Слушать радио
Смотреть радио
Создать радио
Владимир Прохоров: Типа совместителя что ли?
Ну да.
При всем моем уважении к продукту телекомпании, при всем при том, что я знаю огромное количество ребят с «Рифея», но телекомпания «Рифей» длительное время носила такой определенный статус проправительственной, прогубернаторской телекомпании, особенно в бытность губернатором Олега Чиркунова, а газета «Местное время» - точно также, несмотря на все уважение и на набор иногда действительно эксклюзивных материалов в газете, но статус «проправительственная», «прогубернаторская». Сейчас появляется сайт. За сайтом нет такого статуса, кстати. То есть сайт как-то сразу на ?????? (неразборчиво). У ребят, которые делают сайт, у них, как мне показалось, получилось выдержать определенную дистанцию. Но и телекомпания, и газета по-прежнему вот с этим флером сервильности, проправительственности. Что с этим делать?
Владимир Прохоров: С этим надо что-то делать?
Безусловно, да. Потому что, как минимум, новостному контенту канала, который считается прогубернаторским, стопроцентного доверия нет.
Это вы про «Пермь» сейчас?
Владимир Прохоров: Я про «Пермь». Вы же понимаете, что сейчас выбор у аудитории есть, что смотреть или вообще ничего не смотреть. Поэтому, это больше мифы о том… проправительственный и так далее, я даже выговорить не могу это слово. Конечно, играло роль и играет, наверно, то, что структуры бывшего губернатора Олега Анатольевича Чиркунова, они, по большому счету, являются акционерами наполовину «Местного времени» и на 100 процентов телекомпании «Рифей». Но, уверяю вас, редакционную политику они, во всяком случае, так вот… акционеры не вмешиваются. Другой вопрос, что, понятно, что когда хочется поругать или, может быть, даже есть, за что, вы сами понимаете… я не думаю, что «Эхо» тоже часто ругает своего акционера. Нет у вас такого ощущения? У вас, кажется, вот Никита Белых акционер, да, главный владелец, я имею в виду его структура
Вы имеете в виду «Эхо Перми».
Владимир Прохоров: Я имею в виду «Эхо Перми». Я что-то не помню, чтоб вы сильно на него наезжали? Нет?
А он давал поводы?
Владимир Прохоров: Никита – живой человек, а живой человек постоянно дает поводы на него наехать. Во всяком случае, в Кирове на него наезжают постоянно.
Насколько я понимаю, наши коллеги из кировского «Эха» стараются держать дистанцию. И, несмотря на то, что им также приписывают некоторую зависимость от губернатора, они стараются держать дистанцию, и по мере возможности выдавать и ту же самую критику, и все остальное. Что касаемо лично нашего эфира, я не могу припомнить ситуации, при которых нас можно было бы упрекнуть в некоторой сверхлояльности Никите Юрьевичу Белых. Если нам нужно было освещать какую-то ситуацию, в которой было несколько сторон, и одной из сторон был Никита Белых, мы в равной степени предоставляли возможность всем высказаться.
Владимир Прохоров: Ну не знаю. Во всяком случае, я человек, как вы говорите, раз вы меня вызвали на программу «Биография», понятно, что я человек, если не пожилой, то поживший. По мне не очень правильно, если ты, для того, чтоб показать, какой ты прямо революционный, день через день ругаешь хозяина компании, в которой ты работаешь. Ну уйти из компании и ругай, сколько хочешь.
В данном случае свобода слова, свобода смены хозяина.
Владимир Прохоров: Нет, не совсем так. Я не думаю, что сменятся хозяева, и наши корреспонденты, наши журналисты тут же начнут… Понимаете, это не в правилах порядочных людей. Мы же не лакеи. Вот сгорел дом барина, давай все по этому поводу хлопать в ладоши. Это лакеи могут делать. У нас другая история.
Давайте отмотаем на несколько десятков лет назад. Что у нас из детских воспоминаний вспомнит Владимир Прохоров?
Владимир Прохоров: То же самое, что и все мои сверстники.
Самое первое можете вспомнить воспоминание, самое первое, которое вообще в голове всплывало?
Владимир Прохоров: Вы не поверните – китайские апельсины. Или мандарины. Они такие большие были, что мне казалось, что это все-таки апельсины. Китайские. Тогда было очень много китайских вещей, по крайней мере, в 56-м году. Нет, наверно, надо вернуться, чтоб понять, что такое этот возраст. Как-то барышня у меня одна спросила, когда я родился. Я сказал, что родился в сердине прошлого века. Она говорит: «Это когда Достоевский что ли?» Совершенно понятно, что все это в головах уже немножко по-другому. Достаточно сказать, что я родился, и Сталина еще не похоронили. Вот так вот. То есть вся новейшая история страны, она прошла на моих глазах и при моем участии. Но тогда, как одно из воспоминаний, тогда было очень много китайских вещей: термосы, кальсоны, апельсины, теннисные шарики, то есть все. Все было китайское, как сейчас. Так что в этом смысле ничего не изменилось.
Вы пермский?
Владимир Прохоров: Практически да. Мои родители закончили пермский горный техникум, уехали в Свердловскую область, на север, это Серов, Карпинск, там я и родился. Мне не было трех лет, когда меня привезли обратно в Пермь. Я пермский. Я, наверно, еще даже молотовский. Но, если кому интересно, я имею в виду из нынешнего правительства, то я родился в Свердловской области. То есть меня можно и так, и так считать.
Вы с какого района, если брать Пермь?
Владимир Прохоров: Я с Заимки.
Крутая была сама по себе шпана на том районе?
Владимир Прохоров: Конечно. Я объясню, что такое Заимка. Сейчас, наверно, такого названия-то уже нет. Это вот мелькомбинат, рядом с мелькомбинатом. Мы постоянно по весне бегали по плотам, постоянно ездили на Шпальный драться, собираясь на Заимке. Это обычная история. В Мотовилиху ездили. Крутой был район.
Вы в этих компаниях крутых какую роль обычно выполняли? Были ли заводилой, вожаком?
Владимир Прохоров: Я с Заимки уехал, мне не было 10 лет, поэтому, я был наверно, в пехоте там, скажем прямо. Но закалка эта осталась, уверяю вас.
Помогала в жизни потом?
Владимир Прохоров: Постоянно. У нас был барак, его называли, кстати, «спичка», там раньше была спичечная фабрика… вот вы песню Высоцкого, наверно, знаете - «на 28 комнаток всего одна уборная», так оно и было. У нас была квартира № 20 на втором этаже. Когда в 58-м году… А, вот телевизор, например, одно из воспоминаний. У нас было в доме два телевизора. Там монитор, наверно, был 15-дюймовый, или как тут лучше сказать. У нас был телевизор «Старт-2», а на первом этаже телевизор «Рекорд». Вот весь дом, весь этот барак делился пополам: одни сидели у нас, у нас одна комната, естественно,
Я пытаюсь представить себе эту картинку. А сколько каналов было тогда на тот момент? Один канал смотрели, сидючи в двух комнатах? Или два разных?
Владимир Прохоров: Мне кажется, один сначала был. Он уже без линзы был, у нас телевизор, это был не КВН, но то ли два, то ли один канал. Скоро также будет с реформой цифрового вещания. Только не один, ну двадцать будет каналов.
Школа.
Владимир Прохоров: Со школой достаточно сложно было. Я, конечно, начинал на Заимке. Наше место был ботанический сад университета, мы туда за яблоками и за грушами ползали. Шикарный был сад, кстати говоря, где знаю, где сейчас эти яблоки. Огромные яблоки там росли.
Ботанический сад университета никуда не делся.
Владимир Прохоров: Никуда не делся, но, мне кажется, туда никто сейчас не ползает яблоки воровать.
Я не знаю, как насчет «яблоки воровать». Они давеча прославились в медиа-пространстве, ваши же ребята о них, кстати, тоже говорили…
Владимир Прохоров: Мы постоянно о них делаем.
Это было буквально перед «концом света», когда у них там какая-то орхидея выросла.
Владимир Прохоров: Ботанический сад, теплицы, цветы – все это было. Но это был огромный сад. Там огромные деревья росли. Мне так тогда казалось. Мы через забор туда сигали, и, в общем, занимались, чем положено. Вернее, чем не положено, конечно.
А школа?
Владимир Прохоров: Я учился в 31-й школе. На Заимке была такая школа.
Потом просто цифирь переехала на Парковый. Сейчас школа № 31, школа-гимназия на Парковом находится.
Владимир Прохоров: А потом так случилось в жизни, что я поступил в хореографическое училище. Я вижу, у вас глаза круглеют. Но это так, действительно, было. Я даже не знаю, как так получилось.
С шестого класса поступили?
Владимир Прохоров: Нет, там после 3-го класса туда поступали. Я там проучился 4 года, между прочим. Кончилось тем, что я вернулся в обычную… мы тогда переехали в Ленинский район, вот угол Ленина-Борчанинова, магазин «Колос». Я пошел в 32-ю школу. А там заправляла, конечно, камская шпана. И вот мой опыт детский очень сильно пригодился.
Заимковский.
Владимир Прохоров: Мне приходилось драться каждый день. Каждый божий день я с этой… просто до крови, до синяков.
Это уже была средняя школа, переходящая в старшую?
Владимир Прохоров: Да. Ну ничего. Потом пошли секции – гребня на каноэ, бокс, и все наладилось. До сих пор, кстати говоря, многих я вижу, мы в хороших отношениях. Правда, что с Заимки половина села, половина, там, грубо говоря, в милицию пошла, что и в 32-й школе. Ну так страна жила.
Судя по тому, что вы потом в милицию пошли, вы как раз относились ко второй половине.
Владимир Прохоров: Да, там или туда, или сюда, или в зону, ну или на завод.
И потом вы работали в милиции. Но ведь между школой и работой в милиции огромный период жизни был. Что за период? Чем занимались?
Владимир Прохоров: Университет.
Филфак?
Владимир Прохоров: После меня тут придет Боря Кондаков, мой коллега по филфаку, он моложе меня, намного моложе, а его брат, один из лучших, наверно, филологов страны, Игорь Кондаков, он учился чуть старше меня. И когда я пришел в университет, там как раз эти бучи были, их КГБ трясло, и так далее, и тому подобное, они там все диссиденты.
Что за бучи, что за КГБ? Вот как раз все эти. О чем идет речь?
Владимир Прохоров: Я сейчас уж не помню детали. Там были и самиздатовские вещи, и так далее. Здесь такая достаточно сильная диссидентская была ситуация, особенно на филфаке, особенно в Университете.
Свободолюбивы.
Владимир Прохоров: Там эта брага была очень сильная. Сейчас не знаю, как, кстати говоря.
Пытаюсь представить себе: заимковский опыт шпаны, плюс камская тема, где дрались каждый день, секции, школы, опыт ползания через забор в ботанический сад университета…
Владимир Прохоров: Разряд по боксу…
Разряд по боксу…
Владимир Прохоров: …хореографическое училище.
И вот такой вот Володя Прохоров приходит на филфак. А почему на филфак?
Владимир Прохоров: А вот так сложилось. В жизни у меня был мой учитель литературы Григорий Александрович Бурщиков, он, по-моему, директором был 32-й школы потом, совершенно гениальный педагог. И вот он приобщил меня к этому делу, он показал, как можно изучать жизнь, изучая литературу. Вот что-то в этом плане. И я писал сочинения по Достоевскому, занимался очень плотно этим делом. И на филфак я пошел совершенно сознательно. И ни секунды, кстати говоря, в жизни не жалел о том, что я закончил филфак.
За корреспондентами до сих пор правите тексты?
Владимир Прохоров: Бывает.
То есть, есть это вот филфаковское врожденно-грамотное?
Владимир Прохоров: С телевидением такое редко бывает, потому что там больше все-таки картинка главное, а в газете постоянно. У нас есть наши корректоры. И иногда я в наших спорах с ними выигрываю.
Вы, на филфаке учась, думали о том, что станете, я сейчас условно говорю, медиа-магнатом?
Владимир Прохоров: На самом деле все-таки журналистика влекла меня больше, чем преподавание школе. Преподавателей готовил филфак университета. Во всяком случае, русское отделение.
Да и до сих пор так происходит. По-моему, в дипломах так и написано, там запятая – преподаватель русского языка и литературы. По-моему, я врать не буду.
Владимир Прохоров: Честно сказать, что делает там факультет журналистики?
Отделение журналистики, по-моему, кафедра…
Владимир Прохоров: По правде сказать, затрудняюсь, потому что я просто там ни разу не был, и выпускников, как бы, особо там оттуда одаренных что-то мне не приходилось видеть. Допускаю, что они где-то в других местах.
Вы приходите к нам в редакцию в понедельник, у меня служба информации будет на месте, я вас с ними познакомлю.
Владимир Прохоров: Отлично. Если у нас начали готовить хороших журналистов, это просто здорово. А в основном в журналисты шли филологи и историки. Это нормально совершенно.
То есть вы к журналистике какое-то влечение…
Владимир Прохоров: Я склонялся всегда, конечно, к журналистике.
Как это проявлялось? Пробовали писать, может быть?
Владимир Прохоров: Во-первых, там была газета «Пермский университет», во-вторых, я что-то пробовал даже участвовать в каком-то конкурсе в поступлении в МГУ на факультет журналистики, но чего-то не получилось. Там, видимо, детей своих журналистов хватало. А я же из нормальной рабочей семьи, потому у меня это не получилось. Но я склонялся ближе к этому. Жизнь, кстати говоря, меня постоянно возвращала к журналистике.
У нас буквально полторы минуты, надо, чтоб мы закончили на фразе: «и вот я в рядах органов».
Владимир Прохоров: Так сразу не могу сказать. Это длительная была история. Должен вам сказать, что жизнь летит так же, как время в эфире.
От университета в структуры правоохранительные, я так понимаю, в роли учителя…
Владимир Прохоров: Нет, меня туда просто распределили. У меня был выбор: или в Карагай ехать в школу, или в 29-ю колонию на Балмашной, колонию усиленного режима, там каким-то инспектором по образованию. Короче говоря, я должен был загонять в школу и организовывать им восьмилетнее образование.
То есть вы выпускник филфака?
Владимир Прохоров: Да.
У вас нет юридического или чего-то подобного?
Владимир Прохоров: Абсолютно.
И вас с записью «преподаватель русского языка и литературы» отправляют в колонию инспектором по образованию.
Владимир Прохоров: В колонию усиленного режима, там, где сидели убийцы, те, кто не по первой ходке, грубо говоря, насильники. В общем, развеселая публика. И вот я оказался за решеткой.
И вот вы оказались за решеткой в роли инспектора по образованию, будучи учеником филфака.
Владимир Прохоров: Я и преподавал там, кстати.
Вы направлены работать за решетку на Балмашную в колонию, где находится огромное количество очень неприятных людей.
Владимир Прохоров: Почему? Что значит «неприятных»? Там просто другая жизнь, другая Россия, другие условия. А люди там такие же были: и приятные, и неприятные. Там ведь… вот приходит к тебе человек в черном, в черной кацавейке, там отряд и так далее, ты знаешь, что за ним несколько убийств. И что, по этому поводу ты не должен с ним разговаривать? Там нет такого. Ты разговариваешь с ним, исходя из конкретной ситуации. Нет другого там. Да и быть не может. Ты же с ними должен находить какой-то общий язык. Это работа, это, грубо говоря, трудовой коллектив.
Долго поработали именно преподавателем русского и инспектором образовательным в колонии?
Владимир Прохоров: Два года.
А после этого?
Владимир Прохоров: А после этого у меня… я уйти не мог, тогда была система распределения, три года я должен был отработать как молодой специалист. Выход был только один: продолжать по линии МВД. А там в свою очередь тоже было два выхода: либо идти в штаб и писать доклады генералитету, либо на должность, я, по крайней мере, понимал, что это такое, в ГАИ, в пропаганду. Я там тоже отработал несколько лет.
И вот вы из-за решетки отправляетесь на должность…
Владимир Прохоров: Кстати, к журналистике все время меня как-то вот…
… начальника отдела, нет?
Владимир Прохоров: Нет.
Просто инспектора отдела пропаганды.
Владимир Прохоров: Я был журналистом в форме, кстати говоря, вашим коллегой. Я вел передачу на областном радио, которая называлась «Слово автоинспектору», она выходила без десяти семь утра. И я должен сказать, что это были неплохие передачи. У нас были такие магнитофоны «Репортер-5», по-моему, венгерского производства, хорошие. И мы выезжали на очень серьезные аварии. И я впервые там начал применять историю пропаганды безопасности дорожного движения, так называемую, шоковую пропаганду.
По радио?
Владимир Прохоров: По радио, конечно. Бывали случаи, когда последнее, что видел пострадавший в дорожно-транспортном происшествии, это был мой микрофон, между прочим. Такое было.
Это какие годы?
Владимир Прохоров: Это конец 70-х годов, 77-й, 78-й, 79-й.
То есть вы в большом, большом, большом споре на тему – показывать кровь или не показывать кровь, всегда будете на позиции показывать? Пусть лучше видят?
Владимир Прохоров: По радио все-таки это больше слышат.
Это не имеет значение в данном случае. В переложении на радио – давать подробности, не давать подробности.
Владимир Прохоров: Я все-таки считаю, что без шока не дойдет так до сознания. Должен быть какой-то шок, должен быть какой-то катарсис все-таки. Смерть на дорогах и тогда было делом житейским, а сейчас-то тем более. Мне кажется, что … не злоупотреблять, конечно, я без патанатомии, но когда тебе кто-то хрипит в микрофон в последний свой миг, это потом идет на радио, знаете, это действенно было. По моим передачам несколько раз собиралось бюро компартии, там людей с работы выгоняли, я имею в виду руководителей. Было такое.
Сколько вы в пропаганде отработали?
Владимир Прохоров: Я отработал там до 81-го года, потом, не знаю, уж как так получилось, где меня заметил Петр Михайлович Латышев, был тогда начальник управления ОБХСС управления внутренних дел области, и он предложил мне перейти туда.
Итак, школа, из школы на филфак, из филфака по распределению работать по специальности, но в колонию…
Владимир Прохоров: И по специфике.
Да, по специальности и по специфике. Из колонии уже по линии МВД и все еще не6множечко отдаленно по специальности в пропаганду ГАИ. «Немножечко отдаленно», потому что отдел пропаганды и тогда и сейчас занимается целым рядом направлений, и огромное количество работы у них уходит как раз на пропаганду. То есть не на взаимодействие со средствами массовой информации, а на работу со школами, проекты, тогда ведь то же самое было.
Владимир Прохоров: Там специальные люди были, а у меня-то была журналистика.
Я к тому, что в пропаганде все-таки еще немного филфаковского сохранялось.
Владимир Прохоров: Да. И сейчас там достаточно этой работы. Они делают свои программы, в том числе, и на нашем канале. Но я отвечал за «Слово автоинспектору», программу на радио, я отвечал за телевизионные программы, и я вел целый подвал, что ли, в «Звезде» То есть я и в «Звезде» поработал, как это ни странно.
А вот потом резкий поворот, и от филфаковского в карьере на какое-то время практически ничего не остается – ОБХСС.
Владимир Прохоров: Да. Но что значит «не остается от филфаковского»? Я же говорил, что филфак учит тому… понимаете, весь исторический процесс, в том числе, гуманитарный процесс, то есть развитие людей, он, так или иначе, отражается в литературе. Где же ему еще отражаться? Особенно тогда. Меня всему этому учили. И разбираться в хитросплетениях человеческих отношений, которых масса… даже если отношения криминальные, они все равно человеческие. Это просто такая специфика что ли. И должен вам сказать, что это очень сильно помогало. У меня было одно дело, где семь человек проходило, большая достаточно группа, и у всех были, как теперь говорят, явки с повинной. Это не потому, что какие-то особые методы были к ним применены. Тогда не били людей. Но я их просто переговорил. Я просто с ними разговаривал. В том числе на отвлеченные темы.
Уболтали.
Владимир Прохоров: Можно и так сказать.
Итак, вы работаете в ОБХСС. Кем?
Владимир Прохоров: Оперуполномоченным.
Ничего, что здесь вы и на телевидении, и на радио, и с газетой, и журналисты с вами ведущие пермские за ручку, а там вы оперуполномоченный…
Владимир Прохоров: Я же не в банду был внедрен. Я работал официальным сотрудником, я общался с массой людей. Смотрите, ситуация какая. Не потому что, я сейчас на телевидении работаю, я всех знаю. Вот Боря Кондаков за мной придет сюда, я его знаю по филфаку. Дальше придет Олег Лысенко, я его уже знаю позже, он социолог, мы на выборах сталкивались. «Пермию» Слава Дегтярников делает, я его на телевидении уже знал. Благодаря специфике моего образования, возраста, и моих работ, я практически, наверно, полгорода знаю, и еще полгорода знает меня.
И я уже молчу, что мы тоже вроде как не за три минуты до эфира познакомились.
Владимир Прохоров: Да,
Продолжим. Итак, вы в ОБХСС, вы оперуполномоченный, и как долго вы работаете именно по этой линии?
Владимир Прохоров: Где-то в 93-м, в 94-м году меня переводят в управление по борьбе с организованной преступностью.
Еще того круче.
Владимир Прохоров: Да, еще того круче.
Здесь уже вообще никакого филфака.
Владимир Прохоров: Как сказать. Ну, в общем, да. Там филфака было поменьше. И, кстати говоря, в это время я получил еще юридическое образование в высшей школе МВД.
Вы его получали…
Владимир Прохоров: Заочно.
Вы получаете заочно высшее юридическое, вы направляетесь в УБОП, и тут уже, казалось бы, ну какая там журналистика. Вот она карьера. Вот оно, как вывернулось.
Владимир Прохоров: А вот вывернулось так, а потом вывернулось по-другому, потому что к 97-му году я ушел…
В звании?
Владимир Прохоров: Подполковник, начальник отдела. Так сложились обстоятельства, что мне при шлось уйти. Кстати, политические обстоятельства, конечно же. И после этого мне Юрий Петрович Трутнев… мы с ним были и до этого знакомы, в очень хороших отношениях и по спорту, и так, и с Олегом Анатольевичем тогда по этому поводу разговаривали, он мне предложил, я оказался в газете «Местное время» пенсионером в МВД. Я, кстати говоря, ни дня практически не был на пенсии, даже не знаю, что это такое.
Галочку быстренько поставили и немножечко отмотали назад.
Владимир Прохоров: То есть я вернулся опять…
В филфак.
Владимир Прохоров: Да, в семью, скажем так.
С 93 по 97 – четыре года в управлении по борьбе с организованной преступностью. Может быть, пару баек хотя бы хоть каких-нибудь. С кем тогда довелось побороться, чтобы на слуху было?
Владимир Прохоров: Со всеми. Вы представляете, это вот эти 90-е годы. Я даже не знаю, что сказать, потому что все эти люди – они или действующие политики и бизнесмены. Все они работают. И единственное, что могу сказать, что все более или менее значимые состояния в Пермском крае они как-то так на моих глазах и складывались.
Ведь это же интересно. С 93-го по 97-й вы за ними охотились, а с 98-го вы про них стали писать.
Владимир Прохоров: Секунду, секунду. Во-первых, давай тут разомкнем. Я стал писать или работать на них, это не значит, что я за ними охотился. Это не совсем линейная связь. Просто, еще раз повторяю, на моих глазах и на моей памяти складывались состояния, карьеры, рушились состояния и карьеры, погибали люди.
А была такая ситуация? Вот вы генеральный директор «Рифея». Было время, когда круче вас в Пермском телевидении, в принципе, никого не было?
Владимир Прохоров: Так и сейчас никого нет круче.
Ну, как угодно. И вот вы сидите в своем кожаном кресле, наверняка, оно у вас кожаное, открывается дверь, и к вам заходит человек, а вы знаете, что у вас сейчас в тумбочке в нижнем ящике на него дело еще с того 94-го какого-нибудь или 95-го. Ну дело, не дело, но несколько листочков точно есть.
Владимир Прохоров: Я же на филфаке учился. Я же понимаю, что к чему. Я понимаю, что жизнь сложная, отражение жизни в разных местах в литературе, в суде, в полиции еще сложнее. Я же в колонию пришел, и знаю, что человек убийца, это не значит, что я ему говорю «ты убийца, я с тобой разговаривать не буду». Я разговариваю с людьми, я отношусь к ним по-человечески. Надеюсь, в общем, мне кажется, ко мне тоже по-человечески относятся. Не знаю даже, ответил я на этот вопрос. Ну заходит ко мне человек, ну знаю я про него многое, ну и что? Я же не апостол Петр, я же ему не ключи от рая даю. Я с ним по делу разговариваю. По делу. И он знает, кстати. Я знаю про него всё, и он про меня знает. Во всяком случае, точно знает, что я в конторе не брал, и сейчас не собираюсь. Это уже повод для нахождения общего языка.
И вот вы в «Местном времени». Вы в «Местном времени» кто?
Владимир Прохоров: Я генеральный директор.
То есть сразу приходите генеральным директором газеты?
Владимир Прохоров: Да.
Вам говорят: а вот. Владимир Борисович, вам газета.
Владимир Прохоров: И делайте с ней, чего хотите. Она в долгах, как в шелках.
Вот вам газета, и вы должны… Что вы должны? Не просто же так: вот вам газета, и кормитесь с нее, как угодно. Нет. Вот вам газета и вот вам задача. Какая задача?
Владимир Прохоров: У меня была задача на первых порах очень простая: вывести ее из огромных долгов, стабилизировать работу и наладить процесс зарабатывания денег через рекламу. И мы это сделали. Должен вам сказать, что когда пришли в газету с покойным ныне уже Владом Коробейниковым, он пришел главным редактором, в одно время мы с ним пришли, у газеты была масса кредиторов, из них монополисты такие, как издательство «Звезда» и Соликамский комбинат бумажный, а должны нам были в основном наши акционеры. Представьте себе, надо было выбираться из этой проблемы. И выбирались. И выбрались.
Сейчас «Местное время» абсолютно спокойно держит одни из лидирующих позиций на рынке печатной е прессы, особенно в том сегменте, который называется… вот эти самые бесплатные…
Владимир Прохоров: Массовые, большой тираж, там 100 с лишним тысяч.
…массовый бесплатный еженедельник. Как-то так получилось, что в этом сегменте у нас несколько игроков, и «Местное время» один из них, и очень достойно смотрится.
Владимир Прохоров: Собственно говоря, да. У нас есть только мы, «Пятница» и еще кто-то есть, по-моему.
Газета «В курсе» там же.
Владимир Прохоров: Они молодые ребята. Пусть пока потренируются.
Когда вы на «Рифей-то» пришли?
Владимир Прохоров: В 2005-м году. Я не могу это забыть, потому что для меня это был шок серьезный. Я никогда не занимался телевидением. И вот тогда пришлось тоже там все перекраивать и перестраивать.
А на «Рифей» как?
Владимир Прохоров: Вы знаете, там очень хорошая команда. Я просто восхищаюсь ими. Как пришел в 2005-м году, и сейчас восхищаюсь, поэтому у нас с ними все очень хорошо, как мне кажется. У меня принцип просто такой, как руководителя: делайте, че хотите, только совесть имейте, ну и меня не подставляйте. Это не значит, что я уж совсем, как бы, далек от процесса. Но я в подробности творческой лаборатории стараюсь просто не лезть, потому что мне кажется это лишнее. Ну писал бы сам, если такой умный. Есть там умные, нормальные люди, зачем им мешать?
В газету-то вы пишете периодически.
Владимир Прохоров: По особым темам. Вернее, по особым случаям.
То есть нет такого, что за время работы, допустим, в органах, условно, решили, что вы уже стали состоявшимся, со своим мнением обозревателем, и сейчас можете позволить себе забить себе колонку? Просто это было бы логично на самом деле.
Владимир Прохоров: Здесь такой же, наверно, принцип у меня по отношению к журналистам из «Местного времени». Я не хочу их лишать радости творчества. Но есть темы, в которых они в силу недостатка опыта или чего-то еще, не всегда могут разобраться. А я со своим опытом могу в этой теме разобраться. Так сложилось, что в журналистике пермской нет человека более профессионально понимающего, скажем так, в правоохранительной деятельности, чем я. А вот из тех, кто вышел из правоохранительной системы, нет, наверно, человека, у которого больше возможностей, чем у меня в медиа-пространстве. Так сложилось. У меня такое ощущение, я общаюсь со своими коллегами на федеральном пространстве, и на федеральном пространстве такого тоже мне никто не мог припомнить, чтобы были такие возможности.
Итак, вы генеральный директор «Рифея», вы генеральный директор «Местного времени» по-прежнему, то есть вы такой медиа-управленец.
Владимир Прохоров: Ну в общем, да.
Профессиональный медиа-управленец. Помимо прочего вы еще, так или иначе, в своих СМИ курируете правоохранительную тематику: где-то на уровне написать, где-то на уровне наставить на путь истинный, подсказать, помочь контактами.
Владимир Прохоров: Не только в газете, но и на телевидении также.
Ну я и говорю: в своих СМИ.
Владимир Прохоров: Очень мало программ типа «Суть дела», редко, когда выходит, чтоб я совсем не знаю, о чем там будет говориться.
Я просто к тому, что сейчас логически подводим. Телеканал «Рифей» на данный момент - это канал, который показывает программу «Суть дела». Для меня, если брать журналистскую составляющую, такую профессиональную в высшей степени составляющую телеканала, то на данный момент для меня это, конечно, «Суть дела». Это олицетворение журналистики, современной, телевизионной в Перми на телеканале «Рифей», в частности.
Владимир Прохоров: Скажем так: ее расследовательско-исследовательского…
Сегмента.
Владимир Прохоров: Да, конечно.
Просто, насколько я знаю, при появлении этой программы вы играли достаточно важную роль.
Владимир Прохоров: Нормальную роль играл – руководителя телекомпании.
Вы были инициатором.
Владимир Прохоров: Ну да. Руководитель и должен быть инициатором.
Возьмите и расскажите, как так получилось, что вы взяли и запустили у себя программу «Суть дела».
Владимир Прохоров: Да очень просто. Во-первых, на пермском телевидении есть явный дефицит таких программ. Был, во всяком случае, точно совершенно. Во-вторых, Слава Дегтярников, который мог это сделать, сидел без работы, потому что какой-то у него был творческий кризис. Он ушел, неизвестно, куда, неизвестно, чем занимался. Естественно, не с голоду же помирать. Вот мы объединили два момента. В результате он не умер с голода, а на «Рифее» появилась нормальная программа. Потом, когда я ему сказал «Слава, у нас еще и история есть», тем более, его тянуло в это дело, там же тоже можно исследовать и расследовать. Вот появилась «Пармская обитель». А потом: ребята, а че мы не показываем, как вообще люди живут, как они на снегоходах катаются, кувыркаются? Вот появился «Мужской клуб». А потом: почему мы не говорим с депутатами, почему у нас народ считает, что депутат – это конченные, извиняюсь, дебилы? Давайте… И вот образовалась программа «Гражданин депутат». Так вот и образуются эти программы. И журналисты с голоду не помирают, и рейтинги растут. Все правильно.
Давайте про цифровое ТВ. Цифровое ТВ – это значит, что региональные телекомпании будут закрываться. Это будет движуха по всей стране.
Владимир Прохоров: Сейчас из-за чего сыр бор-то идет? Региональные компании умрут. Причем, речь идет не только о компаниях, которые в Перми, а, прежде всего, о компаниях, которые в области работают. Ну умрут. А сейчас они что, сильно живы что ли? Я обратный вопрос задаю. У нас три таких коммерческих компании в Перми – это «Рифей», это «ВЕТТА», это «УралИнформТВ». Все. Что они могут: всё, что им по силам, это несколько часов в день своего контента. Все остальное они где-то там… по-разному, но другие компании показывают на их частотах. В частности, «РенТВ» на нашей, на «УралИнформ»ТВ» 5-й канал, и так далее. Ни один пермский канал не может сейчас выдать нормальный, хотя бы 18-часовой контент.
В сутки.
Владимир Прохоров: В сутки, да, естественно. Почему? Да по простой причине: весь рынок телевизионной рекламы в городе Перми составляет порядка 12 миллионов долларов в год. Вы понимаете, что на эти деньги сделать нормальную компанию с нормальным контентом совершенно невозможно. То есть назвать это жизнью нельзя. Отсюда еще одна проблема. В 17-м году введут цифру. Эфирное вещание уйдет. Куда оно уйдет? В Перми оно уйдет на кабель, Мы и сейчас в кабеле вещаем. Ну уйдет в кабель, будет вещаться в кабеле. Вот у нас тут работы по вышке шли, никто особо и не заметил, что в эфире нас не было, в аналоговом эфире, а в кабеле… потому что 80 процентов пермяков смотрят телевизор в кабеле. Но там тоже есть проблемы. Потому что все равно надо контент по времени хотя бы делать больше. Не четыре же часа в день вещать, и делать повторы. Поэтому, конечно, реформировать телевидение в Перми надо. На мой взгляд, идея того, чтоб создать государственное региональное телевидение, она имеет под собой почву. Потому что, если мы создаем такое телевидение, это ведь не значит, что региональные компании умрут. А кто-то должен будет делать контент для этого краевого телевидения. И поэтому такой канал, как наш, мы же делаем программы для себя, вот ту же «Суть дела». Почему мы не можем ее и для краевого телевидения, почему у нас не может ее покупать краевое телевидение. Другой вопрос, вот вы скажете, что: ну как же, там будет такое телевидение, хозяин губернатор или правительство, и оно будет прогубернаторским и проправительственным. Но это вопрос механизмов общественного контроля. Ну вот ВВС в Англии же тоже государственное. Но там есть порядок. Вот отдайте деньги, с одной стороны, а с другой стороны требование – говорите правду. И тут то же самое надо вводить. И заходить, конечно, в мультиплекс, вот этому краевому телевидению, и вещать, как положено. А что касается наших каналов, мне кажется, они нормально смогут в кабеле вещать. Потому что есть идея, например, их всех объединить. Не знаю, я плохо себе представляю это. Все-таки разные каналы.
