Программы / Пятнашки

- Перед началом эфира мы решили, что поговорим немножко о театре и немножко о речи. Театр сегодня – это что?

- Это я. Мой театр сегодня – это то, в каком я самочувствии, что меня волнует. У других актеров так же. Театр – это люди. На сегодня мне в театре не хватает романтизма. Он такой современный жесткий. Театр стал превращаться в большой спорт. Лозунг «быстрее, выше, сильнее» - он не очень применим к театру. Дело не в количестве спектаклей, не в количестве технических достижений, людей на сцене и костюмов. «12 тонн декораций, 100 костюмов!». Ну и что? Как говорил Мольер, - дайте мне 4 доски, поставленные на 4 бочки, и я переверну весь мир. Конечно, мы должны технически совершенствовать театр, но увлекаясь этим, мы забываем про зрителя.

- Разве не ради зрителя это все – тонны декораций, количество людей на сцене?

- Конечно это ради зрителей, но это развитие технической базы. Если мы в Перми, мы должны работать для пермского зрителя. Если куда-то позовут – здорово. Мы внутри должны стремиться к тому, чтобы нас куда-то позвали, но мы живем в Перми, поэтому, для пермяков, прежде всего.

- Есть фильм, на который я очень хочу сходить. Называется «Лог». Меня подкупило само описание. Фильм снимался 5 дней, там играет один актер – Том Харди. Фильм идет 90 минут. Он сидит за рулем, несется по дороге и разговаривает по телефону. Драма. У фильма есть сюжет, герой со своими проблемами, но сам фильм выглядит как движение из точки А в точку Б. Герой управляет автомобилем, говорит по телефону и все – больше не делает ничего. Мне кажется, что актер, который согласился сняться в таком, должен быть к этому очень хорошо готов. Я очень хочу увидеть – получилось или нет.

Когда я вас слушаю, мне кажется, что вы о чем-то подобном говорите. Вы предлагаете вернуться к актеру, который должен что-то делать с собой, а не с декорациями. Но ведь зрителю это тоже тяжело. Гораздо легче, когда зрелищно.

- Почему актер сам по себе не может быть картинкой? Вернуться нельзя, но учитывать это надо, чтобы технические средства помогали, а не заслоняли актера. Мы общение, которое возникает между людьми, между актерами, между актером и зрителем – оно уходит на второй план. Мы боимся, что зритель не поймет, но почему же мы решаем за него. Мы же с вами понимаем друг друга? Рассказать от имени персонажа о том, что у тебя в душе – просто. В этом и заключается суть профессии актера.

- Я не так давно посмотрел замечательный, прекраснейший… скорее не спектакль, а представление от мадридского театра Реал, Теодора Курентзиса. Называется все это словом «Кёр». На сцене, вместе с девятью ребятами – современной балетной труппой, присутствует еще и хор, который двигается, участвует, работает, эмоционально вовлечен в происходящее. Я обратил внимание на то, как они задействуют пространство. В какой-то момент они могут пойти в зрительный зал, чтобы что-то крикнуть или сказать. Очень важный момент, когда они пробегают по коридору за залом, чтобы создать полную иллюзию реальности. Поразило трепетное желание режиссера поставить себя на место зрителя, это очень подкупает. Часто режиссеры думают о себе, а не о зрителе. «Ну, не понял, значит, дурак». А тут чувствовалось, что думали именно обо мне. Это для современного театра насколько характерно?

- Это прекрасно. Это характерно для современного театра – организованное пространство, визуальный ряд. Это технические решения. А целостное впечатление какое? Какие эмоции?

- Конечно, были эмоции. Но сейчас я пытаюсь рассказать, что меня еще, кроме собственно игры, «зацепило» в театре. Это резко контрастирует с тем, что я видел 10 лет назад, 12 лет назад, когда на сцене думали обо всем, что угодно, но не только обо мне. Например, не о моих ушах, если мне не всегда слышно, что говорят. Или когда я вместо молодого лица молодого персонажа вижу старое лицо молодого персонажа. Это совершенно не характерно сейчас. Не от того ли, что люди стали требовать к себе большего внимания, стал меняться театр?

- Возможно, поэтому. Но, смотря какого внимания люди требуют от нас. Мы спрашиваем «Как дела», отвечаем – «Нормально». Побежали дальше. Или мне говорят – «Давай встретимся, давно не виделись». Я отвечаю  «Хорошо, завтра». Завтра они не могут и все, растянулось на годы. Так мы готовы услышать как дела? Мы готовы встретиться? Так же и здесь – какое внимание? Внимание в плане заполнить досуг? Или желание провести время в театре, потому что так принято и получить то, за что мы заплатили.

Часто, мне кажется, у режиссеров слишком субъективен их внутренний мир. Понятно, что человеку хочется высказаться, но нужно выходить на какое-то обобщение. Как говорил один режиссер, спектакль должен понять и филолог, сидящий на первом ряду, и тетя Маша на 21 ряду. Не просто понять, но и сопереживать. Если человек внутренне эмоционально потрясен, об будет это долго вспоминать – слова, лица актеров.

- А если я не понял? Пришел, посмотрел и не понял. Значит ли это, что вы плохо выполнили свою работу?

- Не обязательно. Может быть и значит. Но бывает, что зритель приходит не подготовленным. В театр, в кино надо идти подготовленным. Мы должны понимать, что мы идем в театр и зачем мы туда идем. Там особая атмосфера. На дискотеке своя, в кино – своя атмосфера, куда мы идем, например, увидеть запредельную реальность.

Театр всегда живой. Он всегда современен, даже если старая постановка. Там живые люди играют для вас в реальном времени.

- А как мне подготовиться, если я зритель? Вы не первый, кто говорит о том, что зритель должен быть подготовленным. Что я должен сделать, когда собираюсь в театр, кроме того, что подобающе одеться?

- Нужно понимать, чем театр отличается от кинотеатра или от цирка.

- Я должен внутренне настроиться на некую сакральность места, в которое сейчас пойду?

- Сакральность – это высокопарно. Есть некие условия, как на уроке: педагог – учащийся. Так и в театре – зритель сидит в темном зале, на сцене происходит действо. Надо понимать, почему вы сегодня идете не в кино, а именно в театр.

- Театр – это должно быть дорогим удовольствием?

- Должно быть.

- Почему?

- Кино сняли однажды, и оно осталось. Актер в театре играет каждый день. Представляете, каждый день в семь вечера вы должны улыбаться или плакать. Мы играем собственным организмом и это оставляет последствия. У нас могут быть какие-то личные сильные переживания, но это не каждый день. У актера это каждый день. Да, мы профессионалы, нас этому учат, тренируют нервную систему. Но все равно это не остается без последствий. Поэтому, театр должен быть дорогим.

- У меня было несколько иное сравнение. Я сейчас его приведу, а вы скажете, насколько оно верно. Автомобильный мир сейчас развивается в сторону новых технологий, двигателей и т.д. Недавно компания Toyota запустила выпуск 70-й серии – огромнейшего внедорожника. Это примитивнейший автомобиль – пружины, мост… То, что нужно человеку, который отправляется на суровую рыбалку, охоту, то, что неубиваемо. Сверхдорогущий. Примитивнейший автомобиль, казалось бы, продается очень дорого. Их делают мало, покупают мало. Но профессионалы объясняют это тем, что подобного рода автомобиль – это НАСТОЯЩИЙ внедорожник. А настоящий не может быть дешевым. Когда ты платишь за настоящее, ты не можешь сэкономить. Вы – настоящее искусство, если сравнивать вас с кино?

- Да. Я считаю, что да. Не просто настоящее. На сцене же люди, а человек – самая сложная система, невероятно замечательно устроенная.

- А кто кому должен в большей степени – зрители вам или вы зрителям?

- В равной степени. Зритель должен прийти, а я должен сыграть. Мы должны в равной степени обменяться энергией, эмоциями. Это нужно мне, чтобы дальше играть. Это нужно зрителю, чтобы приходить еще, чтобы дальше жить, чувствовать, надеяться, верить.

- Это предсказуемый ответ. Но штука в том, что если люди не пойдут в театр, в их жизни основные вещи принципиально не поменяются. Но если они не пойдут в театр, в вашей жизни поменяется многое, вы не сможете играть сами для себя.

- Кого-то можно везде найти. Вот сейчас вы передо мной сидите.

- А вы играете?

- Мы все играем.

- Вы, профессиональные актеры, всегда играете.

- Мы все всегда немного играем. Вы же разговариваете со мной как с актером.

- А вы стараетесь вжиться в актерский облик и по-актерски мне отвечать?

- Дело не в этом. Я стараюсь, чтобы мои ответы, мое поведение было ближе к человеческому. И в театре я стараюсь, чтобы за профессиональностью не терялась человечность в общении с близкими. Они итак обелены нашим вниманием. Но мы же работаем для близких людей.

- Если вы в один прекрасный момент скажете, что работаете только для себя, близкие люди будут совершенно спокойно выведены за скобки.

- Я коренной пермяк. У меня была не одна возможность уехать из города, но я не уехал.

- Почему?

- Я люблю своих близких. Мне важно, чтобы они получали удовольствие, чему-то учились, радовались. Я люблю играть в Перми больше, чем в других городах. Для меня поездки в другие города больше связаны с тем, что я их посмотрю за счет гастролей, а не с тем, что меня увидят, я блесну. Да, это тоже здорово, но не так важно.

- Ощущение провинциальности города, может быть, не самого звездного театра… что там еще бывает у людей, которые стараются пробиться все выше и выше – этого у вас нет?

- Пробиваться можно и здесь. Для столицы мы провинциалы. Я сам для себя не провинциал. Люди, окружающие меня, тоже не провинциалы. Это же больше связано не с местом жительства, а с мировоззрением, уровнем культуры. Я не считаю, что у нас город провинциальный, и потом – мой театр самый лучший.

- Это объективно. Актер выбирает театр по принципу – моя труппа лучшая, мой театр самый хороший?

- Да.

-  Если бы я сейчас разговаривал с актерами лысьвенского или кудымкарского театра, они имели бы право сказать то же самое?

- Я думаю, что да. А как иначе?

- Тогда по какому принципу выбирается театр, по какому принципу актер идет в тот или иной театр, в ту или иную труппу? Как происходит выбор?

- В идеале – актер заранее знакомится с театром или воспитывается при театре. Я воспитывался при нашем театре. Мне повезло – меня пригласили в театр, в который я хотел попать. Меня еще приглашали в другой театр. Я мог поехать в другой город и быть не драматическим актером, а актером оперетты. Но я выбрал именно наш театр. Мне нравится труппа, театр, его местоположение.

- Когда вы общаетесь со студентами, вы видите в них что-то, что было в вас, когда вы еще учились, готовились попасть в театр? Они такие же?

- Я думаю, что не все, но многие – да. Сначала я думал, что они – не те. Но чем больше преподаю, тем больше убеждаюсь в том, что они такие же. Есть, конечно, печальные изменения, но в целом, такие же.

- А в чем печаль?

- В том, что порой приходится учить говорить. Не актерской профессии, а именно говорить на русском языке. Можно сказать, что многие русского языка не знают.

- А разве ваш предмет – это не ответ на вопрос «что», а не ответ на вопрос «как»? Если они не умеют говорить, то как они между собой общаются?

- Я не разделяю «что» и «как». Для меня это едино. И как – не могут, и что – не знают.

- Чему учит ваш предмет? Вы учите речи. Чему вы учите на самом деле. Что скрывается за словом «речь»?

- Очень многое.

- Учите ли вы общению?

- С одной стороны я учу общению. С другой – разрушаю общение. После первого года обучения, не раньше, особенно те, кто живет в крае, после первых каникул приходят и говорят, что не могут общаться со своими друзьями. Не знают КАК общаться и не знают о чем. Это довольно жуткий, настораживающий момент. Я всегда говорю, что не надо думать, что вы так сильно изменились и куда-то взлетели. Надо находить точки взаимодействия. В то же время, это слышать отрадно. Человек, который учится в нашем вузе, в идеале, должен своих близких вести за собой. Это обязательно. Суть моего предмета в этом.

- Один из моих любимых героев французской революции Камиль Демулеен, кстати, я не так давно, перечитывая отверженных, отметил, что у Гюго это тоже один из любимых героев, учитывая то, что если вы сейчас забьете в поисковике Камиль Демюлен, вам не очень понятно будет кто это. Он не отличился ничем, кроме одного – именно ему приписывают следующий поступок – он вскочил на баррикады, сорвал листок, пришпилил к лацкану и закричал, - «К оружию, братья». Не знаю, был ли он единственным или просто более запомнился. Гюго довольно часто вспоминает его как трибуна революции. Для меня он стал одним из любимых персонажей. Может быть он был отвратительным человеком по жизни, но сделать такой поступок, произнести такую фразу, чтобы попасть в историю – нужно быть незаурядным. Вы сейчас говорите, что учите вести за собой, вспоминаю Демулена. После вашего курса все будут «Демуленами».

- Все, конечно, не будут, к сожалению. Когда все- это идеально. Может быть, все не должны. Актером не должно быть много. Но, хотя бы кто-то.

- Когда к вам приходят молодые люди и вы начинаете смотреть на мальчиков, девочек и слушать как они говорят друг с другом, не ощущения, что с каждым годом люди все хуже и хуже говорят?

- Есть этот печальный момент. Хуже говорят не потому что не умеют, не могут технически, а потому что им не хватает общения. С ними никто не общался по-хорошему. В семье, в школе… Может быть, не было времени. У меня это время есть. И вне учебы, вне занятий. Поддержать, сказать что-то обнадеживающее.

- С чего должен начать человек для того, чтобы научиться правильно, внятно говорить?

- С чтения. Сначала оформлять внутри себя. Если читаешь, думаешь, проговариваешь внутри.

- Признаться, ждал такого ответа, т.к. некоторые элементы вашей профессии использую в своей. Когда приходят молодые люди либо попрактиковаться, либо устраиваться, мне всегда хочется дать им совет – немедленно читать, читать и еще раз читать. Читать в советских переводах. Читать все, что было издано до 1989 года.

- Это точно.

- Хотите научиться изъясняться, читайте сначала про себя, потом читайте вслух.

- Да, читать вслух своим близким. Это очень тренирует и этого как раз не хватает. Я вижу ребят, которым не читали вслух. Спасибо моим родителям и педагогом, которые мне читали. Тут есть второй момент – умение слушать. Меня водили на спектакли, где тогда была почти во всех театрах хорошая речь, чего сейчас нет.

- Возможно, правильная речь не так сильно требуется канонами профессии, я не знаю.

- Не соглашусь тут с вами. В русском театре основное идет через слово. Конечно, должен быть синтез пластики, декорации и т.д., но, все-таки, в русском театре – через слово идет основная коммуникация. Мелодика речи, смысл.

- Сколько может длиться у среднего начинающего студента монолог. Никогда не просили что-нибудь рассказать монологом? Засекали с секундомером сколько он может говорить  с нуля? Мне кажется, что способность к монологу сокращается от года к году.

 - Есть такое. Даже не пять фраз, а пять слов – вот и весь монолог. Дальше вытаскиваешь клещами.

- Я общался с великолепными собеседниками, которые умудрялись ставить фразу минут на пять – ставить мысль, делать ответвления, возвращаться к основному дереву мысли, добавляя выводы, сделанные в ответвлениях. Причем, на протяжении всей фразы вам было понятно, потому что они умудрялись постоянно напоминать об основной мысли. И это был не подготовленный монолог, это импровизация. Я общался с людьми, способными на такую импровизацию. И когда, однажды, я указал своему собеседнику на это редкое умение, он мне сказал, что, вообще-то, его учителя это умение в нем воспитывали. Учили структурировано думать. Сначала думать, потом – говорить. То есть, у студентов проблемы с думанием? Вы еще и думать учитесь?

- Конечно. Думают коротко. Думают только здесь и сейчас. Нет целей, нет внутренних устремлений. Сегодня, сейчас – сдать и уйти. Даже у людей, которые хотят стать актерами. Люди же по разному понимают профессию актера.  И я, когда поступал, воспринимал ее своеобразно – красивые костюмы, красивый текст, декорации, люди… Когда появились различные этюды, наблюдения, тренировка сценической речи… какие-то упражнения, казалось бы не связанные с речью. И все это на протяжении года – двух. Я все думал – куда я попал? Также и сегодня очень многие приходят с непониманием профессии. Им приходится многое объяснять. Объяснять, что сценическая речь может пригодиться и в обычной жизни.

- Вы говорите, что сценическая жизни пригодится в жизни. Несколько минут назад вы сказали, что сценическая речь убивает общение. Как сценречь пригодится в жизни, если, как только вы начнете говорить на ней, на вас покажут пальцем и ладно, если еще не обзовут?

- Я не сказал «убивает», я сказал «разрушает». Может разрушить общение, и мы не должны этого допускать. Мы должны общаться так, так общаются в коллективе, в котором мы находимся. Но, с другой стороны, у нас есть навыки хорошей речи и мы должны собеседника подтягивать за собой. Если начать резко общаться на совершенно другом уровне, коммуникации не получится. Но в наших силах тянуть его за собой и сценическая речь призвана в этом помочь. Это обязательно пригодится.

- Полторы минуты остается до конца эфира. Кто пойдет к нам в следующий раз?

- Думаю, вам будет интересно побеседовать с ректором нашей академии Людмилой Ивановной Дробышевой-Разумовской.

Будет интересно поговорить с актрисой нашего театра, заслуженной артисткой России Еленой Старостиной, директором Дома актера.

Мы говорили о языке, о речи. Об этом и не только будет интересно поговорить с деканом филологического факультета классического университета, с профессором, доктором филологических наук, Борисом Вадимовичем Кондаковым.