"Число думающих людей уменьшается. Процесс мышления все более формализуется. Нам необходима новая интеллектуальная парадигма" - Вячеслав Раков

"Пятнашки" - это юбилейный проект "Эха Перми", гости которого становятся подарком радиостанции к 15-летию. Ведь в эфире они практически всё делают сами.

Во-первых, гость сам выбирает темы для разговора. И говорит лишь о том, что ему интересно, о том, что его волнует и занимает. 

Во-вторых, в конце разговора гость обязательно называет несколько имен интересных ему людей. Кто-то из названных принимает эстафету и приходит в студию в следующем выпуске проекта.

Как-то так и получаются наши "Пятнашки": кого догоним - тот "галит"!

- Сегодня мы поговорим о кризисе образования в России, о событиях на Украине.  Мы не будем обсуждать события на Украине непосредственно, а то, каким образом они влияют на образ России. Как меняется образ России в первую очередь в наших глазах? Вот те темы, на которые мы будем говорить сегодня. Начнем с кризиса образования. Вячеслав Михайлович, это довольно-таки общее обозначение темы. Конкретизируйте ее, сузьте, детализируйте. Что именно вас беспокоит сегодня?

– Кризис образования начался не сегодня. Сущность кризиса образования, не только российского, но и мирового, в том, что образование формализуется. Из него уходит целостный человек. Уходит ценностное измерение. Образование становится жестким, сухим, гипертрофированно рационализированным и формализованным. ЕГЭ пишут все. Не только школьники и студенты. ЕГЭ пишут научные работники и властные чиновники. Вы с вами живем в эпоху тотального ЕГЭ. Это печально, потому что ЕГЭ – это игра в «угадайку», оставляющая за бортом формирование человека. Прежде образование формировало, мотивировало человека, интегрировало человеку в систему ценностных координат. Оно занималось воспроизводством духовности, человеческого капитала. Сейчас этого нет.

- А как же все разговоры о новых стандартах в образовании, когда мы говорим о том, что в первую очередь нужно научить человека учиться. Мы даже прописываем это в документах, которые регламентируют процесс. Научить самостоятельному поиску информации, поиску связей. А еще мы начали говорить, что из ЕГЭ надо убрать «угадайку», добавить задания, подразумевающие некий мыслительный процесс у сдающего экзамен. Вроде как мы сами увидели эту проблему. Нет?

– Конечно, мы понимаем, что надо учить учиться. В последние дни ЕГЭ, кажется, отменяется. Отношение к ЕГЭ меняется. Там какая-то часть экзамена устраняется. Добавляются свободные рассуждения, устный ответ. Меня это радует. Но мы не знаем, что предложить вместо этого. Нет новой парадигмы образования, новой философии. Образование начинается с философии образования, с концепции. Старая образовательная парадигма – она изношена, истощена…

- Когда вы говорите «старая», вы подразумеваете «советская»?

– Я имею в виду, т.н. современную парадигму образования, которая возникла в XVII, XVIII, может быть в XIX веках. До конца XX столетия она работала. Не только у нас, но и за границей. Сейчас на перестает работать. В этом я и вижу главную причину кризиса образования. А нового ландшафта не возникает. Мы сейчас все играем втемную.

Здесь не надо искать людей, которые злонамеренно мешают нам выстроить новую систему образования. Это объективный процесс.

- Но та система устарела почему? Потому, что сейчас иные скорости? Например, ПО. Оно уже через год может быть совершенно другим. Недавно нам рассказывали в новостях, что космический аппарат достиг пределов нашей солнечной системы и на нем установлены компьютеры смешной мощности. Очень высокие скорости изменений. В этом причины устаревания старой системы?

– Боюсь, что нет. Развитие компьютерных технологий качественно не меняет ситуацию. Это, скорее, количество. Железо. Этот прогресс налицо, но он не ведет нас за пределы прежней образовательной системы. Он продлевает жизнь старой.

- Тогда что нас выводит за эти пределы.

– За эти пределы нас может вывести некий скачек.

- Вы говорите, сто старая система изношена. Она слишком статична? Она не поспевает? Или почему она изношена.

– Она изношена потому, что изношена эпоха, частью которой она была. Эпоха современности, начавшаяся на рубеже XV – XVI веков, заканчивается. Это вызывает девальвацию инфлирования всех институтов этой эпохи. В т.ч. института образования. Переход к новой системе образования – это переход к новой эпохе, новому человеку. Нового видения человека пока нет. Пока мы эксплуатируем старые цивилизационные образы. Мы не можем эксплуатировать их бесконечно. Минус от этого будет только усугубляться.

- А эти самые новые стандарты про то, что надо научить учиться, что все взаимосвязано, они разве не об этом? Они не предлагают нам новую парадигму?

– Нет. Они скорее представляют собой благие пожелания, которые без перехода, без нового видения человека работать не будут. Мы понимаем, что что-то не то, что надо научить человека учиться, но как это сделать пока не знаем.

- То есть, есть видение, есть желание. Нет понимания КАК?

– Мы не знаем как.

- Ответ на вопрос «как?» может быть в теории или мы будем нащупывать его на практике, тычась как слепые котята. Ну а как иначе, если нельзя ответить на вопрос в теории.

– Совершенно верно. Это будет одновременно, как я думаю. Одновременно движением к новой теории и движением к новой практике. Внутри спонтанная практика будет возникать естественным образом и тут же закрепляться, кристаллизоваться в теорию. Как это было в XVII веке, когда возникала новая парадигма, новое вИдение человека. Когда была научная революция. И к концу XVII века люди уже имели представление о том, чего они ходят. И в эту парадигму органично встраивалось образование.

- Как вы думаете, сколько времени займет этот процесс.

– Этого никто не знает. Я только надеюсь, что делаться это будет быстро, т.к. времени у нас не так много.

 - Когда вы приводили в пример уже состоявшийся процесс, когда возникло новое вИдение человека,  его в неком контексте, под это подстраивался образовательный процесс, как я понимаю.

– Безусловно.

- Сейчас это вИденние есть? Или оно в процессе  становления?

– Да, оно в процессе становления. Есть различные варианты видения надвигающегося на нас нового мира. Будущее бросает свою тень на настоящее. Люди, которые  «секут поляну», это будущее уже воспринимают. Кто-то искаженно, кто-то более адекватно. Но процесс поиска уже идет.

- Вячеслав Михайлович, Вы же преподаватель. Для вас это процесс поиска становится личным, персональным. Следовательно, вы ежедневно отвечаете сами себе на вопрос «что я делаю?», «каким способом я это делаю?». То самое будущее, которое вы лично себе представляете, оно тоже бросает тень на ваше личное настоящее?

– Да, конечно.

- Как это происходит?

– В рамках моего скромного существования, я вижу или мне кажется, что вижу, что жить по-старому нельзя. Что нельзя просто транслировать те знания, которыми ты располагаешь. Просто события, даты, имена… так уже нельзя. Это ничего не дает ни тебе, ни студентам. Образование – это процесс с обратной связью. Меняются не только студенты, но и преподаватели. Если преподаватели не меняются вместе со студентами – это что-то не то. Если образование перестает быть волнующим приключением для преподавателя…

Я вижу, с ужасом, что сейчас думать становится не надо, что мы можем вполне обойтись без этого атавизма. Сейчас надо просто писать ЕГЭ. Надо иметь усидчивость, упорство, переписывать какие-то цитаты, извлечения из текста… Все это слепляешь воедино и выдаешь результат. Будет статься, будет книга…

- Эпоха копипаста.

- …но это шоу, которое должно продолжаться. Сейчас такой молчаливый заговор академической среды. Поэтому думать уже необязательно. Это один из главных симптомов нынешнего болезненного состояния и мирового, и российского образования.

И про себя. Как я пытаюсь вылезать из этой смирительной рубашки настоящего. Ответ для меня только один: надо пытаться думать вслух, надо, чтобы была обратная связь, чтобы процесс преподавания шел не в одни воротаа. Чтобы между мною и студентами происходило что-то живое.

- Процесс недумания, эпоха копипаста – она опасна чем? Тем, что не появится новых идей? Застоем? Прорывом в то новое, приход которого ощущается. Чем это опасно?

– Это опасно тем, что число думающих людей уменьшается. Процесс мышления будет все более формализоваться. Как было в позднее средневековье, когда мышление застыло в формах поздней схоластики XIV – XV веков. Вот нечто подобное происходит и сейчас. Мышление превращается в простое шоу, в простую игру.

Самое страшное, что может произойти – это то, что количество думающих людей и качество образования будет понижаться и понижаться. Так происходит и у нас, и за рубежом. С эти надо что-то делать. Нужна новая интеллектуальная парадигма.

Процесс мышления  - он вторичен. Он отталкивается от некой новой интеллектуальной платформы, где заданы основные условия. Человек не может мыслить из ничего. Он мыслит из шаблона, из некой заготовки. Отталкиваясь от некого априори, от суммы аксиом, люди начали мыслить.

Вот пока этого мыслительного рождающего лона не возникло. Как только оно возникнет, возникнет некий интеллектуальный стимул…

- Нужны люди, которые создадут это лоно.

– Безусловно. Нужны люди прорыва. Которые могут думать до складывания новой интеллектуальной парадигмы. А думать можно только из себя. Пока нет ничего заданного, остается только обращаться к интуиции, как это делал Декарт, который один из основателей современной интеллектуальной парадигмы. Он ведь мыслил как? Он не торопился вставать с постели. Был солдатом французской армии. Они квартировали в Германии, и вот он рассказывает: в 9 утра он просыпается и только в 12:00 – 13:00 он встает с постели. И вот эти три часа для него были самыми продуктивными -  к нему приходили идеи. Он вслушивался в себя и в глубинах декартова существа разверзалась некая творческая бездна, откуда приходили те самые тыорческие идеи, которые отсутствовали в университетской среде. А за пределами Декарта была университетская среда, гда бал правил Аристотель, схоластика, те самые прописные истинв, которые долдонили и долдонили.

Такие люди, как Декарт. Это меньшинство создало из себя новые идеи и новую парадигму. Вот если такие люди есть – которые способны мыслить без заданных условий, которые одновременно являются и интеллектуалами и интуитами…

- Я подозреваю, что и для этих людей культура, в широком смысле этого слова, имеет значение в меньшей степени.

– Мы переходим к культуре, да?

- Да, я пытаюсь это сделать ненавязчиво, поскольку следующая тема, которую вы обозначили, звучи так: «Культура и культурка». Там тоже фигурирует слово «кризис». Когда вы говорите слово «культура», что вы имеете в виду. Мы ее сейчас в шмроком понимании берем? Или сужаем до конкретики – театр, музыка. Телевидении….

– Мы ее сжимаем до уровня существа. Какое место она занимает в общественном организме. Культура в этом смысле – одна из подсистем общественного организма, миссия которой – ценностное воспроизводство общества. Культура призвана создавать мотивацию человека. Этическую, религиозную, любую другую мотивацию. Без культуры механизм мотивационной перезагрузки рушится. И тогда рушится все остальное. Культура – это матричная подсистема. Или просто матрица той или иной цивилизации, той или иной общественной системы. Матрица, которая есть некая констелляция ценностей, которая существует, пока существует эпоха. Когда эта матрица начинает эрозировать, тогда возникает кризис системы. Культура – это картина мира, которой руководствуется общество и его члены. Сознательно, а чаще бессознательно.

- Она отражение.

-  Скорее жизнь общества отражение этой матрицы, а не матрица отражение общества.

- Знаете, это вечный вопрос – курица или яйцо. Вот, телевидение формирует вкус или оно отвечает на запрос, существующий в обществе? Вот, культура формирует, и она отвечает на запрос. Или это обоюдный процесс – туда и обратно.

– Разумеется, всегда существует влияние общественного сознания на культуру. И манипулирование этим сознанием тоже. Но в некоем существенном смысле слова культура первична. Она не возникает в головах неких продюсеров. Она возникает спонтанно, как некий тренд, независимо от сознания людей, но преломляясь в нем. Культура – это то, что люди бессознательно руководствуются, чтобы система ценностей была адекватна эпохе. В этом плане культура ничего не должна продюсерам. Продюсеры существуют в рамках парадигмы и так или иначе паразитируют на ней, усиливая те или иные моменты по заказу. Но культура первична. Она возникает естественным образом. Она – жизненная необходимость для общества. На нее нельзя повлиять. Ею нельзя манипулировать.

Когда ситуация существенно меняется и культура не соответствует этой ситуации, возникает необходимость перезагрузки матрицы. В такой ситуации находимся мы сейчас.

- Вот как раз хотела понять… Вы говорите, что культура нужна нам для выживания. Именно такая, какая есть сейчас.

– Нам нужна культура в общем смысле. Безотносительно к настоящему моменту, она всегда необходима и человеку, и обществу. Человек – это культурно… ценностно обусловленное существо. Даже если он говорит, что ни во что не верит, он верит все равно. Он так или иначе интерпретирует реальность. Наша жизнь в целом, даже экономика, она так или иначе являет собой некую интерпретации. Человек не может жить в абсолютной реальности. Он набрасывает на реальность сетку координат, паутинку смыслов, где есть верх – низ, правое – левое, красивое – безобразное. И только тогда жизнь становится выносимой. Культура структурирует действительность и у человека возникает чувство спокойной ориентации. Он понимает мир, в котором живет. Вы только уберите эту сетку – и все.

- Если мы так набросали систему координат, что получилась «культурка»… 

– Нет, речь о культуре. Культура – это хрупкая система. Как писал Ницше – культура – всего лишь яблочная кожура над раскаленным хаосом. То есть культура нам жизненно необходимо. Не только интеллектуально, а витально. Но при этом она очень хрупка. Эту паутинку можно сдуть. Скажем, это происходит во времена катаклизмов. Во времена первой и второй мировых войн эта паутина была во многом сдута.

- Как происходит и сейчас?

– Сейчас не настолько катастрофическое сдувание. После войн эта паутинка была вновь воспроизведена. После двух войн. Сейчас культура, как подсистема, как матрица, она просто не соответствует нашей большой ситуации. Наша ситуация требует перезагрузки матрицы. А у нас сейчас старая матрица, поэтому мы лишены вдохновения, энтузиазма. Сейчас наш Бог – это деньги, золотой телец. Н у всех, но у большинства.

- Если говорить о перезагрузке, мы возвращаемся к, как вы назвали, образовательному лону. Нужны люди, которые это сделают. Движители.

– Конечно. Нужно творческое меньшинство. Если есть люди, которые думают, ищут – есть надежда.

- А откуда они появляются? Есть ли некая критическая масса этих людей, по достижении которой мы будем иметь перезагрузку?

– Возможно. Я вижу, что люди ищут. Это меня обнадеживает.

Мы не коснулись «культурки». Культурка это то, что называют развлекухой. Культура, которая мотивирует – на втором плане. Культура, которая развлекает, выходит на первый план. Это и есть зримые очертания текущего кризиса. Это я хотел бы добавить.

- А у меня на это возникают новые вопросы. Вам не кажется, что так было всегда? Нечто более легко усваиваемое, позволяющее отвлечься. Это занимает умы большинства людей.

– Это так. Но в XVII – XIX веках культура, как мотивационная подсистема, преобладала. Развлечения были на втором плане. Только в XX веке появляется массовая культура. Революция масс. А к концу XX началу XXI века революция масс завершается триумфально. Мы с вами свидетели триумфальной победы массовой культуры. Революция масс завершается. Массовая культура полностью вытеснила серьезную культуру. Это говорит о том, что мы приблизились к критической черте, за которой либо обновление, либо деградация.

- Все-таки, к вопросу о поиске. Насколько я понимаю, образ страны, в которой мы живем, формирующийся у нас – это процесс поиска, запущенный украинскими событиями. Вы видите себе эту историю именно так.

– Не только я. Главное в украинских событиях – это даже не то, что происходит на Украине. Это то, что происходит в России, то, как украинский кризис скажется на России, на нашем образе России. Украинский кризис подводит некую черту в вечном русском поиске ответа на вопрос «кто же мы такие».

- Разве может вечный поиск увенчаться финалом?

– В этом вечном поиске есть какие-то критические моменты, есть находки, образы. Например, социалистический проект – 17-й, рубеж 80-х , 90-х годов. Это была находка, которая удовлетворяла бОльшую часть россиян. Это был стройный образ нашей цивилизации. Мы Западу были интересны. Я отношусь к социалистической идеологии негативно, но я это признаю. Мы были страной под напряжением, как выразился один французский историк. Потом мы сменили идентичность достаточно резко на западную и пришли к тому, что социалистический проект неудачен, ложен, что существует только одна нормальная цивилизация  - западного типа. Мы надели на себя майки в 90-е годы, где было написано I love USA. Вот так. Это было унизительно. Мне стыдно это вспоминать. Это было резко, без середины. Мы народ без середины. Либо черное, либо белое. Может быть, это делает нас интересным народом, но лучше обладать серединой.

- То есть, в этом вечном поиске мы ставим некие точки?

– Какие-то вехи существуют.

- И вот сейчас украинские события – это очередная веха в самоидентификации?

– Да, это очередная веха.

- В чем это самоопределение?

– Не только наша власть, как мне кажется, но и мв приходим к тому, что Россия, возможно, слишком велика для Европы. Россия не может втиснуться в небольшое цивилизационное европейское пространство. Мы никогда е сможем стать 100% - ной европейской цивилизацией. Нам это и не нужно. Мы – другая цивилизация. Нет, не антиевропейская. Мы должны уметь делать все то, что умеют они, но кроме этого мы должны уметь делать то, что никто кроме нас делать не умеет. Вот тогда мы будем собой. Хорошая модернизация – это модернизация на своей собственной цивилизационной основе, равно как и становление человека – ты должен быть собой. При это надо учиться. Прислушивайся ко всем, слушай только себя. Мы должны слушать себя, вслушиваться в гул почвы – нашей исторической традиции. Без традиции мы рассыплемся. Мы должны за что-то зацепиться. Не нужно бросаться тем, что мы имеем.

Сейчас мы разочарованы нашим четвертьвековым вхождением в западную цивилизацию. Другое дело – правы мы или неправы. Я не хочу давать оценки. Я пытаюсь размышлять.

25 лет, которые мы пытались войти в западную цивилизацию – они закончились.

- Мы не смогли стать своими?

-Да. И сейчас, поняв это, разочаровавшись, мы пытаемся заново спросить себя кто мы такие?

- Почему именно украинские события? Какие именно события спровоцировали новую попытку самоопределиться. Как события на Украине стали катализатором нового поиска?

– Мы столкнулись с Западом на украинской почве. Часть Украины хочет уйти на Запад. На Запад ушли прибалты, причем, они туда органично вошли. Туда ушла Грузия. Украина была третьей в этом. Она, наверное сможет стать частью Европы – она меньше России. Но это одна сторона медали. Вторая сторона – это то, что Украина неоднородна. У нее нет единой этнокультурной части. Западная Украина входила в состав Польши, часть Украины – это Галиция… это сложное, мозаичное единство. Как писал в свое время Самуэль Хантингтон, это расколотая цивилизация. Поэтому Украине будет гораздо сложнее, чем прибалтам, уйти на запад. Есть еще Восточная Украина. Сейчас все зависит от того, смогут ли украинцы прийти к компромиссу.

- А наши попытки найти свой собственный образ вы ыидите в дискуссиях, суждениях, которые высказываются по поводу позиции Запада? Что видно? Не так давно Игорь Аверкиев написал в своей колонке, где он самоидентифицировался как европеец, говоря при этом, что бОльшая часть россиян – азиаты. К чему мы ближе? К Европе? К Азии? И всегда были люди, которые говорили, что мы где-то посередине. Сейчас эта точка зрения начинает преобладать?

– Эта точка зрения близка к евразийской. Мы не Запад и не Восток. Мы не должны надевать никакую майку – ни I love USA, ни I love China. На нас должна быть майка I love Russia. Мы должны следовать своим естественным интересам и быть собой. Другое дело – что такое быть русским, что такое быть россиянином. Мы некий симбиоз Запада и Востока, европейцев и азиатов. Синтез – это нечто более монолитное, целое. Российского синтеза не произошло. Но надо ли нам переплавлять все наше многообразие в нечто однородное? Россия – это загадка. Россия – это сфинкс, как писал Александр Блок. Мы сфинкс не только для мира, мы сфинкс для себя.

- Нужно быть собой… Но если я не знаю кто я, как я буду собой?

– Да, это вопрос, на который пока нет ответа. Россия очень большая. Может быть поэтому мы не обрели некую условную идентичность. Англичане и французы хорошо знают кто они такие с первой трети XIX века, когда они написали книги о французском национальном зарактере. Англичане выработали образ джентльмена, включенный в Британскую энциклопедию. У нас пока лишь были споры западников и славянофилов. Вот эти споры до сих пор продолжаются. Это очень сложный вопрос.

- События на Украине спровоцировали новый виток дискуссий и размышлений на эту тему. Вы считаете, что это хорошо?

– Да, я считаю, что это хорошо. Это естественная реакция нормального исторического организма.

- И в заключении, по правилам проекта, вы должны назвать как минимум три имени. Один из названных вами людей придёт в эту студию в следующий раз.

- Игорь Аверкиев, Борис Мильграм, Александр Калих.

 -  Вячеслав Раков, историк, культуролог, поэт, доцент кафедры истории древнего мира и средних веков ПГНИУ был в нашем эфире. Спасибо вам.