Верхний баннер
16:11 | ЧЕТВЕРГ | 28 МАРТА 2024

$ 92.59 € 100.27

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40

22:00, 19 апреля 2014

"Мне 85 лет, но я не чувствую себя древним стариком", - теле и кинорежиссер Константин Березовский

- Сегодня у нас в гостях легендарный кино и телережиссер. Добрый день, Константин Алексеевич

– Добрый день.

- Вас сейчас какое слово смутило, когда я вас представляла? Слово «легендарный»?

  – Ну да. Я обычный человек, ну что вы…

- Недавно у вас был юбилей, с чем мы вас поздравляем.

  – Спасибо.

- И как раз в рамках этого юбилея, весь интернет был переполнен добрыми словами в ваш адрес. Кто-то просто писал, «наш любимый КонстинСеич сегодня празднует день рождения». А кто-то обязательно прибавлял слово  - легендарный.  Все эпитеты, адресованные вам, все добрые слова и воспоминания, которые писали друзья, все они, так или иначе, были связаны со словом «легенда». Потому что большое количество людей  прошло через работу с вами. И мы будем говорить сегодня не только о художественном фильме, который принес вам широкую славу как кинорежиссеру. Мы будем говорить о работе на телевидении. Хотя, если я не ошибаюсь, вы закончили театральное училище и поначалу служили артистом.

  – Да, 8 лет проработал в театре. Причем, в трех театрах. Три года в Уфе, полгода в Саратовском ТЮЗе, очень сожалею, что уехал оттуда, потому, что очень сложно было с жильем – надо было ждать год. А стоимость аренды жилья равнялась моей зарплате, так что, пришлось уехать в Свердловск.

- Вы пришли на Свердловское телевидение в качестве режиссера?

  – Да.

- А как произошел переход от артиста к режиссеру телевидения? Это же совершенно разные профессии.

  – Я сам до сих пор сомневаюсь – правильно ли я поступил, уйдя из театра, потому что в театре в то время у меня очень хорошо шли дела. Но я заболел телевидением. Это было какое-то чудо. Мне захотелось на него попасть. И не в качестве артиста. В качестве артиста я там уже был и мною тоже остались довольны. Но мне хотелось что-то там делать, творить, самому выстраивать. Поначалу на телевидение пришли очень неумелые люди. Никто ничего не знал, никто не умел…

- Это  какие годы?

  – Это 50-е годы.

- Конечно, тогда никто в нашей стране не умел этого делать.

  – И поэтому очень хотелось туда прийти. У меня был навык работы в самодеятельности. Зарплата у актера маленькая. После окончания учебного заведения и до работы в театре я руководил кружками самодеятельности, где зарплата была такая же, как у актера театра. На такие деньги уже можно было жить.

- И там вы поняли, что у вас есть способности к режиссуре?

  – Там я понял, что могу делать гораздо лучше, чем те люди, которые тогда сидели в телевидении. Так получилось, что открывалось пермское телевидение. Тогда здесь давали квартиры. А с этим делом было туго. Тогда Хрущев еще не развернулся со своей программой. И многие из Екатеринбурга уехали сюда – открывать Пермь,

- И Вы в том числе?

  – Нет. Тогда там освободились места и искали режиссеров. Мне предложили и я с удовольствием пришел. Сразу старшим режиссером.

- А как вы потом попали в Пермь и как долго вы в Свердловске работали?

  – Это длинная история. Проработав три года на свердловской студии телевидения, а там тоже были сложности с квартирой, да еще и семейные обстоятельства были сложными, и я был приглашен в Уфу – в свой родной город. Причем, там тоже открылась новая студия и меня пригласили в качестве главного режиссера. И сразу давали квартиру.

- Вот времена были! С 64 года вы живете в Перми. Стали ли вы за это время пермяком? Или для вас это просто город, в котором вы работаете?

  – Я привык к нему. Я люблю Уфу – это моя родина. Но, приезжая сейчас в Уфу, я ее тоже не узнаю. Она так изменилась. Той малой родины, которая была когда-то, сейчас, увы, нет.  Исчезает родина, все перестраивается. Некоторых улиц вообще не стало, их застроили поперек.

- Может ли считаться Пермь  каким-то значимым местом в вашей жизни?

   - Конечно. Здесь я только на телевидении проработал 30 лет. После этого 12 лет работал в Гимназии №2. Много где работал. Я там вел театральный коллектив. У меня там были все возрасты – от второго класса и до окончания школы. Я очень доволен этим периодом жизни.

- То есть, телевидение вас не полностью оторвало от театра?

  – Я уже отошел от телевидения, когда пришел в гимназию. Я уже был на пенсии. Но я не могу не работать. Попробовал как-то прошлым летом посидеть дома. Просто взять и посидеть. Я еле вытерпел 10 дней без дела. Мне надо работать. И сейчас я работаю во второй школе.

- Этот трудоголизм – он где был привит?

  – Видимо, это у меня с детства. У меня был младший брат. Мама – педагог. Она не приспособлена была к жизни. Во время войны, я с 13 лет выполнял различную домашнюю работу. На мне были дрова, топка печи, носить воду…  Во время войны мы попали в деревню. Без карточек была жуткая жизнь.  к мы все трое выжили – я не знаю. Я перестал расти. Когда я пришел в первый класс, по росту был как четвероклассник. А когда кончилась война и пришел 48 год, я был самым маленьким на курсе в театральном училище. Когда отменили  карточки, я за полгода вырос на 20 сантиметров. Во время войны и после войны я совсем не рос. Голод был страшный. Я пережил голод начала 30-х годов, я его прекрасно помню. И голод с 42-го по 48-й.

- Вот эта выживаемость – она оттуда? С тех времен?

  – Не знаю, может быть. Во всяком случае, у меня все время была забота о маме и о младшем брате. К сожалению, его уже давно нет.

- Вам пришлось рано повзрослеть.

  – Можно и так сказать. Не знаю. Во мне что-то мальчишеское до сих пор есть.

- Может быть в этом и есть залог долгожительства и той активности, которая в вас сегодня. Константин Алексеевич,  если вернуться к работе на телевидении… Сегодня телевидение снабжено супертехникой, которая постоянно обновляется. Любого эффекта можно достичь простым нажатием кнопочки. А раньше могли неделями работать, выстраивать картинку. Вам бы хотелось вернуться в то телевидение, в котором вы начинали или сегодня было бы интереснее работать?

  – Тогда преимущество было в том, что телевидение было живым. Выступающие выходили в эфир прямо, без записи. У них был особый настрой, особое волнение, отсюда искренность человеческая. А сейчас люди спокойно сидят перед микрофоном – можно все перезаписать 10 раз, переделать. А тогда живой эфир очень много значил. Я ставил спектакли, которые шли иногда по два часа и все это было живым и исправить это было нельзя – все шло в эфир. Актеры волновались, жили этим. А сейчас актеры на телевидении  с «холодным носом». Но и телевидение изменилось. Сейчас на телевидении нет ничего от того, что было. Тогда был золотой век телевидения. А сейчас цифра меняет все и телевидение превратилось в чисто рекламное и концертно-развлекательное шоу.

- Но ведь в 60-е, 70 – е наверное было сильно идеологическое влияние, когда что-то нельзя было говорить…

  – Ой, об этом никто не думал. О человеческих каких-то вещах говорилось легко и свободно. О любви, дружбе, заботе. Кстати, я был очень активным пионером. Я даже был председателем пионерской дружины, редактором газеты. Но в комсомол я не вступил. Не потому что боялся прихода фашистов или чего-то там. Просто я увидел, что в комсомоле уже начинается тяга к карьеризму, что меня очень…

- Так вы и коммунистом не были?

  – Не был.

- Так как же вы на телевидении работали?  к там просмотрели вас?

  – Я несколько передач выдавал на Московском центральном телевидении. Даже готовил там передачу о Сафронове. Еще был ряд передач. Возил из Свердловска, из Уфы спектакли прямо в Москву. Там тоже все удивлялись тому, что я не коммунист. Я принципиально не был коммунистом. Когда я увидел, что ярые коммунисты рвут свои партбилеты, мне хотелось вступить в коммунистическую партию, чтобы доказать, что нельзя так обращаться с собственной совестью.

- Правильно я понимаю, что и за вас держались на телевидении. Ваш талант, умение, работоспособность  - они были важнее наличия партбилета?

  – Конечно. Об этом никто не думал. Правда, как только я делал какую-то особо удачную правительственную передачу, все говорили – вступай в партию, почему ты не в партии, все в партии, а ты нет. Даже помощники режиссера, ассистенты – члены партии, а ты нет. Я говорил, что еще не дорос.

- Отнекивались.

  – Да.

- Те люди, с которыми вы работали на пермском телевидении – кто-то ушел, кто-то остался…

  – Очень многие ушли. Почти никого нет. Только среди технических, которые тогда были совсем мальчиками и девочками, остались. А из ровесников моих почти никого нет. Среди женщин еще есть, а среди мужчин не больше четырех человек.

- Наработанный вами опыт как-то учитывается сегодня молодыми? Вы как-то чувствуете это?

  – Им этого не надо. Сейчас все, что надо, можно сделать ,нажав кнопки. Тем более, что местное телевидение никогда не делает спектаклей. Московское телевидение тоже никогда не ставило спектакли и не делало фильмов. Они делали заказ на киностудию. А мы-то все делали сами.

- Сегодня на пермском  телевидении есть программа, где показывают архивные записи, довольно серьезные, довольно интересные работы. Так почему мы смотрим историю, которая была, а сегодня таких произведений не создается?

  – Это, вероятно, отсутствие финансов. Потом, политика такая, что легче что-то взять со стороны, чем делать самим. Только деньги зарабатываются телевидением сейчас и пропагандируются решения местных властей. Вот назначение современного телевидения. Его сейчас много. Раньше было одно – Т7. А сейчас много станций. Они пробуют что-то делать, но финансирования недостаточно, да и кадров не хватает. Старые ушли, а новые, серьезные люди туда не пойдут, потому что для их унизительно делать рекламки.

- А если бы вас пригласили?

  – А мне там нечего делать.

- Вам было бы это интересно?

  – Если бы вернулись к тому, когда я в месяц выдавал две постановочных передачи и 9-13 передач в месяц, которые надо было подготовить, осознать, отрепетировать и выдать в эфир… А сейчас я что буду делать?

- А вы вообще смотрите телевизор?

  – Смотрю, в основном, документальное телевидение. Меня возмущает то, что на телевидении слишком много жестокости. Есть одна совершенно ужасная вещь – рассказывают  то, как совершено преступление – от начала до конца. Нормальному человеку это не очень приятно. А если у человека неуравновешенная психика? Он берет нож и идет резать.

- Но новые теледеятели говорят, что люди хотят это смотреть и  людям это надо.

  – Да мало ли что хотят! Нельзя этого допускать, особенно в детское время. Показывают страшилки, убийства, рассказывают о том, как три девочки прыгали с крыши, договорившись умереть вместе.  Ну зачем это рассказывать. Есть такое понятие – о чем пою, то и пропагандирую. Если я пою о море – пропагандирую море. Если я пою о войне, если даже я пою о свое отрицательном к ней отношении, все равно я прославляю и заставляю думать о войне.

- Первая часть нашей программы была посвящена теледеятельности. А сейчас мы переходим к «блокбастеру». Это знаменитый фильм «Три с половиной дня из жизни Ивана Семенова, второклассника и второгодника». Фильм вышел на экраны в 66 году. До сих пор его периодически показывают по телеканалам. Это самый популярный пермский фильм.  Константин Алексеевич, что вас повернуло на игровое кино?  Как началась эта история?

  – Для меня особой разницы между театром и кино нет. В кино только несколько усложняется работа, потому что надо выстраивать не сцену, а кадр. В кино существует монтаж, в телевизионном кино важен крупный план. А пришел я к этому очень обычно. В это время я был в Свердловске. Был 59-й год. Один молодой человека написал там сценарий «Мои ботинки» - рассказ о том, как мальчику купили ботинки, как он их сначала берег, потом пинал банки и башмаки быстро-быстро стали старыми. И ему приснился сон о том, что башмаки его позвали на то место, где они родились. Он ходил по фабрике и видел весь процесс изготовления ботинок.

Совершенно случайно этот фильм получил премию на всесоюзном смотре фильмов. Тогда не устраивали фестивалей, а просто устраивали смотры. Этот фильм получил диплом второй степени.  Я приехал в Уфу. Там надо было сделать передачу об одном детском садике. Предложил сценарий для кино. Назывался он «Сказка про желтый одуванчик».  Дети рисовали желтые одуванчики – обмакивали кисть в желтую краску, потом на лист – хлоп, и получался одуванчик. И зелененькие листики пририсовали - и хорошо. Это был рассказ о детском саде. И он тоже получил диплом в Москве.

После этого я приехал в Пермь. И я не успел войти в студию, зная о том, что я уже снял фильмы в Свердловске и Уфе, мне сразу предложили этот сценарий. Вот, возьми и снимаю. По-моему должен был кто-то другой снимать, но просто струсил и уехал из Перми.

- В то время прославляли отличников. А тут за основу взяли историю второгодника, второклассника, забияку, нехорошего пионера.

  – Кстати, до того, как взять сценарий, я не читал книжку. Автором сценария был сам Давыдычев. Я поразился, как здорово написано все. Там нечего делать было – только заставить играть ребят то,   что предложено. Очень грамотный был сценарий. Я даже там ничего не переделывал. Только в конце добавил небольшой эпизод с именами актеров, которые играли. Остальное все по Давыдычеву. Мне сказали, что если возьмусь снимать, то возьмут на работу еще и жену и даже тещу. Тещу и правда взяли, но она ни разу не появилась на телевидении, а у нее просто шел рабочий стаж.

- Видимо, так сильно хотели снять.

  – Об этом много думали, много мечтали. Я об этом слышал еще в Свердловске. Тогда к нам приезжала редактор из Москвы и спрашивала, не слышал ли я про книги Давыдычева. И когда я приехал в Пермь,  то вспомнил о том разговоре.

- У Давыдычева и кроме Ивана Семенова есть замечательные произведения.

  – Да, да. «Лёлишна из третьего подъезда» и т.д. Ну, а я поставил условие – буду снимать при условии, что всю зиму буду готовить детей.

- Был кастинг…

  – Да. Всю зиму я их готовил. 500 человек со всего города приезжали. Условие было одно – заниматься 2-3 часа 4 дня в неделю. По вечерам. Из выбранных 80 человек постепенно отсеилась половина. Осталось 40 человек, которые жили поблизости от студии. Меня всегда поражало, как после показа фильма, за Иваном Семеновым приезжали со всей страны, чтобы взять его актером. Он снимался на Украине, в Молдавии, в фильме «Ташкент – город хлебный». Его тянули во все стороны. А талантливых детей не надо далеко искать. В любой школе ест талантливые дети. И музыканты, и танцоры, поэты, художники – всё есть. Их только надо найти и развивать.

- Вы же не так давно проводили отбор для продолжения или для новой версии «Ивана Семенова».  к развивается эта история?

  – Никак. Сначала Владимир Вацлавович Воробей, генеральный директор дворца культуры Солдатова.

- Он же - тот самый лопоухий исполнитель роли Ивана Семенова.

  – Он теперь солидный, с животиком. Он сказал, что был у Сергеева и тот сказал, что скоро 50-летие.

- Сергеев – это генеральный директор ВГТРК –Пермь.

  – Да, Т-7. Между ними была беседа о том, что наступает 50-летие фильма и нельзя ли снять ремейк. Когда я это услышал, я возразил. Не видел ни одного ремейка, достойного первоисточника. Все последующие – это плохие копии, за исключением всемирно известных таких тем, как, скажем, «Три мушкетера»...  Одним словом, есть сюжеты, которые волей – неволей повторяются. Меня не устраивает когда, скажем «Короля Лира» переносят в сегодняшний день. Или Ричард-III бегает по сцене с автоматом. Это чушь собачья. Любое время созвучно с нашим и одевать ахилловских героев в современные костюмы или Гамлету, ездящему в современном костюме на автомобиле давать в руки шпагу… ну это чушь собачья. Перекличка того времени с настоящим воздействует на публику гораздо сильнее. Люди удивляются тому, что человечество не меняется, меняется обстановка вокруг человека.

- И вы отказались делать ремейк?

  – Нет, но я предложил следующее – чтобы все герои «Ивана Семенова», за исключением Аделаиды, были живы. Все живы. Аделаида только умерла – Лена  лашникова. А их внуки и внучки, названные в честь дедов, живут в современных условиях. Характеры те же. Ситуации другие. Это было бы интересно. Но Воробью кто-то где-то пообещал 90 миллионов .  Он так примерно и стоит. Это не очень много. Если учесть зарплату, которую мы получали и то, что мы потратили на «Ивана Семенова», получится примерно 90 тысяч!

- Пообещали и не дали.

  – Мне ужасно обидно за детей, которые проходили кастинг. Причем, это не дети хотели, это родители проталкивали их, чтобы увидеть свое чадо на экране. Дети приходили, читали стихи.

- Способные?

  – Да, особенно девочки. Девочки гораздо способнее к искусству, чем мальчики. И когда им отказывали, они так переживали. Их так было жалко. Жалко даже тех, кто попал. Их обманули. Денег-то не дали. И фильма не будет.

- У нас есть киностудия «Новый курс». У нас все пытаются как-то развивать киноискусство, продвигать. Все равно нет никакой надежды? История-то замечательная.

  – Все зависит, увы, от денег.

- Но Пермский край может прославиться снова.

  – Это бабушка надвое сказала.

- Пока же мы только прославляемся фильмом «Реальные пацаны», где наши ребята снимаются.

  – Кстати, мне не очень нравится этот фильм. Там со вкусом немножко… множко не лады. Я уверен, что искусство должно нести высокую культуру в народ, а не опускаться до уровня толпы. Сейчас тенденция – опуститься до уровня толпы…

 - И поднять ее. А поднять не получается.

  – Не поднимает. А для меня искусство – это высокое творчество и я против всяких «измов» и в политике, и в искусстве. Искусство должно быть реалистическим, правдивым. А когда изображают непонятно что – тот же черный квадрат для меня это черная дыра, потому что люди стали подражать. Пытаться найти свое лицо в искусстве и потеряли талант многие, потеряли свое лицо из-за этого, на мой взгляд.

-  Последнее время вас можно увидеть в составе жюри разных конкурсов, связанных с киноискусством – любительских, профессиональных. Можете ли вы дать диагноз современному кино. Есть что-то, что вас трогает, радует или что-то печалит?

  – У меня ведь много документальных фильмов снято. И смотрю я документальное кино, потому что там – то, что в жизни, то, что правда. То, что снимается сейчас, не обходится без мордобоя, без убийств, а иногда и без мата, который запикивают. Да, жизнь такая. Но не надо опускаться в яму, в которой бегают крысы. Надо вылезать из этих ям на поверхность, где цветут цветы и растут деревья.

Сейчас чуть ли не вторым в этом году прекрасным фильмом считают фильм про географа, который глобус пропил. Я посмотрел этот фильм. Прежде всего, я не понял, зачем он, о чем он, для чего он. Я уже слышал, что Хабенский хочет переделать этот фильм.  Ну что там показывают? Показывают учащихся старших классов, которые, извините, занимаются тем, что не надо выносить на экраны. Они и пьют, они и курят…

- Даже если это есть в реальной жизни?

  – Да конечно! А зачем? Вы не знаете, что это есть? О чем пою, то и пропагандирую, я вам уже сказал. И показывают такой быт старшеклассников! Мне ведь тоже захочется прокатиться на плоту со своей девушкой, переспать с ней в палатке и выпить лишнюю бутылку водки. Хорошо как – на природе, прокатились, выпили. Мне тоже захочется!

- Кино ли в этом виновато? Даже если раньше не снимали такие фильмы. Оно же есть и было. Может быть тут вопрос гораздо глубже.

  – Я не знаю. Я явно вижу падение нравов. Вообще, все старики во все времена говорят о падении нравов. Но оно, все-таки, существует. Особенно в наш очень неспокойный век, в страшный век прошедший…  Надо, все-таки, людей призывать к прекрасному. У меня сын композитор, который пишет современную музыку, которую я слышать не могу. Когда я ему заказываю, он пишет нужную мне музыку, приятную. А когда он ТАК пишет музыку, мне слушать ее не хочется. Он заслуженный деятель, член союза композиторов.

- А что вас радует сегодня? Что заставляет вас жить, радоваться жизни?

  – Меня радуют дети. Я занимаюсь с ними самодеятельностью почти с того дня, как начал работать в театре.

- А дети не меняются?

  – Нет, они сейчас информированы, они не расстаются с этими… с телефонами…

- Вот как вы их держите-то?

  – Сложно. Но пытаюсь их держать интересом к самовоспитанию, что ли, приобретению новых навыков, умению  себя держать, на сцене, а потом и в жизни, чтобы не сесть в калошу где-то. Любой навык, ведущий не к убийству, а к хорошему – к строительству, к овладению ремеслом, я считаю ужасно полезным.  Я всегда говорю, что если можете чему-то научиться – учитесь.  Рисуйте, лепите, колотите, стройте, изобретайте. А еще призываю к здоровью. Я всегда мало ем. Я сейчас ем два раза в день.

- Это привычка из военного детства?

  – Нет, после войны я хотел есть много. Ну а потом остановился и всегда пытаюсь мало есть. Человеку немного надо для того, чтобы жить и работать . Еще делаю утреннюю зарядку и холодный душ. Раньше купался в снегу, но в городе сейчас грязный снег. Холодный душ по утрам – это так здорово. Мне 85 лет, но я не чувствую себя древним стариком.

- Не только душой молод, но и телом.

  – Ну, с телом немного сложнее. С душой-то… (смеются)


Обсуждение
2133
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.