом едут продолжать научную работу в третье место. В конце концов, некоторые остаются профессором в четвертом. В MIT бакалавриат длится в среднем 4 года, некоторые заканчивают за 3, некоторые за 10, некоторые за 20.
- Вот так. Обучение платное? Бюджетных мест там нет?
Максим Имакаев: Там очень интересная система. Обучение в MIT проходит, отбор проходит без каких-либо сведений о том, есть ли у студента средства оплачивать его обучение. Это называется термином «need blind» - школа не знает ничего о том, нужны ли деньги или нет.
- Слепота к нужде.
Максим Имакаев: Потом, когда они отбирают студентов, спрашивают у их родителей сведения об их доходах. Если у семьи есть деньги, она оплачивает обучение сколько может. Если денег нет, то MIT дает студенту некоторую стипендию, которая покрывает какую-то часть или полную стоимость обучения. При этом студент может взять кредит на какую-то часть обучения. Обучение недешевое, оно может быть порядка 60-80 тысяч долларов в год.
- А мы сейчас говорим о бакалавриате. Хорошо, обучение в аспирантуре платное?
Максим Имакаев: Бесплатное, и студенты получают стипендию, которой хватает на комфортную жизнь. Может быть, в Бостоне не очень комфортную, очень дорогой город, но хватает.
- Вы говорите, что студенты на протяжении всего периода учебы меняют университет и место жительства. С чем это связано?
Джефри Фьюденберг: В США много перемещений по стране. Дети, родители, дедушки, бабушки живут в разных городах. В научном мире есть предубеждение, что если ты бываешь в разных городах, знакомишься с разными людьми, бываешь в разных научных средах. Поэтому люди считают, что полезнее для своей научной карьеры и своего знания перемещаться по разным местам.
- Разнообразие как главная ценность. А каким образом осуществляется выбор, решается, куда и на каких основаниях поехать?
Максим Имакаев: Иногда на основании, куда взяли, иногда на основании, куда хочется.
- Мы так и не договорили, как Джеф попал в лабораторию при MIT. И немножко поговорим о вашей лаборатории, чем вы там занимаетесь.
Джефри Фьюденберг: Когда я поступил в колледж, я заранее знал, что буду заниматься наукой. Я пытался выбрать между психологией и наукой, изучающей мозг. Когда я поступил в вуз, я стал выбирать в этой области, психологии или науке мозга, но также выбрал некоторые классы по физике и понял, что физика мне нравится больше. Я также всегда интересовался биологией, живыми организмами, поэтому подал заявление в аспирантуру, которая занималась биофизикой. По окончании обучения я подал заявления во много школ, 8 или 9. Когда я получил ответ, мне нужно было выбрать между ними, я выбрал Гарвард. Пожалуй, самая важная причина – в Гарварде было очень много людей, которые занимались большим количеством разных тем в биофизике. Более того, студенты Гарварда могут выбрать себе лабораторию в MTI, что я и сделал.
- Вузы открыты друг другу, получается?
Максим Имакаев: Не все. Но часто некоторые вузы объявляют о партнерстве. Студенты MTI и Гарварда, в частности, могут выбирать курсы в другом вузе либо научного руководителя.
- Лаборатория при MTI, в которой вы работаете втроем, занимается проблемами биофизики. Какими именно проблемами, можно уточнить?
Максим Имакаев: Наша лаборатория изначально занималась большим количеством разных вопросов, мы в принципе интересуемся много чем. Мы втроем занимаемся проблемой того, как ДНК упаковано в ядре клетки. Это очень длинная молекула, в каждой из наших клеток
- Можно сказать, что ваши исследования носят исключительно фундаментальный характер, не прикладной.
Максим Имакаев: Да. За исключением того, что мы иногда заглядываем в область генетики и медицины.
- Как можно заниматься наукой на стыке таких разных дисциплин, имея за плечами исключительно физтех, как у вас? Нужно дополнительно изучать все дисциплины на каком-то уровне бакалавриата? Как вы с этим справляетесь?
Максим Имакаев: От себя я бы сказал, что биология – очень молодая наука, в ней еще не так много всего сделано. В отличие от математики, где нужно много лет учиться, чтобы что-то сделать, в биологии нужно просто прийти со своим знанием программирования. Физика, биология, химия, все что угодно, и заниматься биологией. Биология – наука на стыке наук. Может быть, я бы спросил у моих коллег, что они думают по этому вопросу.
Джефри Фьюденберг: Этот вопрос был очень сложным для моих коллег в Америке, они думали о нем и сошлись на том, что уровень подготовки не так важен, как какие-то другие качества. Конечно, нужно знать биологию, и знать ее неплохо, потому что в биологии нужно общаться с биологами. Наверное, нужно знать программирование, физику на каком-то уровне. Но в целом умение общаться с людьми из разных областей науки, умение думать, энтузиазм, все эти качества важнее, чем уровень подготовки. Можно прийти в биологию из любой отрасли и принести что-то свое.
- Можно ли сейчас сделать что-то серьезное, не прибегая к междисциплинарным исследованиям?
Максим Имакаев: Мне кажется, что даже само понятие междисциплинарного исследования нередко стирается. На самом деле наук не так уж и много. Если отбросить математику, которая исключительно прикладная, становится скорее искусством, чем наукой, то другие науки – физика, наука, изучающая Землю, минералы, климат и прочее…
- Гуманитарные науки.
Максим Имакаев: Гуманитарные науки – это гуманитарные науки, но если брать технические, их не очень много. Есть биология, инженерия, физика, есть наука, изучающая землю, геология. Можно быть химиком и изучать геологию, можно быть химиком и изучать биологию. Очень сложно заниматься какой-то одной наукой. Занимаешься химией, вопрос – что ты изучаешь? Клетки или землю? Химия в чистом виде – может быть, даже не наука, она должна быть к чему-то приложена.
- Получается, что в MIT понятие факультета, к которому мы привыкли, размыто? Как таковых жестких рамок для студентов не существует.
Максим Имакаев: На уровне бакалавриата понятие факультета еще важно, но добавлю, что многие люди выбирают 2-3 концентрации в своем бакалавриате. Но уже в аспирантуре границы между факультетами стираются. Насколько я помню, люди поступают на один факультет, а потом занимаются чем-то другим. Все это потому, что есть большое отличие между обучением и попытками открыть что-то новое в науке.
- Ваша лаборатория занимается проблемами биофизики, все ваши исследования на стыке самых разных дисциплин. Я так понимаю, свобода появляется не только у аспирантов. Джефри говорил, что еще в школе ему сначала нравились исследования в области нейропсихологии, потом ему нравилась физика, потом программирование, что-то еще. Получается, что человек изначально может набирать себе курсы, выбирать направления в самых разных дисциплинах. Вы окончили московский физтех. Вы можете сопоставить российскую систему образования и американскую в этом отношении? Насколько они отличаются по степени свободы?
Максим Имакаев: Очень сильно. На физтехе по сути у меня не было никакого выбора, в MIT я могу выбирать все что угодно. В первый год я взял курс по теореме Геделя, это чистая математика, потому что меня это интересовало, я целый семестр изучал эту теорему, это было очень интересно. Я в принципе могу выбирать любые курсы. Я выбирал курсы по фотографии, по математике, биологии, физике – во всех областях. Из них обязательными были 6-8, не так много.
- А обязательные из какой области?
Максим Имакаев: Я занимаюсь физикой, поэтому они были из физики.
- А сколько всего было? Вы сказали, что 6 обязательных. А сколько вы выбрали себе? И есть ли количественный предел?
Максим Имакаев: 4 года, которые я занимался учебой – наверное, порядка 15 курсов. Предел есть для студентов бакалавриата, 3-4 курса в семестр. Может быть, 5, но вряд ли больше.
- А семестровая система такая же, как в России.
Максим Имакаев: Да.
- А какова система оценок?
Максим Имакаев: Очень объективная. Оценки такие, как у нас – 1, 2, 3, 4, 5, А, В, С, D, Е. Но оценки очень объективные, оценка дается только по итогам домашних работ, теста, эссе, еще чего-то. Устных экзаменов нет, вся оценка определяется по сумме работы в течение семестра, промежуточных экзаменов и финального экзамена.
- Там действвует балльно-рейтинговая система. Сейчас вы занимаетесь не столько образованием и обучением, сколько научными исследованиями. Сколько времени вы еще будете этим заниматься, сколько продлится аспирантура?
Максим Имакаев: Я думаю, что еще год буду заниматься наукой.
- А потом какие планы?
Максим Имакаев: Найду лабораторию и буду заниматься там работой на какого-нибудь конкретного профессора (это чуть более независимая позиция, чем студент), обычно это занимает 2-3 года, после этого постараюсь найти работу в индустрии либо устроиться профессором в вузе.
- Вы еще не определили для себя, либо прикладное направление, либо фундаментальное исследование.
Максим Имакаев: Нет, не определился.
- Если сопоставлять, какова доля фундаментальных исследований и прикладных в MIT? С этой стороны океана есть представление, что все западное, преимущественно американское образование имеет строго прикладной характер. Все сразу же интегрируется в индустрию.
Джефри Фьюденберг: У нас нет цифр, но пожалуй, MIT больше занимается прикладными исследованиями, чем Гарвард. При этом Гарвард старается догнать MIT, открывается новая школа инженерии внутри Гарварда, которая будет заниматься прикладными вещами.
- Как вообще строятся отношения университетов MIT с индустрией? С какими компаниями? Каким образом вы взаимодействуете?
Бориана Гарсиа Дойл: Очень часто профессора MIT основывают свои компании, иногда забирая в них своих аспирантов на уровне бакалавриата. Студенты очень интересуются работой в компаниях. Часто они работают интернами в компаниях, каждое лето уезжают на интерн в новую компанию, чтобы попробовать их все, а потом выбрать. Что касается школ в Америке, можно с уверенностью сказать, что лучшие компании мира борются за студентов, которые учатся или работают в MIT.
- Я бы хотела спросить персонально Бориану и Джефа, как они для себя делают выбор между работой в индустрии и науке, кем они больше себя видят – разработчиками, инженерами или же учеными.
Джефри Фьюденберг: В мой план пока входит продолжение научной карьеры. В ближайший год подать на позицию (неразборчиво), потом на позицию профессора. Переход из науки в индустрию намного легче, чем наоборот – например, в MIT у каждого профессора в контракте прописано, что 20% времени он может уделять любой другой деятельности. Один рабочий день профессор может не быть на рабочем месте и заниматься чем угодно, например, основывать компанию или заниматься консалтингом, чем занимаются многие профессора.
Бориана Гарсиа Дойл: Я уверена, что буду заниматься научными исследованиями, но не уверена, буду ли заниматься наукой в вузе или в компании. У большинства студентов в США есть много времени, чтобы решить вопрос для себя.
Максим Имакаев: Джеф заканчивает аспирантуру и все еще думает. Я все еще думаю об этом вопросе.
- Насколько принципиально отличается наука в компании и университете?
Максим Имакаев: Думаю, есть два фактора по моему опыту разговора с профессорами. В науке ты тратишь много времени на написание грантов, чтобы получать деньги. Много – это часто доходит до половины своего времени. Ты можешь заниматься чем угодно. Очень часто в топ-школах тема гранта не оказывается связана с темой самого исследования. В индустрии ты не получаешь свободы в выборе темы, но получаешь намного больше ресурсов. Все те шаги, которые аспиранты в лаборатории делают, чтобы сделать свой эксперимент в биологии, приготовить гель, чтобы потом сделать эксперимент – их все в индустрии сделает за тебя лаборант. Ты будешь приходить, и все будет готово, можешь большие куски своей работы отдавать лаборантам. Поэтому можно просто делать вещи быстрее.
- Заключительную часть беседы я хочу посвятить более легкой теме – досугу. Что делают студенты MIT, когда не работают в лабораториях?
Максим Имакаев: Когда я поступил в MIT, там было безумное количество разных клубов, начиная от стрельбы из пистолета, клубов любителей настольных игр, клубов любых национальностей. В MIT есть газета, которую выпускают студенты, есть своя радиостанция, есть много чего, собственный клуб по парусному спорту, гребле, всем видам спорта. Джеф играет в футбол, люди занимаются чем угодно. Почему они занимаются? Это интересно, но кроме того, быть президентом русского клуба в MIT – хорошая строчка в резюме.
- Я так понимаю, русский клуб – это клуб, который основали вы.
Максим Имакаев: Я был один из шести человек, которые его основали.
- И чем занимается русский клуб?
Максим Имакаев: Он устраивает некоторые мероприятия. Часто приезжают русскоязычные исполнители, мы устраиваем небольшой концерт исполнителя в MIT.
- А вообще много русскоязычных студентов в MIT?
Максим Имакаев: Думаю, что много, но они прячутся. Есть те, кто вырос в Америке, в русскоговорящих семьях, говорят по-русски чисто, но думают, что они единственные русские в MIT. Когда они узнают, что нет, то немножко удивляются.
- А чем вы занимаетесь, помимо организации концертов?
Максим Имакаев: Парусным спортом, аргентинским танго. До этого я участвовал в газете MIT, занимался фотографией.
- По большому счету обычная разнообразная взрослая жизнь. Но я знаю, что в европейских вузах студенты – еще и активное гражданское сообщество. Существует ли некое студенческое движение в Гарварде, MIT как движение, выражающее определенные социальные интересы? Может быть, политические?
Бориана Гарсиа Дойл: В MIT очень много вещей управляется студентами. Например, комитет по проживанию в общежитиях, его возглавляют студенты. Комитет по организации других клубов и групп – их тоже возглавляют студенты. Часто они не имеют слова в большом количестве вопросов, но к ним прислушиваются. Потом есть газета в MIT, в нее можно написать статью, на нее обычно отвечают в другом письме президенты.
- Есть ли примеры того, как студенты влияют на жизнь страны за пределами своего собственного вуза?
Бориана Гарсиа Дойл: Университет – это очень большая политическая сила, а студенты принимают много решений и составляют ее значительную часть, политическая сила внутри университета. По большому счету все это работает и передается выше.
- Заключительный вопрос. Бориана рассказывала, как училась в отдельных подразделениях MIT еще в школьном возрасте. Насколько университеты открыты для общества и какую роль играют в сообществе, где они расположены?
Бориана Гарсиа Дойл: Как и большинство других вузов США, MIT открыт для посещения людьми, открыт 24 часа в сутки. Люди могут заходить внутрь, читать постеры, общаться со студентами. В MIT есть несколько лабораторий за стеклом в главном холле, люди могут просто пойти и посмотреть. Лекции обычно закрыты.
