Верхний баннер
03:15 | ПЯТНИЦА | 29 МАРТА 2024

$ 92.26 € 99.71

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40


Программы / Биография

25.11.2012 | 14:00
Судьба философа

Меня зовут Роман Попов, Маша Зуева за звукорежиссерским пультом работает для вас. У меня в гостях человек, при одном упоминании которого в пермском государственном национальном исследовательском университете студенты вытягиваются во фрунт. Это абсолютно точно. По крайней мере, когда я был студентом Пермского госуниверситета, так и было. Лев Асканазович Мусаелян. Здравствуйте.

Лева Мусаелян: Добрый день. Но, по-моему, вы излишне стращаете именем Мусаеляна радиослушателей.

Лев Асканазович, я прекрасно помню следующую историю. Игорь Серафимович Утробин, потрясающий абсолютно преподаватель, царство ему…

Лева Мусаелян: Светлой памяти.

…светлой памяти, да. Аудитория, я сдаю философию междисциплинарных наук раз уже, наверно, восьмой. И вот я сижу за партой, я уже знаю и свой билет, и свой вопрос, и Утробин знает мой билет и мой вопрос, он даже не спрашивает ничего больше. Он от меня требовал, чтоб я сдал ему один вопрос одного билета. И вот я сижу, я снова беру листок, снова кибернетика, Норберт Винер, и начинаю там загонять. И тут Игорь Серафимович, внимательно оглядывая аудиторию, замечает явно незнакомых ему людей, голося: «Это, позвольте, что за молодые люди?» «А мы юристы» - шепотом отвечают ему, - мы вот так вот…» «А что вы у меня делаете?» « А мы вот…» «Так, подождите, вы мне хотите сказать, что вы к Мусаеляну не пошли, а ко мне на пересдачу?» И дальше началось страшное. Потому что общеизвестно для всех: вот если вдруг боишься Мусаеляна, попробуй сдать Утробину. Может, получится. И тут он . видимо, это просёк. И всё. Так что вы говорите, что значит, «не стращай». Нет, буду стращать.

Лева Мусаелян: Зря, зря. Зря. Во всяком случае, кто сдавал по пять-шесть, вы говорили, восемь раз…

Нет, на самом деле я сдавал гораздо больше. Это был не последний раз.

Лева Мусаелян: Сейчас-то больше трех раз нельзя сдавать. Есть распоряжение ректора, еще предыдущего, что после третьего раза надо сдавать комиссии, поэтому, как правило, в рамках трех раз. Правда, несмотря на это распоряжение, приходится иногда принимать четыре и пять раз. Но, в принципе, да, было время, я тоже десять раз принимал.

Давайте разберем с самого начала. Уж коли у нас программа Биография», давайте разберемся вот с чего: а как вас зовут на самом деле? Потому что когда вас называют Лева Асканазович Мусаелян, кажется, что кто-то за глаза панибратствует. Это ведь не так.

Лева Мусаелян: Нет. Дело в том, что это сказывается этническое происхождение. У армян, как пишется… вот родился ребенок, если его нарекли Юрик, маленький ребенок, не Юра, а Юрик, в метрике так и пишется «Юрик». Из метрики потом это имя перекочевывает в паспорт. Наверно, вы не помните, а люди старшего поколения помнят штангиста армянского Юрик, по-моему, Саркисян, что ли, я забыл, многократный чемпион мира, неоднократный чемпион Олимпийских игр, феноменальная личность. Но вот тоже спрашивали «почему Юрик?» Ну вот это вот так. А у меня Лева. В русской транскрипции и в некоторых документах там было Лев. Потом возникла одна ситуация казусная с юридическим документом: в одних источниках написано «Лёва», а в других «Лев». И мне пришлось долго трудиться, чтобы доказать это, что всё одно лицо. Поэтому сейчас и ректор обращается ко мне «Лёва», и даже Орлов иногда «Лёва Асканазович». Так что Лёва.

Но прилюдно, буквально-таки с кафедры...

Лева Мусаелян: Хотел бы обратить внимание, само имя Лёва, оно несет определенную доброту. Так что вы зря мною стращаете.

Но прилюдно с кафедры перед аудиторией студентов человек в сто сказать «Ну сейчас Лёвушка Аскана…» мог только Игорь Серафимович Утробин».

Лева Мусаелян: Да.

Больше никто не мог себе этого позволить. Это абсолютно точно. Лёва Асканазович, у нас обычно программа всегда начинается с детских годов. Что вспомните из детства?

Лева Мусаелян: Наверно, как и все дети, любят Новый год. Я помню Новый год, как правило. Это праздник, когда ты ждешь с нетерпением, ожидание какого-то чуда. Елка. Ну у нас елки не ставились, ставилась сосна, елок не было там. Я в Армении рос. Наряжалась эта сосна, елка, то бишь. Потом были игрушки, вы не застали, они из картона, покрытые серебристой краской: петушки, зайцы, всякие такие штучки очень интересные, наряжали елку. Новый год – это ночь, это вообще никто не спит, потому что с вечера садятся за стол. У нас встречали Новый год по Москве. Не в 12 местного времени, разница там была час тогда, а исключительно по Москве, когда бьют куранты, и генсек поднимает тост, шампанское, все встают и пьют. Это вот хорошо я помню. И далее начинается всю ночь хождение. Вот сидят, приходят соседи, родственники, одни сидят, пьют, эти уходят, другие приходят. И это до самого утра. Как мы умудрялись, две комнаты было, спать с братом, мне даже трудно сказать. А утром рано полшестого вставали, поселок был, даже когда я в школу ходил, маленький был, там большая часть была русских. И традиции и обычаи большей частью были не только армянские, а больше русские. И вот полшестого мы вставали – темно. Собирались толпами ребятишки и ходили из одного дома в другой, «с Новым годом, с новым счастьем», а там уже все на ногах, нас встречают, дарят пирожки, конфеты.

Новогоднее детство.

Лева Мусаелян: Новогоднее детство, да, конечно.

Ощущение – счастливое было время.

Лева Мусаелян: Любой человек, который вспоминает свою юность, он вспоминает с улыбкой и с сожалением, с сожалением, что это прошло. Это суперэнергия в ногах, в руках, во всем теле, когда ты не обременен житейскими проблемами, когда ты не задумываешься о судьбе народа, страны, мира. Эти вещи тебе незнакомы, мы занят исключительно своей микросредой, и ты счастлив. Счастлив, потому что есть родители, которые заботятся о тебе, счастлив, потому что есть учителя,  которые заботятся о твоем воспитании, говорят, что такое хорошо, а что такое плохо. Есть иначе поводыри, которые позволяют ориентироваться и легко жить.

Несколько слов про родителей. Что за люди были?

Лева Мусаелян:  Я из семьи служащих. Отец вступил в партию в 41-м году, мать, по-моему, в 43-м. Мать до конца жизни работала в милиции, отец начинал карьеру тоже в милиции, после службы в армии. И с 50-х годов ушел на гражданскую службу и работал в разных учреждениях служащим. Так что я из семьи служащих.

Образование насколько ценилось в семье?

Лева Мусаелян: Образование ценилось и в семье. И здесь ничего такого особенного моя семья не представляла, мои родители, потому что это общая ментальность, которая характерна  для армянской семьи. Это отношение к учителю, отношение к знаниям с пиететом. Очень высокий статус образованного человека. Мой дядя, двоюродный брат отца, он был профессором, стал раньше, чем кто-то из наших, из рода. И, несмотря на то, что у него были шероховатости в характеристике, как человека, отец, и не только отец, а все остальные родственники, к нему относились с уважением, потому что человек сам из бедной семьи, из деревни он, в отличие от меня, это военное время, голодное время, он сам встал на ноги, защитил кандидатскую и докторскую диссертацию. Поэтому это вещи обычные.

А то, что будете заниматься наукой и станете доктором наук, уже вот тогда знали, да, когда смотрели на папу, маму, на дядю, на уважение?

Лева Мусаелян: Я хорошо учился.

В школе?

Лева Мусаелян: В школе, да.

Отличник, зубрила? Нет?

Лева Мусаелян: Нет, не зубрила. Не люблю зубрить. Я вообще-то волевой был с раннего детства. Тут вообще можно разные ипостаси рассказывать. Я рос, я уже говорил, среди русских ребят. Я не ходил в детский сад. Я был оставлен сам по себе. Мать работал, отец работал. Сам по себе среди ребят. Сам себя кормил, сам себя поил и все прочее. Коль скоро такие ребята, причем, многие из них не учились хорошо, они сочли нужным для себя и возможным с 7-го класса бросить школу, уйти… ремесленно-технические училища тогда были, уйти в ремеслуху, ну а ремеслуха – это драки, это прочее. Вот это окружение у меня было, поэтому где-то до класса 8-го я учился так себе. А с 8-го вдруг меня молния ударила в мозги. Все тройки исчезли.

Там, где раньше появлялась двойка иногда,  но не за четверть, там уже твердые четверки. В общем, я закончил школу фактически с одной четверкой, и то по черчению. Там был субъективный фактор со стороны учителя. Учился я очень хорошо. Но с 8-го класса я сменил круг общения ребят. Эти были те, которых называют «отпетые». И когда в очередной раз я попал с ними в милицию, меня взяли: «А ты-то что с ними делаешь, с этими?» Для них всех было просто удивительно. Я, который учусь хорошо, известен, как толковый парень, и с этой шпаной. Вот такой нюанс у меня был. Но я успевал учиться, и успевал с этими ребятами общаться до позднего вечера. Ну и плюс к этому еще в ранние годы я еще играл в оркестре. Но, правда, уже с 9-го, 10-го класса я ушел из оркестра, поскольку ни, эти новые мои товарищи, они не играли, они в другие игры играли.

Школа закончена. Впереди многообразие путей. Как рано вы поняли, что ваш путь – это дорога в науку?

Лева Мусаелян: Я это понял не тогда, когда я закончил школу, а я понял это, еще учась в школе.

То есть, уже заканчивая школу, вы знали?

Лева Мусаелян: В 9-10-м классе я для себя решил. Это где-то в интервью меня спрашивали об этом, я уже говорил. Я для себя решил, кстати, пообщавшись и с моим двоюродным братом, и с остальными, я для себя, это не их совет, для себя решил, кем я могу стать после завершения школы. Я должен стать или отличным ремесленником, причем, владеющим многими ремеслами, но это тоже ментальность армян. Они строители… кстати, я с 14 лет работал на стройке плюс ко всему, еще в школе учась, и в трудовой у меня было каменщик, по-моему, 4-го или какого-то разряда. Бетонщик, и стропальщик, что только я ни делал, поэтому строительство для меня было абсолютно известная вещь. И когда я поступил в вуз, я ездил в стройотряды, я, как правило, там был ??????? (неразборчиво), то есть мастером или организатором. В общем, ко мне относились с большим уважением, поскольку большинство студентов – это дети интеллигенции, или же  были и рабочие, но они со строительством никак небыли связаны. И был, пожалуй, один в отряде, который знал,  как и что делать. Ну вот, стало быть, вот это была одна установка. Я должен быть профессионалом, многостаночником, чтобы не пропасть в этой жизни, потому что это ценится, если я не поступлю в вуз. Но у меня все же было, если не 100, а 89 процентов, что я все равно получу высшее образование. Но тоже определенная установка была: какое.

Для вас целью было получение высшего образования или цель было получение вот этого?

Лева Мусаелян: Нет, не высшего образования, как такового. Я сейчас доктор философских наук, но кликуха у меня была в школе «философ». Это были конец 50-х, начало 60-х годов, может быть, ваши родители это знают, это было время Хрущева, когда народ уже немножко устал от Никиты Сергеевича, от его экспериментов, изменение  структуры экономик, промышленности и изменение руководства партийного. Потом возникли большие проблемы – перебои с хлебом. Здесь это не ощущалось. Я служил на Украине, они об этом вообще не слышали. Там все было нормально. А у нас не было хлеба. Я уже забыл, какой год, 61-й, 62-й, это очереди ночью.

У вас - это где?

Лева Мусаелян: В Армении. Я все об этом рассказываю. Очереди ночью устанавливались к хлебным магазинам для того, чтобы успеть купить хлеб. Причем, хлеб был уже не пшеничный, а там смесь гороха, кукурузы, он такой белый-белый, когда свежий, даже желтовато-белый. И даже вкусный кажется. А когда постоит часа два-три, и начинаешь его есть, он весь крошится. Ну понятно, там нет клейковины, там нет пшеницы. Были вот эти проблемы. Ну если есть проблемы, я, интересующийся политикой тогда, я задавал вопросы Павлу Ивановичу, директору, который преподавал у нас географию, (светлой памяти, очень хороший человек, замечательный) задавал вопросы. А он партийный человек, что он должен был сказать мне? Начиналась полемика, урок срывался напрочь, народ торжествовал. Особенно те, которые не готовились. И также было по другим урокам: по истории, по литературе. Если надо сорвать занятие, ко мне подходили, просили: «Лёва, заведи». Я задавал несколько вопросов, а патом уходил в тень. Преподаватель заводился. Склонность к философии у меня была. И могу даже так сказать: первый раз я принялся за «Капитал» где-то в классе то ли шестом, то ли седьмом. Мне в библиотеке женщина, которая знала нашу семью, отказалась давать: «Зачем тебе это? Ты же не поймешь ничего». Я говорю: «Вас зачем сюда назначили? Выдавать книжки. Я это хочу». Ну она выдала мне.

Осилили первый том в восьмом классе?

Лева Мусаелян: Ну так вы не дослушали. Я стал читать, почитал несколько страниц. Смотрю, че-то не то. По-русски, но не могу понять, о чем. В общем, принимался несколько раз, нет, не о том. Я оставил, сдал. Она, когда я принес, говорит: «Ну, прочитал?» Я говорю: «Да». А второй раз это было уже, по-моему, то ли в 9-м, то ли в 10-м классе. Я уже одолел предисловие самого издательства и предисловие автора. Но все равно эффект не тот. Совершенно по-другому я уже читал Маркса, когда поступил в университет. Я буквально, если выражаться современным молодежным сленгом, я тащился. Особенно первый том. И меня просто удивляло, почему некоторые, читая, говорят «непонятно». Там немножко гегельянский язык, но меня это вообще восхищало. Поэтому склонность к этому делу у меня была еще в юности. Плюс к этому у меня была тяга, я уже говорил, к строительству, и второе направление тоже, установка – это техника. Я, по-моему, в 9-м классе или в 10-м, я сейчас не помню, сдал на удостоверение машиниста-тракториста 3-го класса, тогда проходили в школах, и сдал, но права не получил, на водителя. Но когда я сдавал на тракториста, там вся комиссия обалдела: такой уровень знаний. Мне попалось топливо и насос, это самое сложное в тракторе тогда было, система работает. Председатель вслух сказал, что такого знания нет даже у наших инженеров, которые работают. Потому у меня была еще вот поступить или туда, или туда. Но, в конечном счете, судьба вывела сюда.

И когда вы приходите на свою самую, самую, самую первую  лекцию в вузе, было ощущение того, что вот моя судьба?

Лева Мусаелян: Нет.

А когда оно появилось? Ощущение того, что и дорога-то правильная, и все отлично.

Лева Мусаелян: Наверно, не совсем правильно сформулирован вопрос. Его надо разделить на ряд частных. Первое ощущение, что это мое, оно возникло, когда я проходил практику школьную. Это было в Свердловске. Нас было трое ребят. Мы проходили практику преподавание обществоведения в одной из лучших школ города. И когда я вел занятия, я понял, что у меня получается. Класс, там человек 30 сидело, они меня слушали. Учитель или, я уж не помню, руководитель этого класса, когда мы все завершили, он сказал «нормально, хорошо». И, более того, под, видимо, моим влиянием два парня из этого класса поступили на философский факультет. Один уже в 90-х годах не только стал доктором философии, но и стал генералом. Работал в управлении МВД в федеральном, в Москве. Вот тогда я понял, что преподавание – это мое.

Но я говорил это, кстати, в связи с кончиной Игоря Серафимовича на прощании с ним на поминках, что Утробин - это преподаватель от бога. Преподавание – это то же самое, как абсолютный слух. Или он, этот слух, есть, или его нет. Если нет, то это не твое, надо менять профессию. Есть несколько таких видов профессиональной деятельности, к которым должны быть задатки природные. Это преподавание, второе – это медицина, врач. Врачебная деятельность, на мой, может быть непросвещенный взгляд,  это на 70 процентов мораль и на 30 процентов профессионализм. Точно так же, как работа в правоохранительных, правоприменительных органах: на 70 процентов это мораль, а на 30 – профессионализм. Если первого нет, это то, что вот у нас есть. К преподаванию у человека должны быть задатки. Это каторжный труд. Кто знает это, это каторжный труд. Когда нет ни одного выходного дня, ни субботы, ни воскресенья, это постоянно вот такая работа.

Вы закончили уральский государственный в 71-м, потом там же вы защищали кандидатскую. А потом вас занесло в Пермь. А как?

Лева Мусаелян: Нет, меня занесло в Пермь… У меня было направление в три места: Челябинск, Пермь.... Из Перми приезжали из фарминститута, зав.кафедрой приезжал. Приезжал еще Кайдалов сватать выпускников к себе на кафедру. Потом я, уже работая в фарминституте у Вячеслава Андреевича… тогда был такой способ постоянной проверки. Сначала в рамках города, городские партийные организации, областные, потом министерская проверка. Вот в рамках этих проверок Кайдалов приходил ко мне на занятие, а потом втайне от заведующего, говорит: «Какого черта ты тут делаешь? Пошли ко мне. Я тебя тут же отправлю в аспирантуру» и прочее. Я получил направление вот туда, сюда, еще было направление в Ереван.  Но Рудкевич категорически против Еревана, декан, членкор. И я приехал в Пермь, работал в фарминституте ассистентом долго, потом поступил в аспирантуру.  Защищался я в Свердловске. Потом я работал на кафедре университета. Потом снова фарм. Вовремя работы в фарме Владимир Вячеславович неоднократно приглашал меня в докторантуру. Но тогда было это время кризиса и прочих вещей, и у меня было какое-то пасмурное настроение. Да и плюс к этому я женат. Я проигрывал в деньгах. Что-то я не пошел. Он ,конечно, расстроился, и обиделся на меня. Ну а потом я все же вернулся в университет на кафедру. И уж вот на кафедре.

Ситуация такая. Ведь для огромного количества студентов, выпускников университета, даже не факультета, для огромного количества вы, Орлов, Утробин, я, может быть, сейчас кого-то могу обидеть, я бы, может быть, добавил бы еще сюда профессора Васильева, это олицетворение некой такой одной, единой научной школы. Вот единая научная школа – это буквально максимум с десяток фамилий, хотя я не назову десяти. А это правда – вы одна научная школа? Или это только со стороны так кажется еще и людям, не хорошо вас знающим?

Лева Мусаелян: Тут есть разные вещи: это преподавательская деятельность и научная деятельность. Стили работы совершенно разные. Хотя многое, что есть у меня, совпадало с тем, что есть у Утробина, или наоборот, я не знаю. Он немножко старше меня, хотя преподавательской деятельностью он занялся позже, чем я. Что касается научной школы, безусловно, мы все выходцы из одной школы. Хотя Утробин защищал кандидатскую в Свердловске, и у него научным руководителем официально был, по-моему, Рудкевич, но неофициально  был покойный Лойфман. Он там кандидатскую делал. Но, в принципе, он формировался уже как доктор, как ученый, как преподаватель, конечно, в рамках школы, которую возглавляет Владимир Вячеславович Орлов. Кстати, пользуясь случаем, могу сказать вот о чем. Некоторые ёрничают относительно этой школы.

Это «берлога», говорят или «заповедник марксистов», «ортодоксов» и все прочее. Но вот я могу немножко испортить настроение тем людям вот чем. Недавно, по-моему, Европейская промышленная палата, ???????? (неразборчиво), наградил дипломом кафедру философии, а заведующего наградил золотой медалью. Вот завтра в Академии наук России будут вручать эту золотую медаль Владимиру Вячеславовичу Орлову. Обратите внимание, что такие же награды Европейского научного сообщества и промышленного сообщества за вклад в фундаментальную науку будут вручать Бокерия, Рошалю. Это вот, кстати, о школе. Поэтому, да, безусловно, мы принадлежим к одной школе. Безусловно, в своей базе… я, когда начинаю первую лекцию перед студентами в сентябре, я говорю, что я по своим убеждениям марксист, я сформировался в то время. Трудно мне представить обществоведа, который учился тогда, вот моих примерно лет, ему преподавали это, и буквально в 91-м году или в 95-м он стал ярым антимарксистом, Мне вот это трудно понять.

Вам трудно понять или трудно представить?

Лева Мусаелян: Мне трудно понять. Я представить могу, потому что такие люди сплош8ь и рядом.

Я как раз хотел вам фамилии набросать.

Лева Мусаелян: Сплошь и рядом. Это ,понимаете, жизненные принципы. Но в этом случае иногда говорят: «А вот возьмите апостола Павла». Ну, подождите, во-первых, и возраст у него был другой. Во-вторых, уровень знаний, грамотности, если даже считать, что это полумифологическая личность существовала, была другая. Ну и религия, и наука – это разные вещи.

Когда я спрашивал вас, относитесь ли вы к единой научной школе, я имел в виду не столько марксистскую школу, сколько пермскую научную школу. И когда я рассказываю своим друзьям из других городов про факультет философии Пермского государственного университета, и рассказываю и про марксистов, и про Орлова, и про все остальное, конечно, у всех очень широкие глаза, это огромная редкость, ну и не мне вам говорить. Но что-то мне подсказывает, что во многом, мне так кажется, решение сохранить именно это текущее направление, было продиктовано еще и какими-то конъюнктурными соображениями. Ведь вы остались единственной научной школой, которая фактически сейчас развивает научную философию на российской территории.

Лева Мусаелян: Я с вами категорически не согласен по поводу того, что мы единственные, кто развивает научную философию. Я, в отличие, кстати, от моего шефа Владимира Вячеславовича, не считаю, что научность именно аккумулирована или фокусируется на марксизме. Научная философия – понятие более широкое, нежели просто марксизм. С точки зрения Владимира Вячеславовича, марксизм - это и есть единственная научная философия. И для этого есть определенные основания, я могу сказать, почему. Но что касается вот вашего намека в ваших суждениях о том, что здесь конъюнктурность. Пардон, какая конъюнктурность?

Все ушли, вы единственные остались. Единственные на всю планету.

Лева Мусаелян: Роман, какая конъюнктурность? Что мы от этого имеем? Дополнительные бонусы к зарплате?

Нет, упаси бог.

Лева Мусаелян: Нет.

А почему, как только вы услышали слово «конъюнктурность», вы сразу же перешли на какую-то около либерально-рыночную риторику?

Лева Мусаелян: А потому что как раз дело обстоит прямо противоположным образом. Когда открывалось отделение политологическое, оно должно было открыться по определению на философском факультете.

Определенно, я согласен с вами.

Лева Мусаелян: И мне это рассказывали, почему произошло.

Потому что довольно сложно воспитывать политологов на факультете, который исповедует марксизм.

Лева Мусаелян: Да. И плюс к этому это еще были определенные люди во власти, которые протежеировали вот такой подход. Это мне рассказывал, когда был Утробин, когда он был деканом. Меня просто поразило: политология и на историческом. Потому что политология – это философия политики. Как можно открывать политологию… сейчас политологией, правда, занимаются, кому не лень: и медик, и инженер, и все прочее. Сейчас уже это не редкость. Ну на историческом… вот они открывают политологию. Сейчас открыли, по-моему, еще отделение международных отношений. Я тоже удивился, пожал плечами. А кто там? А вот ???????? (неразборчиво)  Ну ладно. По поводу, кстати, конъюнктуры. Нет, тут нет никакой… наоборот. То, что здесь известно, что здесь такая точка зрения, это всегда вызывает определенное неприятие со стороны власти. И, если речь идет о администрации университетской, там уважительное отношение, но в то же время они знают ситуацию.

Никакой конъюнктуры. Это, наоборот, надо иметь большое мужество, чтобы отстаивать эти позиции. И в рамках этой школы, конечно, автор, основатель ее, конечно, Орлов, безусловно. Я на каком-то его дне рождении, которое отмечалось в большой аудитории, чуть ли не две сотни людей сидело, я говорил о своих впечатлениях. Вот, наверно, из философии вы помните: есть Николай Кузанский. Имя философа определяется по городу, в котором он жил. Это обычная вещь в истории философии и в науке. Что касается ситуации в советское время, когда я работал на кафедре или был в аспирантуре в 70-е годы у Орлова, я ездил по разным конференциям. И когда я говорил, что я из Перми, тут же открывался рот моего собеседника и говорили: «А, это там, где Орлов?» Город ассоциировался с именем Орлова, кстати, первый доктор философии в Перми. И самый молодой по тому времени.

А вы все птенцы гнезда его. Дело в том, что мы хотели Владимира Вячеславовича пригласить к нам на программу «Биография», более того, насколько я понимаю, он даже принципиальное согласие дал, мы лишь дали ему возможность отправиться сегодня на поезде в Москву. Право, я вам честно скажу, мы сначала хотели Орлова, а потом Мусаеляна. У нас в шорт-листе так стояло.

Лева Мусаелян: Я понимаю. Я фактически выступаю в роли Матросова, и я ему это скажу.

Я думаю, что ему понравится, особенно сравнение.

Лева Мусаелян: И еще тут один нюанс. Когда вы говорите о школе Орлова, это вовсе не означает, что все дуют в одну дуду. По многим вещам у меня есть разногласия с моим заведующим. По научным. Были разногласия,  иной подход у Утробина, но, правда, в силу своей тактичности он не афишировал это. Или это афишировалось, когда публикация выходила. Это вызывало соответствующую реакцию у заведующего кафедрой. Но, что касается своих точек зрения, я публично об этом ему говорил, и спорил. Поэтому он, в принципе, знает о том, что  на такие, такие вещи у меня свой взгляд, а у него свой. И это, в принципе, нормально. Хотя вы, наверно, знаете, что человек он немножко такой… жестковатый, принципиальный, и умеет отстаивать свою позицию. Но, тем не менее, научная школа и различные взгляды - это нормально.

В порядке вещей, конечно. У меня два последних вопроса. Первый - про семью. Расскажите немножко сейчас о своей семье. Вот если бы вас спросили «а давайте о семье», вы бы о чем в первую очередь? О ком, может быть? Может быть, зарисовочку какую-нибудь из жизни.

Лева Мусаелян: У меня дочь, внучки. Одной десятый год идет, а второй четыре года исполнилось. Хорошие внучки, я их очень люблю, и надеюсь, что это у нас взаимно. Дочь, которую тоже очень люблю.

Вот сейчас мы на протяжении всего разговора вспоминали Утробина, Орлова, я слышал теплоту у вас в голосе. Вот если бы была возможность, вот прямо сейчас была возможность взять и задать вопрос напрямую Утробину, вот уже прошло несколько лет, вот была бы возможность у вас сейчас к нему обратиться и что-нибудь у него спросить. И ответ услышать, что бы спросили? Я просто к тому, что я как раз к тому поколению студентов принадлежу, для которых профессор Мусаелян  - это какая-то часть профессора Утробина, а профессор Утробин – это какая-то часть профессора Мусаеляна.

Лева Мусаелян: Вы мне задали трудный вопрос. Но ваша эта сентенция о том, кто кого часть, что это две ипостаси одной и той же личности, видимо, это связано с дискуссионным клубом.

И с дискуссионным клубом, конечно.

Лева Мусаелян: По-моему, ???????? (неразборчиво) сделал фотографию, он фотографировал меня и Утробина на научной конференции, где я выступаю… вот верхняя часть - это лоб, лысина, очки – это мое, а нижняя часть – борода лопатой - это Утробин. И эта фотография была, как бы, брендом нашего дискуссионного клуба. Роман, вы мне поставили очень сложный вопрос, потому что мне трудно даже сейчас подумать, что бы я у него спросил. Потому что больная тема, по которой я с ним говорил, это вопросы преподавания философии на философском факультете. И он тут со мной соглашался. И вторая больная тема – все ли делает декан для того, чтобы философский факультет расцветал. Я в этом плане его критиковал. И он иногда, когда студенты занимали какое-то место в соревнованиях, скажем, он приходил с грамотой, и говорил: «А ты говоришь, что я плохой декан, и студенты плохие. Посмотри». Сейчас очень сложная ситуация с факультетом, потому что всё коммерциализируется.

Философия, если вспомнить покойного Гегеля, это есть наихудшее средство для добывания хлеба насущного. Поэтому бюджетные места сокращает государство, такая политика. Зачем у нас столько гуманитариев? А плюс к этому еще философов. Это чтобы настраивать народ против власти? Это исключительно легистский  принцип. Помните, легисты – это Китай. Чем больше знания, тем больше смуты. Столько философов не нужны. Сокращение бюджетных мест. Можете выжить за счет коммерческих студентов.  Но если философия не есть лучшее средство для добывания хлеба насущного, кто пойдет на коммерческой основе учиться на философский факультет? Поэтому сложнейшая проблема и для нового декана, и для руководства университета. С одной стороны, университет без философского факультета, это вообще неполноценный университет. Это все знают. И в России первые университеты возникали, там был юридический факультет, медицинский и философский обязательно. Сохранить философский факультет. Но как? Вот если б возник бы вопрос, я бы этот вопрос задал: «Ну, что, Серафимыч, будем делать?»


Обсуждение
5757
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.