Программы / Биография

Рудольф Веденеев: У меня в детстве была такая встреча, которая во многом определила, по сути дела, жизнь. Брат моего отца был спортсмен, баскетболист. В Питере это дело происходило. Вот их пятеро братьев, один из них был мой отец Борис Петрович Веденеев, который погиб в марте 42-го года. Так вот этот младший брат отличался немножко от Веденеевых ростом. Все Веденеевы среднего роста, а этот был высокий парень, он был баскетболист, он выступал за сборную Питера. Понятно, когда началась война, он был призван. И девушка его попросила проводить его до первой ближайшей станции в поезде. Ну, знаете, там поезд, отправка, проводы. К этой женщине привязался какой-то ?????? (неразборчиво), просто по-хамски. Саша его звали, моего дядю, вывел его в тамбур и просто врезал ему по-мужски за хамское его поведение. Оказалось это чекист. Он побежал по своим делам. Его тут же арестовали, Сашу на глазах у невесты. Он получил червонец.

Судьба сломана.

Рудольф Веденеев: Да-да-да. И после войны мать получает телеграмму, что Саша освобожден по здоровью, сактировал, есть такой термин. Поскольку прямого поезда из Сибири не было на Питер, у него была пересадка в Перми. Так получилось, мать меня взяла встретить Сашу. Это ночной город, Пермь, света не было, кстати, сказать, в городе. Я жил угол Ленина и «Звезды». Пока мы пешком дошли, поезд шел с опозданием. В конце концов, ночью поезд пришел. Зима, холодина. На перроне никого нету. Постояли пять, десять минут. Ну просто, действительно, пустой перрон. Поезд остановился, никто не вышел. Постояли минут пять, десять, и холодно, замерзли. Пошли обратно. В это время раздается слабый голос: «Люба». Это имя матери. Понятно, она сразу остановилась. Дело заключается вот в чем. Для того, чтобы настроить меня… не знаю, из каких соображений она взяла меня. Нас в семье было трое детей: у меня старший брат и младшая сестра. Вот почему-то она брала меня. А мать-то мне рассказала, что едет вот такой спортсмен, мужик такой, вот он везет вам из Сибири подарки и так далее, и так далее. Приближается какой-то согбенный, по-старчески шаркая ногами. Действительно, это оказался Саша, у которого не было ни одного своего зуба. Поезд у него шел только утром, и мы пошли домой. Всю ночь я спал, но время от времени я просыпался. Понятно, что я ничего из разговора так толком не слышал. Они разговаривали шепотом. У нас была одна комната, потому что вторая комната замерзала, дров не было отапливать. У нас была маленькая комната, вот вся семья помещалась в этой комнатке. Я даже не запомнил его слова, что он говорил. Я просто увидел глаза человека. Я запомнил это на всю жизнь. Я сейчас знаю, что такое глаза человека, который провел годы в тюремном режиме, в лагерном режиме. Вот как все это дело заключалось.

Ни за что.

Рудольф Веденеев: Да. Собственно, защищая честь своей невесты. И поломанная жизнь и так далее. Бабка моя была в Питере, провела блокаду.

Но ведь то, что случилось с вашим дядей, вы поняли не ребенком будучи? Или вас так зацепили эти глаза…

Рудольф Веденеев: Нет. Во-первых, со слов старших я знал. Его судьбу я знал. Что просто-напросто спортсмен получил срок, просто заступился за честь свое подруги.

Что связался в НКВДэшником.

Рудольф Веденеев: Да, вот какие последствия это имело. Для меня этот мир уже разделился. То есть люди, которые нас окружают, те люди, которых я знаю, знаком. Я вырос в доме, где двор был пять домов, все эти годы начало войны, семьи переселялись. Сотни людей прошли через этот наш двор, и я все это прекрасно знаю.

Но вот эта трагическая история, она ведь была и лично в вашей судьбе?

Рудольф Веденеев: К сожалению, так.

Так случилось, что связано это и в том числе с распространением «Архипелага ГУЛАГа».

Рудольф Веденеев: В частности, да.

Вы уже были в то время художником либо вы были молодым парнем?

Рудольф Веденеев: Я уже в то время работал. Но если говорить о творчестве моем, это во многом определило вот знание этого, понимание вот этой истории.

Понимание несправедливости?

Рудольф Веденеев: Да-да. И этого режима, и сама по себе эта ситуация, когда люди разделены. Это некая такая китайская стена или кремлевская стена. Я прекрасно понимал все это дело.

Рудольф Борисович, есть ряд людей, с которыми мне приходилось общаться и, в том числе, с теми людьми, которые отбывали свой срок и в небезызвестных «Пермь-35», «Пермь-36», и многие из них говорят, что мы не считаем себя жертвами политических репрессий, потому что мы знали, что мы делаем, мы знали, что за это бывает, мы знали, чем нам это грозит. Вы попали и тоже были осуждены, вы знали, вы сознательно к этому шли?

Рудольф Веденеев: Понятно, что я этого не хотел. И говорить о какой-то жертвенности… Вообще, такой термин в отношении к себе я не употребляю.

Но вы же понимали, что это все равно… ну даже чтение, даже то, что у тебя найдут в то время романы

Рудольф Веденеев: Вообще, образ жизни, который я вел, он не был… это никакое не подполье, я ничего не прятал, не скрывал. Это всё известно. Материалы, которые я получал, они никогда не были скрыты. Я по одному образованию историк, я учился на историческом. И я уже в то время знал, допустим, я могу привести пример, когда это не было никаким криминалом. Предположим, партийный съезд. Вот есть такой 14-й съезд. Дело заключается вот в чем. Предшествующий съезд, 13-й, решил о том, что съезд должен проходить в Питере. Если 13-й, как обычно, и предыдущие проходили в Москве, то 13-й съезд принял решение о том, что следующий, 14-й съезд, будет проходить в Питере. И, тем не менее, он открывается в Москве. Тогда по уставу партии коммунистической группа в 40 человек могла выставить своего содокладчика. Группа в Петрограде была как раз сорок человек, в которую, кстати, входила Крупская. И они законно заявили право на содоклад, и группа Петербурга выставила совершенно четкие требования: убрать Сталина, убрать его всю эту шоблу сталинскую. С этим предложением сначала выступил Зиновьев по праву содокладчика по уставу партии. И позднее наиболее конкретно его идеи развил, кстати, Каменев. Всем известна судьба этого дела. Так вот дело заключалось в том, что было два издания стенограммы съездов: московский и питерский. И тот, и другой выходил с грифом на первом листе о том, что именно эта стенограмма является подлинной. Но понимаете, что в этом случае это были совершенно разные вещи. Это никакая нелегальная, это всё, пожалуйста, можно было получить. Другое дело, что сейчас вы нигде не найдете ни один съезд. У меня во всех комиссионных магазинах лежат заявки, в частности, на партийные съезды. Эти партийные съезды у меня исчезли, когда я был арестован, хотя они нигде не записаны, как изъятые.

А вы их собирали, вам было просто интересно, это был такой азарт?

Рудольф Веденеев: Конечно. Я учился на историческом, мне это просто знать историю своей страны. Уже в то время я читал. Вот это одна история, это официальная история. И есть другая история, которая пока не имеет право на существование. Это та правда, которая находится там, за решеткой, если угодно, за колючей проволокой.

У нас до сих пор архивы некоторые не открыты, засекречены.

Рудольф Веденеев: Совершенно верно.

Рудольф Борисович, я понимаю, что повлиять могло на тему вашего творчества. А как вы вообще пришли к миру искусства, стали скульптором? Что определило эту стезю вашей жизни?

Рудольф Веденеев: Я могу рассказать историю. В 41-м году семья собралась в отпуск. Отец работал в трамвайном парке, нас было трое детей, у меня старший брат, младшая сестра, мать…

Родители не связаны с искусством были никак?

Рудольф Веденеев: Нет. Отец технолог. Он был командирован с Балтийского завода для решения технологических вопросов в травмпарке. У меня есть подарок травмпарка пермского отцу. Это было в 36-м году. Чернильный прибор. Договорились, что сначала мы всей семьей поедем в Питер к родителям отца. А потом из Питера на родину матери. Это Тверская область. Это в то время была Московская область, как таковая Калининская, а потом Тверская, это позднейшее образование. Мать была родом… метрики московские, Вышний Волочок. Были заранее взяты билеты, по-моему, с 15 по 20 июня, вот в этих числах. И неожиданно отцу заявляют, что его не отпустят в эти дни, а дадут ему отпуск с 1 июля. Поскольку билеты взяты, в то время с билетами было гораздо сложнее, решили, что мы едем без отца в Питер, там нас 1 числа догоняет отец, и после этого мы едем на родину матери. Понятно, что разразились вот эти события. Отец уходил без нас на фронт. А позднее, когда лет 16 мне было…

То есть это речь идет о 41-м годе.

Рудольф Веденеев: Да, речь идет о 41-м годе. …когда сидим мы с матерью, читаем вот эту самую похоронку. Ваш отец… смертью храбрых погиб 20 марта 42-го года под Ржевом. Я говорю: вот убит он там, а где же похоронен? Я тогда написал в Подольск в архив вооруженных сил. Мне ответили, что дополнительных сведений у них на эту тему нет. Я тогда просто поехал в Ржев. Я в то время работал. Вообще, я с ранних лет сам зарабатывал деньги. Приехал в Ржев. Это было очень грустное зрелище. Я пошел в райвоенкомат, там нужно было записываться. Я записался, знаете, человек 50-60 раненые, безногие, безрукие, перевязанные. Все это ужасно, грустно все это смотреть. И неожиданно меня вызывают, буквально минут через 10 называют меня по фамилии Веденеев. Я удивился, захожу в кабинет. Начальник военкомата майор. Мы говорит, пишем, откуда место жительство, когда мы увидели Урал, Пермь, мы вызвали вас. Я ему задал прямой вопрос: как это могло быть, что вот убит, а где же?.. Он меня посадил и сказал: я оттуда. Вы попали как раз по назначению. Я вам расскажу, что вот вы спрашиваете место, где был похоронен. Не было ничего в то время. Не было ни патронов, не было ни оружия, не было хлеба. Ничего не было. Вот, о чем речь идет. Люди просто погибали. И в последствии та деревня, где я жил, местные ребята устроили мне проводы. Ребята с тех краев отличаются от тех, кто вырос, не зная войны. Эти ребята, вот такие огольцы, с 13 до 15 лет человек 15 устроили мне проводы. И они мне на память подарили шапку патронов. Вот те боевые патроны, которые каждой весной вымывает берег Волги кости и патроны. У меня был такой эпизод, когда прошло уже много лет. Один из патронов у меня где-то завалялся в рабочей одежде. Мы с сыном выкопали картошку, сидели у костра. И я че-то нащупал патрон. Представляете, прошло столько лет, десятилетия прошли. Я достал пулю, а там порох же. Я думаю: ну что порох? Я сижу у костра. Я взял и порох высыпал…

В костер.

Рудольф Веденеев: Да-да-да. Пламя поднялось около трех метров. Я, как не обжегся, это странное дело. Это был боевой патрон. Меня все это убедило. Я нашел братскую могилу, где похоронен отец. Похоронено шесть тысяч один человек. Два офицера, остальные – рядовые.

Это опять же касается вашей биографии. А что касается творческого пути? Вашего прихода в профессию скульптора, художника.

Рудольф Веденеев: Какие-то в жизни происходят точки, такие рубежи, когда, как бы, это решается. Откуда это? Я сам удивляюсь. У меня в родне никого нету из этой сферы.

Вы обучались этому?

Рудольф Веденеев: Я вырос в комнатушке, в которой мало-мальски можно было жить, одна маленькая комната. И за кроватью было некое пространство между стеной и кроватью. И я часто оставался один или с младшей сестрой. Она в садик не ходила. И я как-то обнаружил за этой кроватью стоит некая какая-то черная рама. Мать говорила мне, не лазай туда, там тебя не касается. Однажды мне удалось достать вот эту раму, и это был живописный некий портрет. Живопись находилась в очень плохом состоянии. Трудно было, честно говоря, понять мужчина или женщина. Но некий мистический смысл заключался, может быть, в том, что это было неясно выражено. Можно было видеть при одном свете одно. Света-то не было.

Это была первая картина…

Рудольф Веденеев: Это была живопись, которую я первый раз увидел. Дело заключалось еще вот в чем, что, поскольку у меня был запрет это дело смотреть, понятно, что я быстренько смотрел и быстренько убирал…

А с чем был связан запрет? Это была картина какого-то художника?

Рудольф Веденеев: Нет-нет, такого ничего не было. Я это не выяснял. Просто мать сказала, что там тебя не касается, нечего туда лезть.

И это было желанным и интересным.

Рудольф Веденеев: Но мне-то это нравилось. И если я улучал такой момент, я знал, что у меня выпало такое время, когда точно я знаю, что никто не придет, меня не уличит в этом деле, я все-таки это доставал и смотрел на это. Каждый раз, может быть, в зависимости от освещения, может быть, я что-то узнавал, я воспринимал все это по-другому совершенно. То есть каждый раз этот образ усложнялся, какие-то появлялись новые пласты восприятия, новая точка зрения на это дело. Я понимал, что это мне интересно, это меня интересует. И, казалось бы, это прошло. Я пошел в школу с опозданием. Так получилось, что я поздно обнаружил, что я плохо вижу. Получилось так, что из-за болезни я с опозданием пришел в школу в первый класс. Как всегда, там сажают на последнюю парту, Я в 21-й школе учился. Учебный процесс, когда там кого-то вызывают к доске, там че-то пишут, я думал, просто какая-то игра. Я просто все это дело не видел. И так получилось, что практически я первый год я так проучился, собственно…

Сидел.

Рудольф Веденеев: Да, по сути дела, на задней парте. Вот сыграло какую-то роль это обстоятельство.

А потом?

Рудольф Веденеев: А потом… У нас была учительница очень интересная. Я жалею, что после этого я с ней уже не встречался. Зеленина Антонина Николаевна была такая. Какие-то уроки – это были уроки просто чтения. Она нам читала литературу. Она читала национальные… балтийских народов, казахских народов эпосы. Понятно, что из этого я ничего не помню. Но это была такая возможность воображения, что ли. Даже было важно не то, что точно я услышал, но то, что уже работало воображение по этим каким-то блесткам. Это запомнилось навсегда. Частично, может быть, и связано с литературой, например.

Существование еще какого-то мира прекрасного?

Рудольф Веденеев: Да-да-да. Есть такая известная картина американца, по-моему. Девочка молодая вдруг увидела, что существует, помимо ее селения оказывается необозримый мир, который окружает. Вот примерно такая вещь. Вот у меня это случилось как-то…

А в своем творчестве, когда вы начинали только еще, кто из художников, из писателей, может быть, просто из близких людей оказал на вас такое сильное влияние своим творчеством, возможно, знакомством, что вы выбрали этот путь?

Рудольф Веденеев: Для себя я уже расценивал, что мне дорого в этом человеке, а что мне совершенно, как бы, ни к чему. Может быть, что как-то по-другому бы складывалась жизнь. Но, тем не менее, прямого какого-либо указания на то же увлечение живописью или скульптурой такого не было.

Это интуитивно случилось?

Рудольф Веденеев: Вы знаете, было такое, что, например, мне нравилось делать своими руками. Я вырос во дворе, в котором было пять домов. И был такой старик с коми-округа. И он завел у себя в сарае верстак столярный, инструмент столярный. Мне все это очень нравилось. Я смолоду привык иметь свои деньги, зарабатывать. Я тоже завел верстак у себя в дровянике, купил столярный инструмент весь, рубанки, стамески и так далее. Мне все это нравилось. Отчасти, может быть, это играло какую-то роль. Хотя это не впрямую дело связано, но сам по себе факт, что это мне придавало, во-первых, некое самостоятельное… я мог самостоятельно существовать. Не нужно мне было кого-то слушать, я сам находил, чем мне интересно и хотелось бы заниматься. Может быть, это определило вот будущее.

То есть это не какой-то конкретный человек…

Рудольф Веденеев: Нет, такого не было. Может быть, было, знаете, какие-то учителя конкретные, может быть, во многом бы помогло мне, скажем, что-то бы спрямило, облегчило, но нет, к сожалению, такого не было. По сути дела, получилось так, что многое мне пришлось самому на чистом месте, что называется. Я, по сути дела, первый в Перми начал отливать в металле, бронзу, кстати сказать. Вот в Перми даже не было скульптуры, понятия такого. А ведь нужно же было освоить всю эту технологию. Я прямо обратился в Политех, прямо приходил к преподавателям, профессорам, связывался с рабочими. Я сейчас владею всей этой техникой.

У вас есть личная страничка и даже сайт, на котором означается такая фраза: «человек человеку художник». Это ваше кредо? Это ваш принцип? Что это означает?

Рудольф Веденеев: Это как-то вырвалось… Это даже не я сам заметил. Это потом кто-то и друзей заметил не случайность этого выражения. Мы говорим «человек человеку друг», допустим. Что-то какой-то определенный смысл-то вкладывается. Но для меня дорога вот именно эта сторона, то есть сторона творческая. Вот суть в этом заключается.

То есть в каждом человеке существует начало художника?

Рудольф Веденеев: Да. Если угодно, даже точнее было бы сказать «человек человеку творец». Вот представим себе: человек один выжить не мог бы, вот о чем речь идет. То есть какой-то есть смысл в том, что он живет среди людей. И эта жизнь среди людей делает человека человеком. А уж если говорить повыше, что называется, действительно получается «человек человеку творец».

Связано ли это с возникновением скульптуры, называется она «Распятие», когда один человек распят на другом? То есть каждый человек из нас, кроме того, что он «человек человеку художник, друг», еще кто-то, он ведь, может, и человек человеку разрушитель.

Рудольф Веденеев: Я расскажу одну из историй, связанную с этой скульптурой. Я хорошо отношусь к отцу Стефану, это монастырь, который в Верхней Курье. Это длинная история, тянется в течение ряда лет. Мы с ним познакомились на субботнике. И мне сразу показалась манера его общения, сразу это видно. Человек здесь полностью раскрывается. Он пытался открыть тот храм, который на старом кладбище, который в советское время использовался в качестве хранилища кино, там киноленты хранили. Этот субботник был посвящен тому, что храм отдавался церкви, и отец Стефан пытался ломиком… двери были сваркой заварены металлические, и я застал его за попыткой, он пытался открыть дверь. Но он не знает, понятно, ему простительно, он не знает, что такое сварка. Сварку усилием вот таким плавным, натяжным таким, она не действует. Нужен удар. Я просто взял ломик, говорю: «отец Стефан, разрешите». Просто ударил по сварке, сварка разлетелась, двери открылись. Вот это, по сути дела, нас объединило. Он понял, что я, предположим, просто не болтун. Этого оказалось достаточно для того, чтобы в конце беседы этого дня я пригласил его в гости. Я в то время был председателем вот этой пермской организации, кстати сказать, решался вопрос как раз с мастерскими. Поэтому мне было интересно это помещение. Я тогда познакомил его, в частности, с этой работой - человек, распятый на человеке. Он мне открыл глаза на такую сторону этой работы, которую, я ему прямо сказал: «вы знаете…

Я не думал об этом.

пк раз с мастерскимиации. м ля того, чтобыон не знает, что такое сварка.

Рудольф Веденеев: Да, совершенно верно. Он сказал: «Так это же ведь человек защищает человека». Человек со спины. Опасность к лицу мы встретим, насколько мы физически к этому способны или духовно готовы это встретить. А со спины-то мы не защищены. Так вот человек-то со спины нас защищает. Я поразился этому, что, во-первых, человек-то соображает. Я впервые от него это услышал. И меня поразило это. Я, действительно, это не вкладывал. Я даже на эту тему не думал. Потому что человек для человека – место казни в системе тоталитарной. Вот с этим я вырос.

Если перечислять то огромное количество ваших работ, которые находятся, насколько я знаю, в Третьяковской галерее, и у нас в Перми находятся, и выставлялись в музее Сахарова, это живописные полотна, это памятники, это кресты, это и проекты, посвященные в том числе, поэтам и крест памяти Романова. А сегодня над чем вы работаете? И есть ли та тема – либо творчество, либо судьба какого-то человека, которому вы еще хотите памяти которого создать либо от истории которого отталкиваетесь?

Рудольф Веденеев: Для Перми я сделал… у меня есть несколько проектов памятника жертвам террора. Ни один этот проект я не могу осуществить. Ни одна моя работа не находится ни в одном музее, кстати сказать, принципиальных работ.

Музеи Перми вы имеете в виду?

Рудольф Веденеев: В частности, в Перми. У меня большие претензии к этому музею, даже к нашему краеведческому. Я не занимаюсь так близко этим делом. Но как-то я посетил экспозицию новую. Там висят кандалы не подписанные. Если экспонат не подписан, что это такое, какие кандалы: ножные, ручные кандалы и так далее. Ничего нету. Висит фотография Троцкого в группе. Так не подписана фотография-то.

Потому что эта тема сегодня не интересна? Либо в связи с тем, что она еще не определена на государственном уровне?

Рудольф Веденеев: Вот это, как бы, вот такое черезполосье: ушли от коммунистов, а к чему пришли, непонятно.

То есть пока не время?

Рудольф Веденеев: Да-да. Но это же надо говорить об этом. Вот, о чем речь идет.

Когда вы предлагаете свои проекты, и, например, отказы в том, чтобы установить, опять, как формулируют этот отказ?

.

Рудольф Веденеев: Предположим, я делаю проект памяти погибших на фронтах войны. Эта работа находится в художественной галерее. После того, как эту работу у меня приобрели, я ни разу не видел в экспозиции эту работу. Это работа, которая называется «Проводы». Она бронза, литье, метра два, чуточку даже больше.

Ведь когда-то речь шла об этой работе, чтоб ее установить в сквере Уральских добровольцев?

Рудольф Веденеев: Совершенно верно. Я и другие места для этого предлагал, но, к сожалению, все это мимо совершенно. Что: поставили танк – это памяти жертв Отечественной войны? Стоит танк, и всё. За этим танком ничего нет. Мне этот танк ничего не говорит, к сожалению. А люди, которые еще младше, что он может сказать этот танк? Что такое это? Танки играли разную роль. Наши танки были и в Праге, между прочим.

Рудольф Борисович, наша программа называется «Биография». И не хватит и часа, чтобы рассказать о том, какова была ваша жизнь, и что вы подарили и пермякам, и то, что останется, в том числе, после вас. Как вы можете оценить сегодня за давностью лет ту жизнь, которая сложилась? Можно ли по судьбе человека судить о истории и судьбе целой страны? Если о судьбе целой страны судить, то это судьба счастливого государства, либо судьба особенного государства?

Рудольф Веденеев: Я не могу, как художник, реализовать свои работы. Это никому, как бы, не нужно. Уже больше полутора десятилетий я поставил крест на месте, которое назвали убийцы Михаила Романова и Николая Джонсона. Сейчас я предложил городу проект памятника им, расстрелянным. И если раньше городская администрация, когда я говорил на эту тему, я неоднократно ставил этот вопрос совершенно безрезультатно, раздавались такие голоса: «а было ли, вот на этом ли месте, да и был этот факт сам по себе». И сейчас я предложил местом для своего проекта сад Декабристов. История такая. Когда сюда прибыли по телеграмме Ленина Джонсон и Романов, просто в ссылку, то есть без указания режима содержания, пермские чекисты на всякий случай решили: спокойнее посадить их в тюрьму. И поэтому их сразу посадили в тюрьму № 1, вот та самая, перед которой находиться сад Декабристов. Сад Декабристов – это та территория, через которую прошла вся передовая Россия, по сути дела, прошла через Пермь, как пересылку, и как место заключения. Вот почему этим местом я избрал сад Декабристов. И есть единственно сохранившаяся фотография, когда и Михаил, и Николай в день освобождения из этой тюрьмы находятся как раз в этом самом саду Декабристов. Чем эта история закончится? На это у меня десятилетия, кстати, ушли. Вот сейчас, как бы, последний шаг. Пока ни за что поручиться я не могу.

Вы отчасти пессимистично смотрите?

Рудольф Веденеев: Я сделал все, от себя то, что я мог сделать. Я представил документы все, фотографии этих работ, решение этих проектов. А надо ли это городу? Это большой вопрос. Надо ли помнить историю своего города, надо ли знать историю своей страны?

Спасибо большое, что вы были сегодня в нашей программе. Дай бог, чтобы чаяния, которые вы питаете и ваши инициативы, хотя бы отчасти, имели свою жизнь и были претворены, и, возможно, наши бы современники, и наши уже дети не стеснялись, не боялись, и помнили свое родство.