«Из зайчиков и белочек получаются хорошие Ричарды, Гамлеты, Нины Заречные...» - Сергей Коробков о пермском ТЮЗе

Пермский ТЮЗ отмечает свое 50-летие. Поговорить об этом театре сегодня «Эхо» пригласило в эфир его друга, человека, связанного с ТЮЗом, человека, чей путь в искусство начался именно с этого театра – театрального критика и драматурга Сергея Коробкова. Ведущий – Нина Соловей.

- Начать хотелось бы с события, которое состоялось недавно в Центральном выставочном зале. Закончила свою работу выставка "Театр на все времена". Вы там тоже присутствовали. Как вам вообще идея этой экспозиции?

- А там, говорят, призрак-то живет (смеется)

- Призрак Елизаветы Любимовой, да. Доскомороховская эпоха. Мне, вдруг, кажется... Хотя с приходом Михаила Юрьевича на капитанский мостик театр стал крупнейшим по художественным идеям. Он очень многое изменил вокруг не только в пермской театральной жизни, но и вообще. Но и доскомороховская эпоха накопила такое количество энергии актерской, режиссерской, художественной. Сцена вообще, если прикоснуться к мосткам…

 - «Мироточат»?

- Они теплые, сцена теплая.

Из зайчиков и белочек получаются хорошие Ричарды, Гамлеты, Нины Заречные... Просто по той причине, что сцена не терпит цинизма и обмана, а артисты, которые работают с детьми, нацелены на полную самоотдачу.

- Мне кажется, что секрет еще и в том, что этот театр начинался людьми, которые только что выпустились из ВУЗов, которые хотели работать в театре, многие из которых толком не знали, как принято делать театр в идеале и создавали нечто уникальное, нечто свое.

- Парадокс в том, что ТЮЗы создавались по циркуляру сверху.

- Говорят, что это дитя именно Советского Союза.

- Абсолютно. И по изначальному репертуару он строго по ранжиру был - сначала для самых маленьких, потом для тех, кто постарше. Сейчас вот указывают 12+, 7+ - это все в точности повторяет то, что было тогда. Парадокс в том, что, несмотря на то, что это все создавалось сверху, по всей стране эти театры строились романтиками, любителями. И в Перми тоже кто-то выходил из заводской, фабричной самодеятельности, становился артистом. Кто-то приезжал. Потом в труппу вливались целые выпуски актерских, театральных училищ.

- Скоморохов тоже пришел со своей командой.

- Он привез семь человек. Коля Глебов оставался дольше всех. Скоморохов не просто пришел со своей командой, он сумел полюбить и расположить к себе тех, кто уже там был. Неконфликтность - это свойство Скоморохова, который очень шумный по характеру, но не любит конфликтов. Он очень открытый человек.

- Вы сказали про энергетику. Мне подумалось, что это еще связано и с тем, что этот театр для юных зрителей. А артисты драматического театра очень часто воспринимают работу в спектакле для детей как повинность.

- А здесь цинизм не проходит.

- Да-да. Здесь они идут и понимают, что первоначальная работа - это зайчики, белочки, карлсоны, а потом можешь себя в "Трех сестрах" попробовать.

- Хорошая очень мысль. Из зайчиков и белочек получаются хорошие Ричарды, Гамлеты, Нины Заречные... Просто по той причине, что сцена не терпит цинизма и обмана, а артисты, которые работают с детьми, нацелены на полную самоотдачу.

- Вы на презентации книги о ТЮЗе рассказывали о том, как пришли в театр и что это ваш сверстник.

- Я пришел в театр ребенком примерно в 66 или 67- году. Первым спектаклем, который я посмотрел, была "Снежная Королева" с замечательными песнями Юлии Борисовны Пугачевской. Когда-то я с ней на пермском телевидении работал и, к стыду своему, не знал, что она была артисткой ТЮЗа, потому что память сохранила облик Снежной королевы, музыкальность этого спектакля, но я не знал, что Юлия Борисовна тоже играла эту снежную королеву и писала музыку.

- После это уже были осознанные приходы в театр?

- Получилось, что это первый театр в моей жизни и он, наверное, сыграл какую-то свою роль в детском подсознании, раз уж я связал свою жизнь с театром. Я много занимался оперой и какой-то период жизни считался музыкальным критиком, и мне казалось, что Пермская опера со своим золотым веком равна где-то золотому веку Большого театра. В то время в пермской опере была блестящая труппа, и если бы не было железного занавеса, никто бы в Перми не сидел. Все были бы богатыми. Соляник, Шубина, Глебова, Сибирцев... Это потрясающая труппа. Мне казалось, что это самый лучший театр на свете, мой театр. Потом я понял, что это, на самом деле, ТЮЗ. В скомороховское время там шли два моих спектакля. "Берлиоз" Михаил Юрьевич поставил с Евгением Князевым, народным артистом Всея Руси из Вахтанговского театра.

 - Там еще играл замечательный Александр Калашниченко.

 - И "Актерскую погибель" мы делали по Чехову. Пришлось вовнутрь погрузиться. Я много писал об этом театре.

Потом был большой пропуск в 70-х начале 80-х, потому что я учился в ГИТИС и напропускал много того, что тогда делал Скоморохов. Потом, начиная с «Персонажей», «Вишневый сад», «Вальпургиева ночь», «Охота жить», «Чонкин» - это вошло в обязательную программу самосовершенствования - смотреть эти спектакли и трактовать их смысл.

- У нас в студии лежит замечательная книга, которая так и называется "Пермский театр юного зрителя". Цвета особняка любимовых. Очень красивое издание, которое выпущено к юбилею. Здесь 30 страниц вашего текста.

- Сначала надо было сделать 24 страницы, но потом я стал просить добавить, потому что глава должна быть от истоков до сегодняшнего дня. Сами понимаете, что 50 лет - это много.

- Но ощущение, что вы из театра и не выходили, когда листаешь эту книгу. Хотелось бы, чтобы вы назвали несколько спектаклей, по которым, на ваш взгляд как театрального критика можно судить о театре. О спектаклях, которые как визитная карточка театра.

- Когда я думал об этом тексте, мне пришло в голову, что в скомороховскую эпоху складываются такие дилогии, трилогии, триптихи. Спектакли разные по драматургии, по эстетике. Эстетика меняется, в этом Скоморохов очень современный человек, хотя, ворчит о том, что отстает. Не прав он.

Есть театральная линия - спектакли о театре, которая началась персонажами по пьесе лауреата Нобелевской премии Луиджи Пиранделло. «Шесть персонажей в поисках автора». Это 90-е годы.

- Я помню. Я была студенткой, мы ходили на «Персонажей», и для нас это было какое-то чудо, потому что таких пьес, таких спектаклей тогда мы не видели.

- Там были замечательные актерские работы Валентины Лаптевой, Николая Глебова, Владимира Шульги...

- Пешков там прекрасно играл...

- Музыкальное оформление Марка Гольдберга  - Малер и Моцарт удивительным образом сошлись. Потом, помню, перед гастролями в Авиньон один раз играл Евгений Князев директора театра. Удивительный был спектакль.

Театральная трилогия, триптих - это «Персонажи» и это «Берлиоз», это о композиторе, это о художнике, потому что там нет никакой специфики музыкальной.

- Довольно долго шел этот спектакль в ТЮЗе.

- Долго. Я-то видел только премьеру. Спектакль ставился в фойе, потом он был перенесен на большую сцену... И плюс «Актерская погибель». Мы делали ее тоже о театре. Там в финале огромная чайка падала на землю, потому что открывались все двери.

Вот моя жизнь, вот мои 50 лет - от Вольтера, от усвоения каких-то простых, важных истин, через Чехова к «Вальпургиевой ночи» - страшной пьесе о диссидентствующем поэте, помещенном в психушку, где любовь выживает, несмотря ни на что, несмотря на инъекции сульфазина, которые глушат человеческое достоинство, мысль, свободу. Мы же все это прожили. 

- Это было такое большое признание в любви к театру.

- Да. Премьера была бенефисом Николая Глебова к его 50-летию. Это одна линия.

Вторая линия - это три спектакля, которые поселились у меня в сердце, и я их очень люблю. Такая «вишневосадовская» линия про сад, про дом. Начиналась «Кандидом» - знаменитым спектаклем. Я его впервые увидел в Авиньоне. Я там оказался по приглашению Французского культурного центра в Москве. Иду по улице в этом маленьком старинном городке и на площади Часов вижу Марка Гольдберга, Наташу Чащину, на скрипке играющую, Иру Шешенину в напудренном парике. Там принято рекламировать спектакль театрализовано, по всему городу. Все театры со всего мира так делают. Я с ними увиделся и в один из вечеров видел «Кандида» с его этой главной несущей идеей, что каждый должен возделывать свой сад. Казалось бы, Вольтер... Потом Чехов "Вишневый сад". Удивительный спектакль с удивительным звуком, интонациями с Ириной Павловной Сахно в роли Раневской. Поставленный в фойе особняка Любимовых. Знаете, знаменитые реплики Раневской звучат голосом Ирины Павловны. Хотя многих видел - и Доронину, и Фрейндлих. «О сад мой, после ненастной осени и холодной зимы, ты снова молод. Ангелы небесные не покинули тебя». Завершающая часть триптиха, казалось бы, совсем другая драматургия - пьеса Венечки Ерофеева «Вальпургиева ночь». Казалось бы, одиознейший спектакль, где в центре есть маленький монолог отчаяния у персонажа, которого играл Александр Калашниченко. Где он кричит про сад, который населяют страшные-страшные цветы. Там почти мат идет, там «презумпции жеманные»... Это вот моя жизнь, это и мои 50 лет - от Вольтера, от усвоения каких-то простых, важных истин, через Чехова к «Вальпургиевой ночи» - страшной пьесе о диссидентствующем поэте, помещенном в психушку, которая расположена в заброшенном католическом храме, где любовь выживает, несмотря ни на что, несмотря на инъекции сульфазина, которые глушат человеческое достоинство, мысль, свободу. Мы же все это прожили. Это то, из чего складывается жизнь. Выходит, театр вместе со мною живет и мне очень помогает. Не учит, но корректирует. Театр должен уроки давать. Настоящий театр всегда дает художественную идею, а она не может быть пустой.

- Михаил Скоморохов пытается постановщиков звать, приглашать не только пермских режиссеров, давать работу не только Татьяне Жарковой, зовет из Питера режиссеров. Несмотря на это, можно этот театр назвать авторским, скомороховским?

- Конечно. Сегодня уже прозвучало, что Михаил Юрьевич прислушивается к изменениям, которые происходят в театральном мире, старается не стать устаревшим, старомодным, и даже иногда какие-то нотки сомнения звучат в его голосе по поводу каждой новой работы.

Я ему вчера, после премьеры говорил: «Понимаете, Михаил Юрьевич, у нас сейчас нападки на репертуарный театр. Говорят, что куда лучше собрать команду, сделать проект». Я не люблю слова проект в применении к любой творческой затее. Нападки на репертуарный театр сопровождаются аргументами, что надоел русский психологический театр - дом, который забирает всего артиста, не дает ему свободы. Я сказал: они не против психологического театра выступают, они выступают против нормального театра!

Тенденция привести на сцену инсталляцию, перформанс - это ярко по форме и действует на нервы обжигающе - понятна вполне. Это как море штормит, самоочищается. Но театр только тогда театр, когда в его центре человек. Ни в инсталляции, ни в перформансе вы не найдете Человека. Там все, что угодно. Все, что вокруг него. Это комментарии к человеку, попытка рассмотреть его в перевернутый бинокль.

Под психологическим театром понимают сегодня противники его, скептики, режиссеры - новаторы, театр, в центре которого человек. Другого объяснения у меня нет. Вы занимаетесь человеком, вы его изучаете, помещаете на рентген своей сцены, беря каждый новый спектакль в работу. Вы изучаете его с позиции времени. Вот сегодня такая погода - это на вас влияет. Хороший режиссер всегда этим занимается.

Вы боитесь чего? Что просядет форма, которая бьет по нервам? Не бойтесь, потому что вы владеете самым главным - человеком и его эмоцией. В эмоцию вы погружаете зрителя. А зритель понимает разницу между яркой эмоцией и душевным высказыванием. По-моему, я его убедил.

- Он рефлексирует, как всякий художник.

- Да это замечательно. Это говорит о здоровье души и о профессиональном здоровье. Но иногда ему хочется сказать: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!".

- Ну а как же без этого в театре. А как вы оцениваете пермский ТЮЗ среди современных театров?

- Это понятный, репертуарный, классический театр. Он со своим лицом. Но он ни в коем случае не провинциальный. Время достаточно поменялось, сейчас большая открытость. Театр много ездит, о нем много говорят. Провинциальность - это замкнутость, по сути, это существование в своем мирке и невозможность широкого взгляда. Конечно, это все неприменимо к пермскому ТЮЗу. Это театр большого человеческого и художественного достоинства. Он умеет разговаривать на языке большой культуры с людьми разного возраста.

- Что может помочь театру стать еще ближе к людям, чтобы расширить аудиторию?

- Деньги. Они же получают копейки. И на постановочную деятельность - копейки.

- Меня вчера, кстати, спросили? а почему ТЮЗ не может пригласить того режиссера, этого режиссера? Я говорю: Вы будете смеяться, но дело не в том, что Скоморохов не хочет никого приглашать из звезд. Дело в том, что этот режиссер слишком дорого стоит.

- А спектаклей дают больше всех пермских театров. Просто для того, чтобы выжить. Такая коллекционная труппа всегда была и есть, такие яркие идеи в воздухе носятся, а финансовое обеспечение - просто копейки. Вот в Екатеринбурге, по-моему, миллиард дали на реконструкцию екатеринбургского ТЮЗа, а здесь 3,5 миллиона на постановки.

- У нас это считается очень много.

- Если нас слышит кто-нибудь из власти - это стыдно! Это стыдно - такой театр в городе…

У нас теперь на флаги и знамена вывешивается количество номинаций в «Золотой маске». Слушайте, но это фестиваль, который соответствует этому году! Многие театры совсем с ума посходили. Они делают продукцию под то, чтобы попасть в номинацию «Золотой маски».

- Руководители департамента министерства культуры нас точно слышат. Их помощники нас слушают. Они ходят, поздравляют. Говорят, гордятся…

- У нас теперь на флаги и знамена вывешивается количество номинаций в «Золотой маске». Слушайте, но это фестиваль, который соответствует этому году. Многие театры совсем с ума посходили. Они делают продукцию под то, чтобы попасть в номинацию «Золотой маски».

- А так построена система. Главный режиссер придет к чиновнику и скажет: «Вот, у нас «Золотая маска», будьте любезны повысить финансирование».

- Ну, пусть тогда Михаил Юрьевич и Марина Аркадьевна Зорина придут к чиновникам и скажут, что у них редчайшая государственная премия имени Федора Волкова, которую мало кто имеет. Я помню, Георгий Исаакян был ею удостоен.

- Если этот чиновник знает кто таков Федор Волков.

- Ну да. Сын купца Полушкина (смеются)

- Что вы бы хотели пожелать этому театру и пермякам?

- Ну пермякам я желаю впечатлений от этого театра. Чего же еще пожелать? Театр в хорошем доме, в хорошем месте... Театру я желаю идти вперед с достоинством. Все у него для этого есть, и эти 50 лет не прошли даром. Знаете, если бы на 100-летнем юбилее побывать... Не побываю - точно. Может, наука дойдет до такого, что кто-нибудь сможет послать мне СМС о том, что и к 100-летию театр жив и все у него хорошо.