Программы / Биография

Михаил Мейлах: Абсолютно.

Вы, насколько я помню, постоянный участник Дягилевского фестиваля, вас всегда можно увидеть и не только на премьерах, но и на тех событиях, которые проходят в рамках Дягилевского симпозиума. У вас вышел двухтомник не так давно, по-моему, года два назад, посвященный людям балета. На этом симпозиуме у вас выступление, посвященное Ларионову и Гончаровой. С другой стороны вы филолог. Откуда это увлечение миром театра, именно музыкального театра и художниками? Что повлияло на то, что вы… может быть, я ошибаюсь, может быть, вы меня поправите, больше склонны как раз к  периоду развития театра, связанному с Сергеем Дягилевым? 

Михаил Мейлах: Вы знаете, тяготение к искусству у меня было едва ли не всегда, сколько я себя помню. Конечно, большую роль сыграли в этом мои родители, которые с детства, наверно, лет с 8 брали меня на симфонические концерты, брали меня в театр. И надо сказать, что, несмотря на суровую цензуру, несмотря на всевозможные ограничения, художественная жизнь 50-х, 60-х и далее годов  была очень богатой в Петербурге и в Москве. Были замечательные театры, и в особенности музыка, которая, к счастью, наименее идеологическая из искусств. Музыкальная жизнь тоже была очень богатой, великолепные исполнители. Но это, слава богу, остается и по сей день.

И это и держит ваш интерес вокруг?

Михаил Мейлах: Вероятно, да. Действительно, узко профессионально я филолог, специалист по древним языкам, в частности. Но я не могу существовать без театра и музыки.

Правда ли, что вы были лично знакомы с людьми, которым посчастливилось, так или иначе, относить себя к миру вокруг Сергея Дягилева?

Михаил Мейлах: С тех пор, как я стал ездить за границу, с конца 80-х годов, я тогда сотрудничал с газетой «Русская мысль», и хотя никто меня не заставлял, никто мне даже этого не предлагал, но я стал разыскивать людей, связанных с русским искусством за границей. В частности, нашел нескольких балерин сначала в Лондоне, которые еще работали, если не с самим Дягилевым, то  с «Русскими балетами Монте-Карло», а потом я встретил и нескольких человек, которые непосредственно работали у Дягилева, в частности, жившая в Нью-Йорке балерина Данилова. И вот как-то они посылали от одного к другому, и в результате у меня накопилось огромное количество вот эти бесед, страшно интересных, просто захватывающих. И тогда я решил, что жалко будет, если это как-то пропадет…

Это те самые беседы, которые вошли в ваш знаменитый двухтомник?

Михаил Мейлах: В двухтомник, но балетный дом только первый, а второй это в основном музыка, живопись. Потом, поскольку железный занавес уже как-то потерял, к счастью, смысл и значение, я уже включил туда некоторых любимых артистов, которые живут в России, но работают по всему миру.

Эти личные знакомства, они вас еще больше вдохновили на отношение к театру, к балету? Ведь если вы ходили раньше в театр как зритель, то здесь вы уже общались с участниками. 

Михаил Мейлах: В какой-то мере.

Они повлияли на ваше отношение к театру, и не мешает ли сегодня глубокое знание искусства театра в восприятии современного театра?

Михаил Мейлах: Наоборот, как раз, именно как-то уже немного глубже зная прошлое, лучше понимаешь то, что происходит теперь.

Что, на ваш взгляд, сегодня происходит в музыкальном театре? Как вы его оцениваете?

Михаил Мейлах: В музыкальном театре, к сожалению, что касается балета, то любимый Мариинский театр находится не в лучшей своей форме. Много интересного делалось в Большом театре последнее время, но и его достигли веяния времени.

Это связано с кризисом, что это такие два крупных, больших театра страны, в которой не самые простые времена, но они всегда были непростые... С чем это связано?

Михаил Мейлах: Это связано, во-первых, с коммерциализацией искусства.

То есть все силы отданы на новое здание Мариинки и Большого?

Михаил Мейлах: Нет, это не прямо так. Прямо балета бы не касалось, строят здание или не строят. Всегда все происходит как-то волнами подъема и спада. Но сейчас момент не благоприятный. Еще Дягилев жаловался на кризис хореографов, хореографии. Ему всегда не хватало хореографов, поэтому он брал молодого человека, подающего надежды, из Италии вызывался великолепный знаток классического танца Чекетти, который его подготавливал, дальше Дягилев в него вливал какие-то импульсы, водил его по музеям, по галереям, делал из него хореографа. Так было с Мясиным, так было с Лифарем. Быть хореографом – это очень непросто. Сейчас, может быть, более, чем когда-либо прежде, кризис хореографов.

А почему? Если взять время Дягилева, то я понимаю, что там был узкий круг людей, которые знали балет, понимали в балете, то сегодня существует огромное количество направлений балета, сегодня существует огромное количество тех же учебных заведений, есть уже накопленный большой опыт. Вот как музыканты говорят – есть 7 нот, и кто как ими будет управлять…  так и получается музыка. В балете с чем связан этот кризис? Как раз с перенасыщенностью?

Михаил Мейлах: Нет, я думаю, что нет. Балет вещь магическая, как, собственно, и всякое искусство. Балет живет в тот момент, когда мы его смотрим. В нем надо соучаствовать в меру своего восприятия и понимания. Это что-то таинственное. Может быть, я говорю не очень связно, но тут столько различных факторов – владение прошлым опытом и в нем нельзя оставаться, надо все время идти вперед. Это как раз то, что Дягилев делал. У нас, к сожалению, или кто-то законсервировался в старых формах, а кто-то с ними разрывает, от этого тоже ничего хорошего не получается.

То есть нет золотой середины?

Михаил Мейлах: Этот баланс найти очень трудно.

А возможно ли?

Михаил Мейлах: Конечно, возможно.

Что бы вы посоветовали?

Михаил Мейлах: Советовать здесь невозможно. Это дело артиста почувствовать эту грань.

Понятно, что ваш зрительский опыт совершенно несравним ни с моим опытом, ни с опытом людей, которые, например, ходят в театр раз в год, и то, слава богу, и они счастливы от этого. Все равно, притом, что сегодня много говорится о кризисе балета, и музыкального театра, мы не можем не констатировать то, что как нельзя было купить билеты на балет, так их и нельзя купить. Востребованность просто огромная в этом искусстве. Отчего это? Какое-то несовпадение …

Михаил Мейлах: Если честно сказать, то существует довольно большой контингент зрителей, которые идут просто получить удовольствие. А балет очень красив, даже если это не шедевр. Люди это знают, люди это любят, и идут просто расслабиться и отдохнуть.

Сегодня насколько богата композиторская школа, и то, что пишут композиторы для театра? Потому что мы даже если смотрим репертуар крупных театров и не очень крупных театров во всем мире, очень много новых постановок, но все те же имена – Чайковский, Прокофьев, если я про наш балет говорю, иногда где-то Рахманинов. Но все равно все одни и те же названия, те же имена. Плохо с композиторами?

Михаил Мейлах: Нет, композиторы есть…

Не рискуют?

Михаил Мейлах: Нет, композиторы есть, наверно, столько же рождается, сколько всегда, очень небольшой процент. Это связано именно с индустриализацией искусства, театры не решатся предложить легко незнакомое имя, связано с коммерческой стороной, к сожалению.

Вдруг не окупится. То есть от этого сегодня идет?

Михаил Мейлах: Да.

На симпозиуме тема вашего выступления «Ларионов и Гончарова – сотрудники Дягилева. Забытая статья Сергея Григорьева»...

Михаил Мейлах: Сергей Григорьев был бессменным режиссером Дягилева. Что значит режиссер в балетном театре? Это не хореограф, а это человек, ответственный за все.

Как администратор, да?

Михаил Мейлах: Нет-нет, это художественная должность. Он ведет репетиции, он сохраняет в памяти огромное количество балетов. Тогда же не было видеозаписи. Были сложные способы записи балетов с помощью условных знаков, но они совершенно не надежные. Это было как Коран, про который мусульмане  говорят, что Коран может читать только тот, кто уже знает его наизусть. Это был человек, ответственный за всё с великолепным пониманием сути балетного искусства.

И он документировал еще всё, нет?

Михаил Мейлах: Нет, этим он не занимался, хотя впоследствии он написал воспоминания. И об этом речь. Он прошел весь путь с Дягилевым. Когда после смерти Дягилева были возобновлены «Русские балеты в Монте-Карло», то он еще с ними проработал 20 лет. Кроме своей книги воспоминаний он написал малоизвестную статью, вернее воспоминания о Ларионове и Гончаровой. Они были напечатаны в газете «Русская мысль» в 70-е или даже в 60-е годы. В общем, кто читает старую «Русскую мысль», она почти неизвестна. А сейчас один петербургский родственник, потомок Григорьева и Чернышевой, его жены, подготовил книгу, в которую он включил эти маленькие воспоминания, но она еще не издана. И вот, поскольку они очень интересны, я решил о них рассказать, о том, что в них есть, о том, что в них не вошло, о том, как они соотносятся с его основной книгой воспоминаний. Я надеюсь, что это будет достаточно интересно.

Михаил Борисович, вы приезжаете к нам в город на Дягилевский фестиваль, и участвуете в этом симпозиуме. Те доклады, те выступления, которые проходят, те обсуждения, которые проходят в рамках симпозиума, что они дают вам? Потому что мне-то кажется, что вы знаете всё.

Михаил Мейлах: Да что вы? Во-первых, нет никого, кто знает всё. Чем больше знаешь, а я даже не утверждаю, что я много знаю, но чем больше знаешь, тем больше ты знаешь, чего ты не знаешь. Это совершенно такое расширение вселенной.

Но есть ли какие-то примеры открытий?

Михаил Мейлах: Ну, конечно.

Поделитесь.

Михаил Мейлах: Эти симпозиумы очень высокого уровня, в них участвуют высококлассные специалисты, которым всегда есть друг другу что рассказать.

А рассказать с какой целью: обогатить друг друга?

Михаил Мейлах: Знаете, просто наука всегда так развивается – все время открывается что-то новое, или что-то новое забытое старое, или что-то просто новое: какой-то документ, какое-то переосмысление, какой-то новый взгляд. Это очень интересный процесс.

Но это делается не только во имя сохранения, но и во имя, наверно, будущего? Те книги, которые будут презентованы на этом же симпозиуме. И каждый год практически на симпозиуме презентуется какой-то новый сборник, какое-то новое исследование. Оно для кого? Оно для студентов хореографических колледжей?

Михаил Мейлах: Вы знаете, наука, в этом, может быть, ее какое-то даже сродство с искусством, она развивается по собственным законам. Да, ими будут пользоваться может быть студенты, может быть ученые, может быть широкий читатель, но заранее эти вопросы не ставятся. Просто исследователю интересно работать, и он работает.

Феномен Дягилева для вас лично в чем, если он есть?

Михаил Мейлах: Дягилев меня глубоко восхищает. Настолько многогранная личность, его великолепное знание искусства. Но это было бы мало, тогда он был бы ученый. Но его невероятная интуиция, его нежелание стоять на месте, он всегда был впереди своего времени. Он очень чутко предугадывал новые течения. Он чувствовал новые веяния, и, собственно, сам очень много сделал для развития нового искусства.  Вот эта его невероятная отзывчивость на то, что в искусстве интересно, очень точная. Это какой-то удивительный феномен.

Сегодняшнее время рождает людей подобных этому феномену?

Михаил Мейлах: Сейчас совсем другая эпоха. У Дягилева была частная антреприза, денег никогда не хватало, естественно, как и сейчас никому не хватает, но тогда была все-таки другая жизнь. Он был знаком с аристократией всей Европы, которая более или менее охотно его поддерживала.

Но почему ни тогда, ни сегодня невозможно выжить в финансовом плане, когда ты занимаешься открытием нового, когда ты занимаешься экспериментами? Это обязательная составляющая?

Михаил Мейлах: Наверное. Ведь вы знаете, сколько художников умерли в нищете, теперь их картины продаются за миллионы. Это нормально. Это трагично, может быть, для какого-то художника, а для какого-то это… ему достаточно все равно.

Есть еще один фестиваль, одно мероприятие, которое проходит также в Прикамье – это форум Пилорама, на котором тоже частенько приходится, к счастью, вас видеть. И есть ваша связь, как филолога, с такими именами небезызвестными, как Анна Ахматова, Даниил Хармс, известные «Обэриуты», и ваша судьба довольно сложная. Но в то же время очень часто сопровождающая многих людей, кто интересовался какими-то поэтами, произведениями больше, чем положено по разнарядке, я имею в виду. Я предлагаю больше об этом поговорить, по поводу и литературы, и, если позволите, в том числе, и о вашей истории. Я сразу скажу, что я о ней знаю по статьям, по Интернету, по Википедии. Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, как оно было на самом деле.

Михаил Мейлах: Пожалуйста.

Потому что сегодня так случается, что очень часто мы возвращаемся к этой теме, к воспоминаниям о том, что было в советское время, и есть люди, которые говорят – этого не было. Но есть люди, у которых есть конкретная судьба. А ваша история, мне кажется, уникальна, хотя вот это в кавычках сегодня вспоминать, наверно, легко, хотя, конечно, нелегко, а тогда было тяжело. Это все-таки конец 80-х годов. Это не 37-е г годы. Михаил Борисович, в вашей судьбе была история, связанная с такими именами, как Анна Ахматова, Даниил Хармс. Насколько мне известно, вы были в свое время арестованы, и отбывали положенный срок за то, что у вас нашли книги, которые были изданы за рубежом. Так это или нет? Мне сегодня, конечно, это видится полной несуразицей какой-то...

Михаил Мейлах: К сожалению, это несуразица, сейчас нам о ней напоминают в форме иностранной агентуры.

Да,  закон об НКО.

Михаил Мейлах: Да. А тогда литература, русские книги, изданные за рубежом, считались антисоветской агитацией и пропагандой от открытой, в случае, если это был Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ» был самой страшной для них книгой.

А тогда «Реквием» Ахматовой еще не был опубликован?

Михаил Мейлах: Был опубликован «Реквием», только за границей. Был опубликован трехтомник Мандельштама. Причем, в стихах Мандельштама, я думаю, этим цензорам просто было не разобраться.  Но предисловие…

Это там, где «Мы живем под собою не чуя  страны…»?

Михаил Мейлах: Да. Это, я думаю, уже в это время никого не интересовало… «страны». Интересовало предисловие Струве и Филиппова, где была описана судьба Мандельштама, его страшная гибель, в частности, в связи с этим антисталинским стихотворением, и вообще в связи с его полной несовместимостью и неприемлемостью для советской власти.

А как к вам попали эти издания?

Михаил Мейлах: Эти издания попадали очень просто. Уже в то время, когда я учился в университете и дальше, в России постоянно учились стажеры и американских и европейских университетов, которые имели возможность получать книги через свои консульства. И вот они эти книги получали, привозили, отдавали, раздавали, и это была очень большая ценность.  В каждом доме, где интересовались литературой, было несколько таких книг. Поскольку я знал очень много людей, они, уезжая, посылали следующих людей, то, в общем, как-то этот поток книг стал очень возрастать.

Но у вас была заинтересованность именно в этих книгах как человека, который серьезно занимался литературой?

Михаил Мейлах: Ну, конечно.

То есть тут никаких мотивов диссидентства, антисоветчины-то не было. Как?

Михаил Мейлах: Специально нет, но все, в общем, обожали советскую власть.

То есть вы знали все-таки, что за это может…

Михаил Мейлах: Конечно. Это было совершенно очевидно, и эти книги прятали, скрывали, я даже дома их не держал.

 Но в дальнейшем попали вы в тюрьму из-за них конкретно?

Михаил Мейлах: Да. Совершенно случайно КГБ вышло на след этих книг, в общем, размотало эту ниточку, и таким образом я попал в тюрьму по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде не просто, а с целью свержении я советской власти. Мне до сих пор смешно, что…

Это был год?

Михаил Мейлах: Это было очень поздно. Это был 83-й год.

Перестройка на подступах.

Михаил Мейлах: Ну да. Но, вы знаете, по-настоящему-то перестройка началась уже в конце 90-х годов. Горбачев, которого я вообще уважаю за то, что он сделал, все-таки он тоже не сознательно проводил перестройку. Это перестройка его хватала за горло.

Заставляла.

Михаил Мейлах: Да.

В общей сложности вы вышли уже… через четыре года?

Михаил Мейлах: В 87-м году я вышел, хотя приговор у меня был 7 лет лагерей и 5 лет ссылки за то, что я не признал себя виновным. Это тоже была индустрия, это тоже была своего рода коммерция. Вот можно было несколько лет заключения купить ценой сотрудничества со следствием, признание себя виновным. Им тоже было наплевать на советское антисоветское, им надо было как следует сделать дело и получить за это похвалу начальства.

А где вы были?

Михаил Мейлах: В Петербурге. Следствие было в Петербурге, суд в Петербурге.

А потом?

Михаил Мейлах: А потом я сразу попал в «Пермь-36» из Петербурга.

Вот это к тому нашему разговору, который был во время нашего перерыва, по поводу тех мифических высказываний о том, что там не было ни одного человека политзаключенного…

Михаил Мейлах: Там были только политзаключенные. Никаких уголовников там не было. Это в сталинское время уголовники использовались для расправы, действительно, с политическими заключенными, с интеллигенцией. А в это время, наоборот, уголовников берегли от политических, чтобы они их не распропагандировали.

Человек обычно так устроен, что в то место, где… а я не думаю, что у вас самые приятные, солнечные воспоминания о «Перми-36», о тех годах, когда вы сидели, как правило, люди не возвращаются, люди хотят это забыть. Однако на тот же форум «Пилорама» ежегодно приезжают люди, которые были там, часть жизни которых прошла там в не очень простых и сложнейших условиях. Что вас тянет обратно?

Михаил Мейлах: Во-первых, забывать ничего не надо, особенно вещи, связанные с историей своей собственной страны. Конечно, я мог бы вполне сидеть дома, но какая-то, может быть, магия места тоже есть.

В «Школе злословия» вы сказали, что тюрьмы обладают отрицательным…

Михаил Мейлах: Отрицательным обаянием.

Да, отрицательным обаянием.

Михаил Мейлах: Во-первых, это какое-то совершенно особое ощущение вернуться свободным, абсолютно свободным, человек, который может в любой момент оттуда выйти, уехать, приехать в места, где была полная несвобода. Не только потому, что там стояли часовые, и 40 человек тебя охраняли, но и потому что там была слежка, там было непрерывное наблюдение. Любой письменный текст тут же конфисковался.

Как был устроен ваш быт там?

Михаил Мейлах: А быт был очень просто устроен. Жили в бараках, где было очень холодно, кормили, в общем, голода там не было. Но это была пища крайне примитивная. В общем, санитария какая-то соблюдалась, но было холодно, хотя и не голодно. И, конечно, проклятие было – работа. Работа, работа, и было очень обидно тратить свою бессмертную жизнь на какую-то механическую работу.

Как-то сглаживало эти лишения то, что все-таки там собрались люди, каким-то образом близкие друг другу по взглядам, то есть общение с людьми, знакомство с людьми? Или просто не до разговоров уже было?

Михаил Мейлах: Нет-нет, там очень много разговаривали, много общались. Там было некоторое количество замечательных людей, хотя было немало людей и случайных.

Случайно попавших? Либо людей, которые, скажем так, громкий поступок совершили ради поступка?

Михаил Мейлах: Было какое-то количество буквально мальчишек, молодых людей, которые кто-то через границу собрался пешком убегать, кто звонил в американское посольство с просьбой увезти его в Америку. В общем, глупости всякие. И были так называемые «старики», это, условно говоря, зато они и сидели по второму разу, это были люди, так называемые, сотрудничавшие во время войны с оккупантами. Как правило, если взять арифмометр или счетную машинку, то легко вычислить, что они сами были мальчишками во время войны, так что ничего серьезного быть не могло. Их, во-первых, после войны посадили просто потому, что они находились в оккупированных зонах, а, во-вторых, потом с пропагандной целью. Когда немцы стали своих военных преступников выпускать, то у нас наоборот стали сажать, чтоб им показать, как надо делать, никаких не преступников, а обыкновенных людей. Это были люди сломленные, они сотрудничали с КГБ, многие из них, я не говорю, что все. Вот это был такой контингент чужой, в общем.

Михаил Борисович, вы, если я не ошибаюсь, живете в Страсбурге сейчас.

Михаил Мейлах: Да.

Так случилось, и возникает ли желание вернуться в Россию? Или просто так обстоятельства сложились?

Михаил Мейлах: Так сложились обстоятельства. Это было связано с болезнью сына. Меня как раз в это время пригласили преподавать во Францию. Мы там так и застряли. Я никогда не собирался эмигрировать. Потому что, действительно, нелепо. Если в советское время я тут прожил, и даже был в тюрьме, вдруг в условиях свободы куда-то эмигрировать. Дело в том, что у нас очень много каникул, и в течение года, и летом длинные каникулы, так что я примерно половину времени провожу у себя дома в Петербурге.

Вы следите за теми событиями, которые происходят в политической жизни страны? Либо больше все-таки вас сегодня интересует мир искусства?

Михаил Мейлах: Меня интересует, как и всегда интересовал, мир искусства. Конечно, в какой-то мере я слежу за политикой, но никак не участвую.

Очень часто сегодня говорят, что возвращаются времена, всё то же самое, что было 40-50 лет назад, вы с этим согласны?

Михаил Мейлах: Я никогда в последние годы после перестройки, несмотря на все трудности, я не одобрял таких разговоров, потому что все равно с советской властью это не сравнить. Но я должен сказать, что впервые за все эти перестроечные годы за последний год, конечно, я наблюдаю очень большой регресс в сторону прошлого.

То есть тенденция есть?

Михаил Мейлах: Тенденция есть. Я не думаю, что что-либо подобное может повториться, это совершенно нереально, но сами эти тенденции очень печальны и прискорбны, потому что это не то, куда надо даже частично возвращаться.

А как сегодня там, где вы живете, относятся к России? Разговаривают ли с вами о России? Интересуются ли там вообще Россией?

Михаил Мейлах: Когда я приехал, вся университетская интеллигенция все еще была левой, не прямо коммунистической, но сочувствующей коммунизму. Потом это как-то выветрилось. А теперь, я смотрю, вдруг опять троцкисты какие-то то. Бред.

Но они спрашивают? Либо сегодня можно, благодаря телевидению, Интернету, все знать? Интересуются у вас – так ли это, правду ли говорят?

Михаил Мейлах: Да, в принципе, по-моему, не так уж это кого-то интересует.

То есть там своя жизнь, здесь своя жизнь.

Михаил Мейлах: В принципе, да.

Тогда, если позволите, возвращаясь все-таки к нашей жизни, к городу Перми, и возвращаясь к тому событию, благодаря которому мы сегодня встретились, вы приезжаете на Дягилевский фестиваль, вы видите людей, вы видите публику, меняется она как-то? У вас там есть больше возможностей увидеть спектакли других театров, в том числе, не только крупных российских. Меняется публика, меняется восприятие? Меня интересует именно город Пермь. Либо все время один и тот же круг ходит?

Михаил Мейлах: В Перми все-таки я бываю достаточно редко. Я вижу, что много интеллигенции ходит на спектакли фестиваля. И какое-то количество буржуазной публики, по-видимому, из крупной буржуазии, которые…

У нас есть.

Михаил Мейлах: …либо как-то финансово в этом участвуют, либо ходят из соображения престижа, как это происходит во всем мире. Во Франции, вы знаете, когда открывается какая-то выставка в Париже, туда стоят длинные очереди. Вы думаете, все так обожают искусство? Да, есть много людей, которым это интересно, и важно, и нужно, но еще больше людей…

Отметиться. Сопричастность.

Михаил Мейлах: …которым надо будет завтра в офисе сказать – а я вчера был на выставке в ??????? (неразборчиво).

Может быть, это не так уж и плохо, пусть даже такие мотивы людей приводят.

Михаил Мейлах: Это лучше, чем сказать – я был вчера в публичном доме, чего никто и не скажет.

Насколько видится вам утопичной, может быть, реальной идея о том, чтобы проводить фестивали, подобные Дягилевскому, с целью привлечения к нам людей из Европы… хотя бы не из Европы, из Москвы, из Питера, но людей не тех, когда мы вас приглашаем, приезжайте к нам, а когда люди сами, действительно, покупают билет и едут в Пермь? Есть ли у нас такие шансы?

Михаил Мейлах: Да не только шансы. На этом фестивале я встретил двух людей: один приехал за свой счет из Швейцарии, другой – из Сингапура, правда, он еще работает в Петербурге. Они приехали, потому что этот фестиваль пользуется высокой репутацией…

То есть репутация все-таки есть?

Михаил Мейлах: …да, и им это просто интересно, они идут на большие расходы, чтобы на этом присутствовать.

Это все-таки связано с громким именем нового художественного руководителя фестиваля либо с программой этого фестиваля?

Михаил Мейлах:  Я думаю, в большой мере это заслуга Теодора Курентзиса, который    великолепный организатор, его помощники тоже. И хотя я уважаю и люблю Георгия Исаакяна, который создал этот фестиваль, который очень много сделал для его развития, но это, конечно, какой-то новый виток фестиваля.

Что вы ждете от этого фестиваля, кроме встреч и симпозиумов? Какие вас названия заинтересовали в афише фестиваля?

Михаил Мейлах: Здесь всегда интересные премьеры. Скажем, в прошлом году был возобновлен, вернее сказать, пересоздан, потому что нет никаких сведений почти, кроме описательных, о его хореографии, балет Прокофьева «Шут». Восстановлены декорации того же Ларионова. Балет поставил здешний главный балетмейстер, прекрасный художник Алексей Мирошниченко. Это было событие балетное. Концерты самого Курентзиса всегда интересны. Из Соединенных Штатов приезжает прекрасный русский пианист Алексей Батагов, пианист необычный, медитативный.

А можно ли назвать событием, хотя только начался фестиваль, вчерашнюю премьеру «Ромео и Джульетта»?

Михаил Мейлах: Я ни в коем случае не хочу приуменьшать ее значение. Да, для России это событие, потому что здесь этот балет никогда не шел…

В постановке Макмилана..

Михаил Мейлах: …не шел балет в этой постановке. Так его существует около ста вариантов различных хореографов. Может быть, не полностью весь балет, но ставилось бессчетное количество раз. Да, для России это интересно. В общем, это балет, которому уже 50 лет, и который мировому балетному сообществу хорошо известен.

Это балет на радость людям, которые любят балет в его классическом варианте? То есть там чего-то одиозного, современного…

Михаил Мейлах: Нет, это прочно английская школа.

Выдержали ли пермские танцовщики эту школу? Соответствует ли уровень?

Михаил Мейлах: Да, все очень корректно.

Сегодня очень много говорят, вы, наверняка, тоже знаете, есть такая премия «Золотая маска». В этом году за постановки прошлого года в театре оперы и балета появились четыре «Золотые маски». Как часто вы встречаетесь с балетами, которые, вы видите, что они намеренно поставлены уже для фестиваля? Вот говорят – это фестивальный вариант. Есть ли сегодня эта тенденция?

Михаил Мейлах: Каждый солдат мечтает…

Стать генералом.

Михаил Мейлах: Все зависит опять-таки от баланса. Для этого ли кто-то работает или все-таки работает, потому что ему хочется что-то создать художественно ценное, выражаясь торжественно.

Сегодня развитие техники, в том числе, и наличие гаджетов у каждого от пяти до уже нескончания, оно не отвлекает зрителей от сути искусства?

Михаил Мейлах: Конечно, отвлекает. Интернет уже убил чтение при всей своей ценности. Мы не можем уже сегодня существовать без Интернета. Но надо признать, что, по крайней мере, он убил чтение у молодежи, вернее, отбил к нему охоту. И убил почтовую корреспонденцию, которая тоже была некоторым искусством.

Да, эпистолярный жанр. Еще лет десять назад мы писали друг другу, а сегодня уже никто не заглядывает в почтовые ящики.

Михаил Мейлах: Только чтобы рекламу выбросить из него.

Да, вот именно. А что тогда нас ждет через 10 лет

Михаил Мейлах: Я думаю, что будет какое-то обновление стиля жизни и стиля культуры.

То есть мы наиграемся?

Михаил Мейлах: Нет. Я думаю, что, к сожалению, культурная жизнь снова станет более элитарной. Никакого искусства в массы больше не будет. Она станет достоянием, к сожалению, узкого круга. Разные бывают эпохи. Такие эпохи уже были.

Узкого круга очень интересующихся людей или людей, которые могут себе финансово позволить?

Михаил Мейлах: Нет, я говорю сейчас по-существу. Финансовая сторона все-таки второстепенная. Мне трудно сказать, что будет еще дальше, но сейчас, конечно, произойдет еще более резкое расслоение между массовой культурой и подлинной культурой.

Очень часто приходится, извините, что опять переходим на какую-то финансовую часть, но очень часто приходится встречаться с сетованиями людей, когда они говорят – дорогой, например, билет на премьеру в театр, где огромное количество постановщиков, где есть музыка, где ты можешь получить эстетическое удовольствие просто от визуального ряда, послушать музыку, увидеть труд, будь то певцы, будь то балетные артисты. И в это же время эти же люди готовы платить в 10 раз больше за билет на концерт «звезды», которая два дня поет по телевидению, и большая часть концерта под фонограмму, и всё...

Михаил Мейлах: Да вот это оно и есть, это расслоение.

Но это какой-то уровень сознания? Ведь это в большинстве своем....

Михаил Мейлах: Да, конечно. Всё идет от уровня сознания.

Что может спасти? И надо ли что-то спасать? Хочется оптимизма под финал нашего разговора…

Михаил Мейлах: Красота спасет мир, как нас учил Федор Михайлович Достоевский.

В результате все-таки спасет? Хотя бы некоторых из нас.

Михаил Мейлах: Я неисправимый оптимист.

Спасибо большое вам, Михаил Борисович. Я надеюсь, что эти оставшиеся… вы до конца будете на Дягилевском фестивале?

Михаил Мейлах: До 30-го, к сожалению.

Ну пусть хотя бы те дни, которые остались, будут для вас наполнены, интересны, чтоб вам было интересно здесь. И от своего лица приглашаю вас на форум «Пилорама», где вы сможете встретить близких себе и по духу людей, и пообщаться, в том числе. И, дай бог, нам всем сохранять такую силу духа, пережив не самые приятные вещи. Действительно, искусство спасет мир, красота спасет мир, и вы тому, собственно, подтверждение. По крайней мере, ваша жизнь.

Михаил Мейлах: Спасибо.