Евгений Ройзман о выселении фонда "Город без наркотиков"

Евгений Ройзман: Я, как обычно, приятное с полезным. Друзья, у нас же есть своя проблема. Фонд «Город без наркотиков» находится в старом здании на Белинского, 19. Этот адрес уже знает вся страна, мы там 14-й год. И нам предыдущая власть, предыдущий губернатор именно, как оценка заслуг фонда, из уважения к фонду нам это здание передал в безвозмездное пользование. Мы платим все платежи, коммуналку всю платим, еще чего-то с нас берут. В целом 100 тысяч в месяц мы на этой операции сэкономили. И мы на эти деньги начали очень сильный и красивый проект «Страна лез наркотиков». И нам было очень приятно, что власть оказала уважение, и мы в ответ с уважением. Пришел новый губернатор, который решил у нас этот домик отнять.

А это что был за губернатор, который новый пришел, Мишарин или уже после него?

Евгений Ройзман: Мишарин нам этот домик дал, а после него пришел человек, он пришел из Тюмени, другой не наш, и посчитал, что зачем фонду «Город без наркотиков», и решил отнять. Естественно, начался скандал серьезный, люди поднялись. Но у нас был суд, и наш Свердловский Арбитражный суд, коллегия из трех судий сказали, что претензии власти к фонду «Город без наркотиков» безосновательны. Мало того, еще частное определение. Сказали, что здесь имеет место злоупотребление правом. Сказали – все сделано по закону, что вам еще надо? И мы думали, что на этом история закончится. Но, тем не менее, власть пошла немножко дальше, и попытались оспорить это решение в арбитраже. И вот завтра мы узнаем, что скажет Пермский Арбитражный суд. Поэтому я все равно сюда должен был приехать, чтобы присутствовать лично. Но я Пермь люблю, и каждую возможность здесь побывать я использую. Я считаю, что пермякам повезло. Здесь гораздо больше осталось объектов, чем у нас в Свердловской области, больше древности осталось. Здесь такие просто жемчужины России, как Соликамск, Чердынь, Ныроб. Здесь замечательный Музей современного искусства, очень красивый, очень дерзкий музей. В этом плане пермякам повезло. Хотел зайти в Музей советского наива, то, что Агишев сделал, это очень хороший музей, но он сегодня, к сожалению, закрыт. И, конечно, ваша замечательная галерея, где экспозиция пермской деревянной скульптуры просто уникальная совершенно вещь. Плюс, у вас Хохловка, Ильинское, Кунгур. Долго могу об этом говорить.

Можно подумать, у вас в Свердловской области ничего подобного?

Евгений Ройзман: У нас в Свердловской области есть очень серьезные вещи. У нас есть знаменитое село ??????? (неразборчиво), у нас есть Невьянск, у нас есть Невьянская икона, у нас есть Тагил. Но такая концентрация, как в Перми… Но мы же рядом, мы соседи. То есть мы можем пользоваться вашим, вы можете пользоваться нашим. Тем более, к пермякам у нас всегда традиционно хорошо относились, и такие братские города.

Мы тут давеча вашим земляком попользовались. Он теперь у нас губернатором работает.

Евгений Ройзман: А у вас еще замечательный писатель есть – Алексей Иванов, который на самом деле для продвижения тренда Перми сделал едва ли не больше всех на сегодняшний день. Так он сейчас пишет серьезную очень книгу об Екатеринбурге.

Это потому, что мы его во время «культурной революции» от себя «отжали», как бы, вытолкнули немножечко. Неуместный оказался.

Евгений Ройзман: У нас еще смешнее. У нас писателя Крапивина вот так «отжали», и он уехал в Тюмень. Писателя Крапивина, на книгах которого воспитывалось целое поколение, если не два. Просто вот так вот.

И это была, пожалуй, одна из самых, самых, самых больших литературных потерь для Екатеринбурга, города, уникального своими стихами, своими песнями. Потерять Крапивина – это просто что-то с чем-то. При всем притом, что сам Владислав Крапивин неоднократно говорил про города. Он говорил про Екатеринбург, он говорил про Тюмень, а это тоже город его. И, конечно, весь такой абсолютно условный «гриновский» Зурбаган - это тоже крапивинское. Потому что это может быть в Севастополе, может быть в Ялте, где угодно, непринципиально. Он выбрал Тюмень. Почему?  

Евгений Ройзман: Роман, у меня была подобная история не так давно. Мне посчастливилось открыть первый и долгое время единственный в России частный музей иконы. Он называется «Невьянская икона». Это уникальное совершенно явление. Это уральское горнозаводское старообрядческое иконописание. Здесь на территории Пермского края эти иконы бытовали в старообрядческих общинах, в частности, в Ильинском. Из Ильинского есть иконы, которые происходят. И есть еще одно замечательное направление – Красноуфимская икона. Это уже ближе к вашей территории, это Суксун, Юго-Кнауффский заводы Калинина, Тисовский завод, это уже ближе к вам. Этот музей бесплатный. Я вкладываю в него деньги, вынужден комплектоваться. Я под него создавал реставрационное отделение в училище имени Шадра. Постоянная научная работа бок о бок с университетом с нашим. У меня два таких проекта – это фонд «Город без наркотиков», который отнимает кучу денег, и музей «Невьянская икона». Не хватает мне денег. Причем музей один из лучших в России, признают этот музей, постоянно «Вестник» выходит, много всего интересного. Но не хватает, не справляюсь. Понятно, что я все равно фонд буду поддерживать, потому что там идет о жизнях людей. Музей – культурный проект, хороший, приятный, но это культурный проект, это для удовольствия.

А фонд – это совсем другое, это для спасения людей. И я попал в ситуацию, когда у меня просто нет денег, ну нет у меня денег. Я начал разговаривать с властями, я говорю – слушайте, я создал музей, он очень серьезный, очень дорогой, один из лучших в России. Мне никто не давал помещение, я вынужден был его построить. А от теперь, построив это помещение, разместив там музей, мне его приходится содержать. У меня уходит до 300 тысяч в месяц. Это я из кармана достаю свои деньги месяц за месяцем, а музей бесплатный, очень много народу, он посещаемый. Я говорю – помогите, ну помогите. Ноль эмоций, ноль реакции. Мне позвонил Чиркунов и говорит – слушай, у тебя там проблемы. Говорю – проблемы, не справляюсь. Он говорит – перевози музей в Пермь. Перевози музей в Пермь, мы договоримся, решим, дадим тебе помещение, мы поможем с охраной, поможем с арендой, перевози музей в Пермь. А это музей, который украсит любую столицу мировую. Это не потому, что я такой, а потому что явление такое. И то что вот так Чиркунов позвонил, губернатор Пермского края, не наш совсем человек позвонил и предложил помощь, это, конечно, Перми бы был огромный плюс. Но я бы не повез просто из патриотических соображений. Но я для себя это имею в виду. Мне было очень приятно. Как-то справляюсь, но не просто все.

Басаргин бы не позвонил?

Евгений Ройзман: Я не знаю. Мы знакомы как-то все равно. Но, знаете, очень интересная вещь. Политические связи между народами есть, есть экономические связи между народами. Политические связи когда есть, где-то бок о бок, где-то концепция поменялась – вообще врагами стали. Экономические связи между народами – ну да, они крепкие. Они крепкие, но рынки изменились, караванные пути ушли куда-то в сторону – ноль экономических связей, всё, как и не было. А культурные связи, они гораздо крепче. Они не зависят ни от кого и ни от чего. Это настоящая связь между народами. Ее не навязать сверху, вот культурную связь. Поэтому культура – это самый серьезный мостик между народами, между соседями. И, вообще, за это имеет смысл держаться. Я в свое время столкнулся в Грузии. Там нет памятников Ленину и Сталину, просто их убрали, но зато там везде памятники стоят Лермонтову, Пушкину и Грибоедову. Там везде сцены из «Мимино», Зураб Церетели делал. Там охотно говорят на русском языке, там понимают русскую культуру, знают и ценят русскую литературу. И там векторы могут сложиться, как угодно. А вот эта связь, она будет настоящая. И никто друг на друга не поднимет, это слишком серьезно. Вот создание культурного пространства, то, что у вас в Перми получилось, оно настолько серьезно. Есть города, бюджеты которых формируются музеями. Правда, эти музеи были созданы по 500, по 600 лет назад. Дальше. Любой инвестиционный климат создается за счет въездного туризма. Чтобы вкладывать деньги, надо видеть, куда ты вкладываешь. Это должен быть какой-то въездной туризм. Надо создавать какие-то объекты, чтобы ехали люди. Чтоб они видели, что живут тоже нормальные люди, что у них хорошо, интересно. Вот так и налаживается все. Поэтому в культурное пространство имеет смысл вкладываться, и вам в этом плане в Перми повезло.  

У нас есть такая общепринятая точка зрения, заключается в следующем. Вот есть Екатеринбург, там люди так люди – они строят, у них огромное количество квадратных метров ежегодно вводится, они дороги ремонтируют в городе. Не всегда получается, но в целом удачно. У них вузы, у них постоянно идет какая-то движуха, они фактически столица. А мы здесь занимаемся какой-то ерундой. Привозим сюда московских культуртрегеров, которые там неуспешны, там они неудачливы, а тут они реализуют за бюджетный счет свои амбиции, и мы, вроде как, на этом пытаемся выехать, хотя на самом деле над нами в цивилизованном мире смеются.

Евгений Ройзман: Нет. Во-первых, друзья, я должен вам сказать – никто не смеется, вам завидуют реально. Из Екатеринбурга картинка смотрится точно также, только наоборот. Ну че вот тут у нас че-то строят, все сплошь из стекла и бетона, а вот Пермь – живой город, столько интересных событий. Но мы всегда дружили. Здесь была замечательная, вообще, невероятная плеяда поэтов. А здесь Виталик Кальпиди из Перми, он сейчас в Челябинске, но, я считаю, он один из первых номеров был в русской поэзии. Юра Беликов, который сейчас в газете «Звезда». Его в свое время избирали «махатмой» русских поэтов. Юра Асланьян был, Слава Дрожащих, замечательный поэт. Здесь много очень хороши поэтов было всегда. Здесь столько всего интересного. Меня всегда тянет в Пермь, мне здесь нравится.

Вы сам поэт.

Евгений Ройзман: В прошлой жизни да. У меня чего-то оборвало, вот я с 2004-го года ни одной строчки. А раньше да, раньше был. Я член Союза писателей, несколько книжек вышло.

Я вспоминаю еще, на ваши стихи песни положены.

Евгений Ройзман: Песни сделала Юта. Очень красивые песни, очень я доволен. Вот мне пока не пишется.

Не пишется, потому что некогда? Не пишется, потому что в голову ?????? (неразборчиво)?

Евгений Ройзман: Ушел механизм. Я раньше понимал, как это в определенном состоянии вдруг – раз, и стихи, музыка все время в ушах. И вдруг – раз, и все на бумагу. И пропало, исчезло. Стихотворение рассказать?

Давайте.

Евгений Ройзман: Одно из таких серьезных моих программных стихотворений. «Полета нет. Окончился полет. Разбег устал. Полет не начинался. Разбег не знал. Полет не намечался. Разбег устал. И больше устает. Все дальше от полета отстает. Отстал, остановился и остался. Еще не знал, что навсегда расстался. Разбег бежит. И все. Летит полет. Полет летит. Разглядывает небо Полет уверен, что разбегом не был. Разбег у кромки поля, чуть дыша, Остановился. Глаз не поднимает. И горько плачет. И не понимает, Чем это он полету помешал». Вот такой сонет был.

Про вас?

Евгений Ройзман: Да не знаю, про полет и про разбег.

У нас есть еще одна такая интересная штука, на которой, я верен, вам бы понравилось. Мы летом проводим такой фест, называется «Пилорама». Съезжается огромное количество людей из самых разных уголков страны. У фестиваля обычно две составляющих: одна, условно назовем ее «гражданско-политически-дискуссионная», а другая, она все-таки такая, культурная составляющая. В рамках гражданско-политически-дискуссионной меняются темы, они задаются заранее, проводится огромное количество ярких жарких споров, полемик, всего остального. В рамках кулшьтурной составляющей чуть спокойнее. Туда приезжают поэты, музыканты. Был Шевчук, приезжал Макаревич. Огромное количество поэтов приезжали почитать свои стихи на свободных площадках. И вас там почему-то еще ни разу не было. И у меня все время была в голове мысль: а почему? Неужели никто так не догадался взять и позвонить Ройзману, который за 300 километров, он здесь рядом.

Евгений Ройзман: Ко мне звонят. Я же в другом графике. Я сам себе не принадлежу. Я в этот раз приеду а «Пермь-36», фестиваль будет, я в этот раз приеду обязательно. Я Нателле Болтянской обещал, что я приеду.

Тут еще такая штука. Я не совру, у меня на столе, на моем рабочем, лежит листок, там написано: «Рома, к тебе придет Ройзман. Пожулйста, уговори его приехать на «Пилораму». Возьми у него координаты и передай мне». И подпись - «Нина Соловей», одна из организаторов.

Евгений Ройзман: Рома, возьмете и передадите, и все, пусть будет. Мне интересно.

И там еще приписка: «Он нам интересен, как поэт».

Евгений Ройзман: Это, кстати, очень приятно. Хоть не все про наркотики.

Кстати, Макаревич когда приезжал как-то раз, не только песни пел, хотя их он пел тоже. Он, по-моему, добрую половину дискуссий старался посетить, и слушал, и участвовал.

Евгений Ройзман: Слушай, интересная история с Макаревичем. Я его знаю лично, он очень достойный человек. Макаревич в свое время пошел и встретился с президентом. Там куча радикальной аудитории, там же молодые все дерзкие, говорят – вот, Макаревичу руки не подам, вот Макаревич, он с властью. Володя Шахрин говорит – ну можно вступать в полемику. В полемику можно вступать в том случае, если тебя пригласили к президенту, а ты туда не пошел. А Макаревич пошел. И тогда ты можешь что-то сказать Макаревичу. Но тебя же не пригласили. Поэтому че ты можешь Макаревичу сказать? А мне потом Володя говорит – ну смотри, Макаревича в середине 70-х гнобили комсомольцы, потом его долбили коммунисты, а он всю жизнь делал свое. И поэтому он Макаревич, а они непонятно, кто, и непонятно, где. Вот я к этому также отношусь.

Кстати, Шахрин – один из немногих музыкантов, который прогрессирует от пе6сни к песне, сохраняя свой стиль, но, тем не менее, не перепевая самого себя. Недавно мы с коллегами обсуждали, как так могло получиться, и пришли к выводу, что Шахрин, Бегунов и вообще ребята из «ЧайФа» одна из немногих команд, которая занимает активную гражданскую позицию помимо про чего.

Евгений Ройзман: Вот. Они занимают активную гражданскую позицию и растут вместе с аудиторией. То есть не получается так, что аудитория растет, а они там остались. Мало того, они просто хорошие парни. И я скажу еще тем, кто не знает. Я один раз с ними столкнулся. Они к нам приезжают на «Изоплит», в реабилитационном центре делали концерты, и они один раз вошли в такой азарт, и в две гитары на несколько часов дали такой концерт, такую акустику. Сидели-то в комнате, все наши набились, у нас тогда народу было больше 100 человек в реабилитационном центре. Володя еще умудрялся прицепить к себе губную гармошку. Они играли на гитаре с губной гармошкой, а мы с Дюшей так подпевали, они нам потом губную гармошку эту подарили. И я не ожидал – Володя показал такое владение гитарой. Я не думал никогда. Это гораздо круче, чем Зинчук, никогда просто даже не подозревал, потому что со сцены этого не видно и непонятно. То есть у него разные такие аспекты есть. И просто сам по себе он порядочный и сильный парень.

Как у вас так получается в Екатеринбурге: у вас музыкальные группы буквально, как грибы? Когда мне говорят «свердловский рок», имея в виду «Агату» или «Наутилус», или, допустим, тех же самых «ЧайФов», я никак не могу понять: неужели, ребята, вы, имея в виду эту троицу, еще ни разу не слышали этот замечательный регги, как там, «грабь, убивай»?

Евгений Ройзман: У нас очень много, у нас «Алай Оли» Оля регги замечательные, сильные поет, у нее команда сильная, Юта, она свердловчанка, Саня Семенов «Рабфак» свердловчанин, «Смысловые галлюцинации», Чичерина. То есть я могу долго перечислять. Нам повело, у нас так получилось.

Нет, так получилось, это когда у вас три группы подряд, и все из них на российском Олимпе. А у вас их порядка 20.

Евгений Ройзман: Рома, скажи «на мировом». Зачем ты сказал?

Хорошо, на российском.

Евгений Ройзман: Ну на мировом.

Хорошо, на мировом. У вас из порядка 20. и они выходят, выходят, выходят. Откуда?

Евгений Ройзман: Я тебе скажу интересную вещь, вот как творческий человек: очень серьезный вопрос аудитории. Если аудитория подготовленная, если аудитория искушенная и требовательная, это заставляет мастера подниматься и расти. Понимаете, да? Думаю, что вот здесь такой альянс, город такой, люди такие, получилось, повезло. Очень приятно, что нам есть, чем похвастаться.

А почему тогда не у вас Музей современного искусства, не у вас «красные человечки», не у вас огромное количество арт-объектов, и обгрызенное яблоко тоже не у вас, а у нас?

Евгений Ройзман: Знаешь, почему? Че-то у меня такое ощущение, что мы в какой-то момент на уровне власти куда-то погнались за деньгами, какой-то темп взяли немножечко не свой. Есть очень хорошая история, когда приехала экспедиция в Африку, Левингстон, и надо было куда-то торопиться, забрасываться. И наняли африканцев, чтобы они несли поклажу, и заставляли их все время бежать бегом и платили им сумасшедшие деньги, чтобы они быстрее, быстрее. И они на третий день сели и сказали – мы дальше не пойдем. Им говорят – почему, ведь вам платят такие деньги, почему вы дальше не пойдете? Они говорят – знаете, мы бежали так быстро, что обогнали наши души, и пока они не вернутся, мы дальше не тронемся.

Буквально несколько дней назад обращается ко мне один из наших коллег, и говорит – слушай, тут в воскресенье в Пермь приедет Ройзман, если хочешь, бери к себе в эфир, мы обо всем договоримся, я уверен, что будет интересно. Я говорю – что-то важное? Конечно, важное. У него же суд Арбитражный. И я, соответственно, пришел заранее, смотрю, набираю материал, думаю: Арбитражный суд, надо будет поговорить о важном. Приходит Ройзман, садится в эфир, буквально против меня, еще не включены микрофоны, и задает мне вопрос – о чем мы будем говорить? И тут я понимаю, что я попал впросак, потому что никак об Арбитражном суде он говорить не хочет. И тогда Евгений Вадимович меня успокаивает одной фразой: «Ничего, я тогда тебе какие-нибудь истории порассказываю». Евгений Ройзман сегодня рассказывает истории в рамках воскресного вечернего эфира.

Евгений Ройзман: Друзья, у нас завтра будет суд, Пушкина, 112. Это пермский Арбитражный суд, в 10 часов утра, суд по нашему домику. Для нас эта ситуация тестовая. Мы увидим, существует ли независимая судебная система в России. Потому что когда нам наш домик передавали на Белинского, 19 в Екатеринбурге, власть настолько внимательно к этому отнеслась. Проложили всеми бумажками, то есть комар носа не подточит. И теперь они вынуждены сами себя опровергнуть. Поэтому в суде 1-й инстанции е получилось, потому что судьи оказались бесстрашные и беспристрастные. Посмотрим, как это будет выглядеть в Перми. Это на самом деле интересно очень. Конечно, если все пройдет, я, конечно, скажу всё свое мнение. А пока я хочу вам рассказать одну короткую историю, это очень красивая история, здесь я ее никогда не рассказывал. История о том, как авторитет и как имя может сработать через некоторое время.

Есть такой замечательный марийский художник Эчик Барцев, ему уже много лет, за 70, он жил в бедной марийской деревне глухой. Отец ушел на войну, а он был председателем колхоза – Александр Барцев, был очень уважаемым человеком, добрым и справедливым. Когда начала война, он первым добровольцев ушел на войну, и к декабрю уже погиб 41-го года. И мать сразу же умерла. И осталось пятеро детей. Самому младшему было 3 года, а самой старшей – 11. Пятеро детей остались без отца. Как войну пережили, вообще непонятно. После войны наступило самое тяжелое время. И вот год 47-й, ситуация такая – брат средний нанимается пасти колхозное стадо, и за это ему обещают 2 мешка ржи. И он босиком в апреле начинает пасти, в конце апреля выгонять уже начинает, и до октября. В октябре стадо уже загнали, и он идет получить свои два мешка ржи. Они сироты, их там пять человек, как-то перебиваются. Он заходит в сельсовет. Мне, говорит, обещали два мешка ржи, у меня дома все голодные. Ему говорят - слышь, пацан, иди, не до тебя, вообще, не до тебя. 47-й год Он пришел домой, его все ждут. Он приходит домой, сел и заплакал. И они сидят и просто вот так все плачут, потому что понимают, что сейчас они умрут с голода, им зиму не пережить. Эчик мне рассказывает – представляешь, у меня в душе такой гнев вспыхнул, я не знал, что делать. Я, говорит, пошел и нашел старое письмо отцовское в шкатулке, еще довоенное. Я взял, посмотрел почерк и сел и написал письмо: «Уважаемые односельчане, пишет вам ваш бывший председатель колхоза, а ныне командир Красной армии Эчик Барцев. Выполняя секретное задание товарища Сталина, не мог сказаться. Приеду, расскажу все подробно. А теперь сообщите мне, как там моя семья, не нуждается ли чем». И запечатывает конверт хлебным мякишем, переводит как-то печать. И заманивают они к себе девчонку, их родственница, она почтальоном работала, в 3-4 классе училась. И они это письмо подсовывают в сумку. И она несет и отдает письмо в сельсовет. И он говорит – я сижу дома, у меня сердце колотится. И вдруг вечером к нам забегают соседи и говорят: - Ребята, ребята, отец-то ваш жив оказывается, и, говорит, так внимательно к нам. Проходит час, и к нам приходит директор школы нашей, говорит – ну че, как вы тут поживаете, как вы тут, нормально ли у вас все? И уходит. И вдруг еще через час, уже поздний вечер, во двор закатывается подвода, и возчик нам не дает ничего взять, и начинает сгружать к нам в чуланку мешки с мукой. А потом пришел председатель колхоза, директор школы, говорят - так, если че, отец там это, отцу передавайте привет, поклон. Он говорит – и мы выжили. Меня не разоблачили, мы выжили. Я говорю – Эчик Александрович, представляете, это даже не отец вас спас, это вас спасло доброе имя отца. Отца уже в живых не было, только его имя вас спасло. Вот такая история была. Представляете?

Евгений Ройзман рассказывает истории. Пишут по ICQ. «Чем Пермь отличается от Екатеринбурга. У вас все тихо строится, а у нас бесконечные конкурсы, и ничего не строится: ни аэропорт, ни оперный, ни эспланаду ничего не могут сделать».

Евгений Ройзман: У нас в свое время дали возможность, дали свободу бизнесу. Понятно, что, как сказал один из вице-мэров, улыбнувшись, есть определенный порядок прохождения документов. Я понимаю, что он имел в виду. Но, тем не менее, все строится, дают землеотводы. У нас огромный район построили, Вексельберг построил огромный район с хорошими прямыми улицами, город там заасфальтировал, город делал улицы. То есть у нас все шевелится, все работает, все живет. У нас настолько уже выстроена эта система, что сейчас может прийти даже совсем уже бездарный управитель, ему просто не дадут ничего сильно испортить. У нас есть в городе понимание такое, что сам не сделаешь – никто не сделает, что во всем надо участвовать, надо вкладывать свою энергию. Хотелось бы, чтобы было понимание, что это наш город, другого такого родного города не будет, и надо как-то делать его лучше. Пермь… протяженность немножко другая, расстояние, больше территории. Но я вот посмотрел Пермь, у вас в Перми очень много старых домов осталось. У вас осталось много признаков того, что Пермь был губернский богатый город. Каждый старый дом надо беречь. Я не знаю, как это делать. Может быть, отдавать в частные руки и освобождать от каких-то налогов, чтоб люди приводили в порядок. Я не знаю, как делать. Я бы берег каждый дом старый, и каждое дерево в городе надо беречь. Потому что у вас есть некоторые районы, ну как война прошла там. Что меня задело, что мне не понравилось, притом, что я очень люблю Пермь, у вас очень много исписанных фасадов домов. И особенно больно, когда старый дом отреставрирован, он очень красивый, он украшает город, и он испещрен какими-то дикими граффити. Это некрасиво, нехорошо. Как с этим бороться, я пока тоже не понимаю.

А у вас граффитистов нет в таком количестве? Я имею в виду не граффитистов, которые рисуют, а тех, которые оставляют свои следы тэгами.

Евгений Ройзман: У нас есть, но у нас это ближе к окраинам. Так в центре у нас нет. Хотя, когда это появляется, это очень неприятно, это задевает. Я не знаю, как с этим бороться.

У вас аэропорт есть шикарный абсолютно. И эта же компания, которая управляет вашим аэропортом, давеча вступила во владение нашим, выиграв конкурс. Понятное дело, что злые языки тут же сказали, что там, где Басаргин, там Вексельберг, там, собственно, и аэропорт.

Евгений Ройзман: А че плохого-то?

А теперь самое интересное, че плохого. Есть такая тема, что ваш аэропорт построен, но не загружен на 100-процентную мощность, поэтому, если та же самая компания будет строить пермский аэропорт, то никакого цимиса развивать пермский аэропорт нет, потому что можно весь пассажиропоток аккуратненько перенаправлять к вам, что-то типа такого, для того, чтобы Кольцово лучше жилось. И вроде как Пермь и так был городом вторым в противостоянии Пермь-Екатеринбург последние несколько десятков лет, а сейчас и вообще станет заштатным пригородом.

Евгений Ройзман: Я на самом деле считаю, что Россия настолько велика по территории, и дороги и коммуникации – это просто кровеносные сосуды. И я считаю, что в это надо вкладываться и вкладываться. Допустим, если бы была нормальная дорога между Пермью и Екатеринбургом скоростная, то гораздо больше людей могли бы из Екатеринбурга и из пригородов искать работу в Перми, и пермяки могли бы работать в Екатеринбурге. Если бы были скоростные поезда, скоростная электричка, это было бы еще проще. И поэтому, я считаю: всё, что вкладывается в инфраструктуру, и всё, что вкладывается в коммуникации, это оправданные траты. Самое дикое, что можно было придумать за последнее время, на мой взгляд, это сочинская Олимпиада. Более дикого ничего придумать было невозможно – зимнюю Олимпиаду в самом южном городе страны. А в коммуникации надо вкладываться, эти деньги не пропадают. И в инфраструктуру надо вкладываться.

«Сапсан» между Пермью и Екатеринбургом возможен?

Евгений Ройзман: «Сапсан» - это уже прошлый век. Я считаю, что имеет смысл просто скоростные магистрали, скоростные поезда, другие выделенки, не на том, на чем идут товарняки. У нас самое медленное движение товарных поездов, вообще, самое медленное. В Китае в 4, в 5 раз быстрее ходят товарные поезда, они гораздо более загруженные. У нас там километров 20 в час сейчас средняя скорость. Я считаю, что надо для скоростных выделять, и это просто свяжет, как кровеносной системой, города. Тем более, города близкие, дружеские отношения. Бизнес будет на другом уровне и с другой скоростью развиваться. Вот мое мнение, для России, если бы в России были нормальные коммуникации, и была бы возможность ездить на работу в соседние города, мы бы не нуждались в гастарбайтерах в никаких. То есть мы бы решили проблемы свои сами.

Вы так резко про сочинскую Олимпиаду. А как вам идея Чемпионата Мира по футболу 18-го года? Екатеринбург она затронет.

Евгений Ройзман: У нас уже начались фокусы. У нас уже какая-то странная перестройка стадиона, который только что построили, Центральный стадион. Уже потребовали миллиард просто на новый проект. За миллиард можно еще один город спроектировать. И еще будет 10 миллиардов вложено. Там стоимость кресла пластикового, она будет получаться больше 100 тысяч долларов. Это ненормально, это не по-человечески. После сочинской Олимпиады уже все берега потеряны. Те, кто хочет украсть, у них уже в голове миллиарды. Мне это не нравится. Это некрасиво. А вообще сочинскую Олимпиаду, это мое такое понимание, это, знаете, отец пришел домой, такой подбуханный, на кураже, у него из карманов деньги валятся. И тут дети голодные, и жена обтрепанная прибегает, говорят – папа, папа, столько денег, здорово, здорово, давай еды купим. Он говорит – нет, дети, еды мы купим потом, а на эти деньги мы устроим фейерверк, чтобы видели все соседи. Вот этому я уподоблю сочинскую Олимпиаду. Ну это мое мнение.

А Чемпионат Мира все-таки…

Евгений Ройзман: А я не знаю еще, сколько на Чемпионат Мира уйдет. А я бы эти деньги вложил в развитие детско-юношеских спортивных школ, и вот тогда можно поднять уровень.

Мы достаточно длительное время завидовали Екатеринбургу, когда у вас произошла реорганизация системы управления, и спортом стало ведать министерство. Вас уже достаточно давно министерство по спорту, а у нас не очень, всего лишь буквально несколько лет. При всем при этом длительное, опять же, время в плане больших спортивных команд, играющих в предельно высоких лигах, Пермь была впереди. Как так получалось?

Евгений Ройзман: Я столкнулся с одной очень интересной вещью. В свое время челябинцы через областную думу продвинули закон, и стали платить зарплаты всем дворовым тренерам, тренерам, которые работают на земле с детьми. И они подняли, просто у них на другой уровень вот этот детский спорт вышел. Я считаю, всегда надо думать, во что и как ты вкладываешь деньги. Когда у тебя штук 100 школ вообще без спортзалов стоят, то вкладывать деньги куда-то дальше не имеет смысла. Я считаю, в первую очередь надо вкладывать в детей. Потому что те, кто застал советскую власть, и жили, помнят, как ходили по классам тренера, каждую неделю набирали в секции, когда в секции было не протолкнуться, и это было бесплатно. У советской власти был ряд плюсов, и нельзя о них забывать.

Кстати, уж коли за советскую власть заговорили, у нас давеча появилось достаточно широко по стране реваншистское движение «Суть времени». Они просто набирают обороты в попытках создать СССР, «два-ноль», как сами говорят, фанаты Кургиняна.

Евгений Ройзман: Это такие проекты с пеной у рта, они некрасивые, и люди не до конца понимают, что говорят. В одну и ту же воду нельзя войти дважды. На самом деле Советский Союз пал жертвой своей собственной политики и недальновидности. И когда коммунисты говорят – вот как было хорошо при Советском Союзе, какая была страна, а че ж вы ее просрали-то тогда, свою страну? У вас же не получилось, вы банкроты оказались, в конце концов. А кто, кроме вас самих, виноват? Вы были у власти 70 лет. Почему вы не сумели так, чтоб страна была долговечной, процветающей? Вы же этого не сделали. У вас страна обанкротилась. Кто виноват?

Если от политики еще чуть-чуть поглубже копнуть, у вас было две попытки поиграть в политику.

Евгений Ройзман: Люди добрые, давайте я вам переведу то, что сейчас Роман только что сказал. Я был депутатом Государственной думы и избирался по одномандатному округу у себя в Екатеринбурге, и работал изо всей силы. Я один из немногих депутатов, кто постоянно вел личный прием населения. У меня только за последний год тысяч 11 прошло в 2007-м году, просто через личный прием. У меня много тысяч депутатских запросов, многие вещи удались мне. В свое время мне сделал предложение Миронов, лидер «Справедливой России», говорит – Женя, давай, вот тебе моя рука, мы с тобой, я десантник, я никогда не предам, и так далее. Как только я согласился, начал набирать в Свердловской области, сделали замеры, посмотрели, что мы уже равны «Единой России» по рейтингам. Всё, Миронова дернули в Кремль, взяли за ухо и сразу же так немножко надавили, из него и повидло сразу полезло. И я уже никуда не пошел на следующий созыв. Ну не пошел и не пошел. А потом появился Прохоров. В 2011-м году меня нашел Миша Прохоров, он говорит – я предлагаю тебе идти в Госдуму по федеральному списку «Правого дела». Я говорю – Миша, если я иду, что входит в мои обязанности? Он говорит – твоя непосредственная работа: формирование позиции государства на федеральном уровне пор теме борьбы с наркотиками и борьбы с алкоголизмом. Я говорю 0 да, я все понимаю. Я говорю – Миша, но будет так: тебя обязательно вызовут или в Кремль или в Белый дом и скажут - убирай Ройзмана, наши действия? А он говорит – в таком случае уйдем вместе. Сказано – сделано. Я скажу, что Прохоров в той же ситуации, что Миронов, очень достойно себя вел, и вел себя совершенно по-мужски. То есть вот, два раза. Сначала меня в Государственную думу не пустил, как сказал Миронов, один президент, а в эту Государственную думу меня не пустил другой президент. Я не знаю, чего я им плохого сделал, потому что я человек конструктивный, и привык работать. А в этот раз сейчас Миша сделал партию, как и обещал, «Гражданская платформа». Даст бог, все получится. Суть «Гражданской платформы» очень простая – это партия кормильцев, это партия людей, которые умеют работать, зарабатывают деньги, которые создают рабочие места. Это люди, которые платят налоги и хотят понимать, как эти деньги расходуются, хотят в этом участвовать – в процессе построении своей страны. Это люди, которые не уезжают из России, дети которых не уезжают из России. То есть это именно партия кормильцев. И мне здесь, конечно, по пути. Я попробую поучаствовать.

То есть это будет ваш третий заход?

Евгений Ройзман: Посмотрим. Я бы на самом деле вообще ни с какими партиями не связывался особо, потому что, когда люди голосуют за конкретного человека, они ему могут потом посмотреть в глаза. А когда люди голосуют за партию, кому потом в глаза-то смотреть?

Вот тут-то, собственно говоря, мы и подходим к самому важному: за конкретного человека люди могут проголосовать у нас нынче на двух этапах выборов – либо на мэрских, либо на губернаторских. В принципе, я могу назвать несколько регионов, где вы и там, и там, с опережением возьмете всех.

Евгений Ройзман: По губернаторским выборам пусть иллюзий не будет. Сейчас ситуация такая – Госдума в третьем чтении приняла закон о том, что на местах будут решать. То есть губернаторы будут решать – делать ли прямые выборы губернаторов или не делать прямые выборы. Допустим, в Челябинской области, если Юревич пойдет, он выиграет. А у нас в Свердловской области Куйбышеву не выиграть ничего. Поэтому, я думаю, что там могут быть прямые выборы, а здесь не может быть. Поэтому ситуация такая, с подвохом, не очень красивая. Я же считаю, что надо возвращать одномандатные округа, обязательно чтобы люди шли в Государственную думу от своих избирателей, а не от партии, и отчитывались напрямую перед избирателями. Я также считаю, что   каждый край, каждая область люди достойны выбирать себе губернатора. И я не думаю, что люди понимают хуже, чем понимает Москва. У назначенцев куча своих проблем. То есть, когда приходит назначенец, ему надо со всеми договориться. Чтобы договориться, ему надо что-то раздать. А у него своего ничего нету. Может раздавать только чужое. Потом ему надо, чтобы о нем хорошо говорили. Для этого они начинают покупать СМИ. Потом ему надо набрать команду. Но к назначенцам в команду идут далеко не лучшие, и сразу же начинается конфликт. Потому что люди жили, работали, делали свой край лучше, вдруг им говорят из Москвы: теперь вот у вас будет начальник. Ну, будет, будет, пожали плечами, отошли в сторону. Я считаю, институт назначенцев неэффективен. И считаю, что надо делать прямые выборы губернаторов и делать прямые выборы по одномандатным округам, в Государственную думу, и или оставить смешанные – половина идет по спискам партийным, половина по одномандатным округам. Тогда все будет по-честному, и тогда во многих регионах снимется политическое напряжение.

Что сделаете со своим ресурсом, если вдруг у нас будет что-то похожее на прямые выборы. У вас он мощнейший, используете сами на себя, или, может быть, помогать кому будете?

Евгений Ройзман: Я когда вижу достойных кандидатов, я с удовольствием поддержу достойных кандидатов. Если я не увижу кого-то, я способен выдвигаться сам. У меня для этого есть и ресурсы, возможности и понимание. Там, где я увижу, что я могу принести пользу своим избирателям и своему городу, я не постесняюсь, я пойду. На самом деле время есть, мы же никуда не торопимся.

Вас благодарят за новогоднюю историю с женщиной и телевизором. Это по материалам Живого Журнала.

Евгений Ройзман: Это подлинная была история, да.

Слушатель: Меня зовут Юрий. Есть подозрение, что молодая женщина 23-х лет принимает амфетамины. С чего начинать, куда бежать?

Евгений Ройзман: На амфетамины есть тесты. Они есть в любой аптеке. Там сразу еж видно по поведению. Обязательно жестикуляция, гримасничание, подвижность неестественная. Есть телефон для пермяков специально: 8-953-0000-953. Это телефон «Страны без наркотиков». В Екатеринбурге постоянно сидят диспетчеры. Если есть вопросы, просто звоните, всегда подскажут, расскажут, и особенно, если знаете, где торгуют наркотиками, сразу сбрасывайте. Мы по Перми стараемся работать тоже.

Достаточно много народу, кстати, за последнее время включились в вашу историю, как минимум, на уровне медиа сопровождения: делать перепосты, лайки, сообщать, рассказывать. И создалось ощущение, что лет, наверно, пять назад как будто бы всех прорвало. То есть длительное время вы работали, как бы, единственные на последнем краю, герои-панфиловцы, и потом – бах, подтянулось подкрепление. По крайней мере, ощущение такое есть – и массовое мнение, и паломничество к вам в Екатеринбург из Москвы, и рассказы о фонде «Без наркотиков» на самом высоком уровне. И, в общем, не спорьте, в некотором смысле негласное покровительство власть предержащих, по крайней мере, на уровне не политика Ройзмана, мы не трогаем, и очень-очень много таких моментов. Почему так произошло?

Евгений Ройзман: Потому что мы, когда начинали, шел просто вал негативной информации по нам. С нами боролись всеми способами. А так, как мы уже 14-й год работаем и на миллиметр не свернули, и стоим, и делаем дело, у нас 5 с половиной тысяч успешных операций против наркоторговцев, тысячи спасенных людей. И про нас можно сейчас написать все, что угодно, а люди-то понимают. И вот эта поддержка нормальных добрых людей – это, конечно, дорого стоит, и я постоянно ощущаю. И то, что вы сейчас сказали про власть, я должен это признать, на самом верху понимают нашу роль. И поэтому всегда осаживают силовиков, когда те уже далеко заходят. Это я должен признать, я за это, конечно, благодарен. Понятно, что помочь особо никто не помог, но и трогать не дают. Ну как-то справимся сами, выстоим. А страна такая, вы же понимаете, мы свою страну знаем – сам не сделаешь, никто не сделает. Но люди помогают. И всем добрым людям огромное спасибо за помощь.

Я про власть ведь не зря говорю.

Евгений Ройзман: Ты правильно сказал, ты правильно заметил, Роман.

Неоднократно, особенно последние раза три во время центральных на вас наездов. Такое ощущение, что в последний момент просыпался царь-батюшка, вызывал Бенкендорфа и говорил – Пушкина не трожь.

Евгений Ройзман: К тому, что вы сейчас говорите, есть одна очень серьезная вещь – назначенцы начинают решать свои внутренние маленькие проблемы за счет федеральной власти. Назначенец, когда делает какую-нибудь гадость, он обязательно пальцем показывает наверх – типа «я-то нормальный, но вот меня оттуда заставляют». В результате население про назначенца плохо не думает, начинает думать плохо про федеральную власть. Таким грешат, кстати, многие назначенцы.

Это да. Здесь спорить с вами не буду. Другое дело, что так ведь происходит отчасти из-за того, что менталитет «царь хороший, а бояре плохие» неискореним. Приходит каждый боярин и говорит – так, нет-нет-нет-нет, это ведь царь, вы же понимаете, конечно же, это же царь.

Евгений Ройзман: А еще доверительно и шепотом. И пальцем наверх оказывает.

Да-да. А я-то бы мог, я же последнюю рубашку…

Евгений Ройзман: Вот это, кстати, огромная проблема у федеральной власти, что так вот на местах представитель ее сваливает весь негатив на федеральную власть.

Вас к какой группировке, я имею в виду из имеющихся в Екатеринбурге, относят? Я не про бандитские, упаси господи, а, скорее, такой, промышленно-коммерческой. Принято считать, что Екатеринбург поделили на 4-5 частей. Вы чей?

Евгений Ройзман: У нас в Екатеринбурге есть город и есть область. Жесточайшее противостояние. Причем, оно на уровне личном сейчас, а на самом деле, я, как историк, понимаю – это противостояние торгового и промышленного капитала. Так всегда было. Поэтому я особо никуда не примыкаю. Я смотрю внимательно и там, и там. Где я увижу, кто правильно делает, я могу находиться в оппозиции, но любые разумные действия я поддержу и скажу вслух, потому что это нормально совершенно. Поэтому так мне удается какую-то независимость сохранять, слава богу.

А то, что про вас уже песни стали петь в народе…

Евгений Ройзман: На самом деле я вижу, что ко мне хорошо относятся, и вижу, что доверяют. И единственная моя задача просто этому соответствовать. Это достаточно ответственное занятие.

Тяжелый труд?

Евгений Ройзман: Да. Ни секунды расслабляться нельзя, и помнить, что тебя люди представляют таким, значит, надо соответствовать. Это серьезно, на самом деле.

То есть получается, что вы сейчас последнее время работаете Ройзманом.

Евгений Ройзман: Да, мне охота сидеть на берегу, писать стихи, у меня несколько книг незаконченных. Алексей Иванов приехал в гости, мы с ним у меня в музее разговаривали, и я ему завидую, потому что он приехал писать книгу, он собирает информацию, у него потихонечку вызревает. Он мощный, серьезный, хороший русский писатель. И мне так завидно, потому что я тоже могу писать, у меня тоже есть, что сказать, но я занимаюсь всякими другими делами.

Я бы еще попросил одно-два стихотворения напоследок, уж коли одно уже прозвучало.

Евгений Ройзман: Есть у меня такое программное стихотворение. Я столкнулся просто совершенно случайно. Я много общаюсь с детьми, по школам езжу, говорю, и представляете, я разговариваю с детьми и говорю - это наша страна, мы обязаны сделать ее лучше, мы же не будем уезжать из своей страны. И вдруг вижу – оп, и не попал, и понимаю, что многие хотят уехать. Меня это задело, потому что я считаю, что нельзя уезжать. Нельзя уезжать по той причине, что если ты уехал -   это бегство. Я это вижу так. Второй момент: они только этого и добиваются, чтобы мы уехали. И самое важное – я попытался до детей донести. Представляешь, вот у тебя мать тяжело болеет, а ты говоришь – че-то мамка моя совсем плоха стала, пойду-ка я себе другую мамку, здоровую поищу. Но ты же не можешь так сказать. Говорю, у меня мурашки по коже. У меня есть стихотворение такое. От многоточия начинается. «...одинокий Ной Ступив на трап, шаги свои замедли И вслух скажи, взглянув на эту землю: Я не желаю Родины иной. Когда шаги услышишь за спиной, Остановись и успокойся, чтобы Вздохнуть глубоко и сказать сквозь зубы: Я не желаю Родины иной. Когда последний день перед войной Еще не поздно, не упало слово, Не надо ни спасения, ни славы Оставь меня, я встану под стрелой. Когда уже затихнет за стеной, По-новому увидишь и покажешь, А все к земле ты слова не привяжешь Я не желаю Родины иной».

Евгений Ройзман обещал быть на «Пилораме», говорил, что еще неоднократно зайдет, если вдруг будет в Перми, и вообще мы с ним, я уверен, не последний раз увиделись.