Программы / Дневник отличницы

Именно ваша организация совместно с департаментом образования выступила организатором конференции, которая буквально на днях у нас прошла, под названием «Индивидуализация в основной школе, проблемы, поиски, решения». Школа готова обеспечить подход к каждому ученику и чтобы она была к этому готова. Что значит основная школа? Для большинства аудитории не очень известное выражение.

Виктор Имакаев: Общее образование состоит из 3 ступеней: начальная, 5-9 класс и школа старшеклассников, 10-11 класс.

Обычно называется средняя школа.

Виктор Имакаев: Это не совсем так, с юридической точки зрения.

А какая разница между основной и средней? Просто почему  спрашиваю – я так поняла, что в новом законе «Об образовании», в котором начинает действовать с 1 сентября есть термин «основная школа», так и «старшие классы».

Виктор Имакаев: Есть термин «образовательная организация среднего образования». По-прежнему у нас стандарты образования делятся на стандарты младшей школы, средней и старшей.

Сегодня мы будем говорить о том, что происходит в 5-9 классах. Для этих классов на протяжении лет вы разрабатывали модель школы, которая предполагает сделать школу пространством настоящего выбора. Что такое пространство выбора и каковы границы свободы этого выбора?

Виктор Имакаев: Если говорим об основной школе, то пространство выбора представлена 3 основными элементами. Поточно-групповой метод. Все ученики в параллели 5 классов, расходятся по своему выбору на учебные группы по специфике изучения данного предмета. Таких групп несколько. Детям предоставляется право на основе собственного выбора пойти в ту или иную группу.

Независимо от того, в каком классе они учатся. Вроде мини-факультетов.

Виктор Имакаев: Да это группа сменного состава. Я могу поучиться в группе литературы с элементами театрализации. Понять нравиться мне это или нет. Литература с элементами журналистики и т.д.

Насколько свободно можно будет менять кардинально?

Виктор Имакаев: Делится предмет. Математика тоже делиться на свои группы учебные. Если школа берет этот предмет. Или физика. Школа определяется, какие предметы может реализовать.

Получается, что вместо 3 учителей литературы, мы получаем 3 группы, где литература преподается несколько по-разному.

Виктор Имакаев: И одновременно я должен выбрать сходное с ребятами со сходными интересами.

Класс как таковой перестает существовать.

Виктор Имакаев: После тех предметов, которые изучаются в поточно-групповом методе, дети возвращаются в свои классы, часть предметов изучают в этой модели, часть в прежней. Нахожусь не только в своем классе, но и попадаю в другие группы,  с другими ребятами. Это имеет социальный эффект. Класс как социальная капсула — это не всегда хорошо. Это закостеневшие социальные отношения. Уже сформировавшиеся роли. Есть ботаны. Есть лидеры. Негативное и позитивное. Есть те, которые у всех списывают. Это система тянется до 11 класса. Класс как прежняя схема управления учащимися, не считается в современной педагогике правильно в организации образования.

Хорошо, если мы говорим о списке предметов, то какая часть из них может преподаваться так, как вы рассказываете, какая остается в старой схеме?

Виктор Имакаев: Первое, это решает сама школа. Второе, всегда обусловлено кадровыми возможностями школы. Нужно иметь несколько предметников. Третье – квалификация, уровень интересов, широта кругозора самих учителей. В поточном методе реализуется 2 максимум 3 предмета.

Они реализуется где? У нас уже есть школы, где дети перемешиваются в рамках параллели.

Виктор Имакаев: Мы считаем эти школы эшелонами. В Перми прибавилось еще 12 общеобразовательных учреждений.  И предполагается дальнейшее увеличение этого пула школ, которые являются участниками это модели.

Что вообще является для школы стимулом, чтобы менять устоявшуюся систему?

Виктор Имакаев: Не буду говорить про активную помощь департамента образования – разумеется, здесь содействие департамента немаловажно. Основная школа последние 20 лет в российской педагогике считается черной дырой. Это место, где теряется мотивация, где мы имеем дело с смысловыми потерями, с уходом детей куда угодно, только не в учебу. Общее ощущение если не безнадежности, то, во всяком случае, сложности, было сформировано в начале нашего века Фруминым Исааком, Болотовым Евгением в той фразе, что основная школа является бесперспективным элементом системы общего образования. Те директора школа, которые считают, что необходимо насытить ступень общего образования интересным материалом, что дело не так безнадежно…  Желание сделать образовательный процесс интересным, сложным. Увидеть результаты, а не только потерю мотивации – это первая причина, по которой многие образовательные учреждения входят в этот проект.

Кроме того, что мы даем  ученику возможность выбрать разные способы изучения того или иного предмета, есть ли еще какие то способы обеспечить персонализацию образования в этом звене?

Виктор Имакаев: Да конечно второй элемент – так называемые краткосрочные курсы по выбору. В учебный план включаются не предметы, которые преподаются очень долго, а очень маленькие краткосрочные курсы. Их продолжительность от 8 до 16 часов. Их много: от 2 до 3 десятков.

То есть это своего рода факультатив?

Виктор Имакаев: Да, но первое – краткосрочный, второе – получение учениками какого-то продукта, фиксируемого результата. Это может быть очень простой результат: они мыло сварили, то есть я научился варить мыло. И по окончании краткосрочного курса ученики выбирают следующий курс. И в таком регулярном принятии решений мы, во-первых, тренируем их способности выбирать и принимать решение, а во-вторых, расширяем горизонт видения собственных возможностей. Ученики учатся лучше понимать самого себя.

А кто помогает сделать им такой выбор, может есть какие-то кураторы?

Виктор Имакаев: В такого рода моделях в англосаксонских странах такую роль играет тьютор, по-другому называют ментором. Надо сказать, что с 2010 года тьютор – официальная должность в системе образования РФ. В школах-участницах модели мы вводим постепенно, это достаточно сложно, такую позицию, как тьютор. Это особый функционал, особые способы работы с детьми, потому что тьютор должен говорить с учеником непосредственно о нем, его интересе, желаниях, ошибках, а не о предмете.

Чем отличается тьютор от классного руководителя?

Виктор Имакаев: Тьютор работает с индивидуальной образовательной траекторией с сомнениями, ошибками. И он работает прежде всего на параллели, он не привязан к классу, работает со всеми учениками. Его задачей не является управление классным коллективом.

То есть если у нас в параллели 120 человек, 4 полноценных класса, то значит, один человек должен держать в голове или в документах образовательные маршруты каждого из 120?

Виктор Имакаев: Нет, норма, которая в Пермском крае, это тьютор на 50-60 учащихся. Вообще логичнее было бы сделать, и такие подходы сейчас разрабатываются в рамках нашего проекта, двух тьюторов и двух кураторов в параллели, которые занимаются всеми остальными организационно-административными вопросами. Такая модель начинает реализовываться в 84 школе – в этом году они начали эту модель апробировать.

На какой параллели?

Виктор Имакаев: Если мне не изменяет память, шестые и восьмые или пятые и седьмые – на двух параллелях. 

До эфира мы с вами говорили, что нужно вводить какие-то новые правила игры, новую реальность в школе с пятого класса, когда человек попадает в новое звено.

Виктор Имакаев: Это верно. Но отдельные элементы модели, в частности краткосрочные курсы, в школе начинают работать с шестого-седьмого класса. Замечу, не все предметы преподаются с пятого по седьмой класс. Школы начинают работать с пятиклассниками и добавляют отдельные элементы в шестом-седьмом классе. Есть прецеденты в восьмом классе.

Насколько я понимаю, любые преобразования, связанные с индивидуализацией образовательного процесса, упираются в регламентные моменты. Например, если мы обучаем конкретный класс, мы имеем фиксированное количество учеников. А если мы даем людям выбрать, мы получаем, что в одной аудитории сидит 4 человека, в другой – 50. Каким образом можно это регламентировать?

Виктор Имакаев: Есть два подхода. С одним мы боремся в рамках нашей модели, другой отстаиваем. Первый заключается в том, что путем различных манипуляций педагоги всегда могут убедить часть детей изменить свое решение, тем самым добиться равномерного распределения детей по группам. Это противоречит самой концепции проекта. С другой стороны, сюжет 4/50 невозможен с точки зрения ресурсов школы. В этом случае проектируется и реализуется ряд процедур, позволяющий столкновение интересов учащихся, с одно стороны, и возможностей школ, с другой, довести до консенсуса. Сейчас разрабатывается нормативно-правовое обеспечение, позволяющее эти узкие места реализации модели расширить. Замечу, что ряд школ последовательно идут. Если у них выбор 4 и 50, то они открывают одну группу 4 человека и две группы по 25 человек.

Не секрет, что дети очень часто идут на педагога. Есть педагоги, к которым все тянутся, и когда у ребенка появляется выбор пойти к плохому или хорошему, он пойдет к хорошему. Может, здесь не столь важен аспект, в котором преподают предмет, а сама личность преподавателя.

Виктор Имакаев: В рамках нашей конференции проводился такой элемент, как пресс-конференция учащихся, на которой дети-участники модели отвечали на вопросы преподавателей. Так вот, дети говорили, что в первый раз выбирают действительно педагога. Но ведь надо понимать, что они между собой общаются, и их выбор зачастую меняется. Т.е. они понимают, что их выбор ошибочный. Да здесь замечательная Мариванна, но она преподает природоведение с элементами географии, а мне не очень интересно, пойду-ка я на физику. Такие переходы возможны, они случаются, более того, они приветствуются в нашей модели.

Значит ли это, что преподаватели оказываются в ситуации конкуренции?

Виктор Имакаев: В каком-то смысле да, конкуренция за интерес ученика. В этом отношении, сделать свой предмет, группу, краткосрочный курс интересными, событийными и, самое главное, показать ученику, что он развивается в своем выборе – это становится важной задачей.

Одна из тем, которую вы обсуждали на конференции, это развитие профессионального самоопределения педагогов. Вот что такое профессиональное определение? Т.е. для того, чтобы ученик сделал выбор, сначала педагог должен сделать какой-то выбор. В чем он заключается?

Виктор Имакаев: Во-первых, принять решение участвовать или нет в этом проекте. Такое участие сопряжено не только с выполнением функционала, а с некоторой инновационной, экспериментальной, творческой, проектной работой.

Администрация школы всегда согласует с педагогическим составом внедрение этого подхода?

Виктор Имакаев: Те, кто не согласуют, упираются в очевидное следствие внедренческого подхода – это имитацию. В педагогике методом внедрения мало что происходит. Инновационные проекты реализуются в проектном залоге, то есть в ходе того самого самоопределения, о котором мы говорим. И оно выступает в неопределенной ситуации, потому что педагог должен разработать краткосрочный курс или учебно-тематическое планирование, то, что называется программой, по своему предмету, в своей группе, сделать хорошую презентацию, привлечь детей. Это грани его собственного профессионального роста, потому что с этого момента педагог начинает развиваться одновременно в разных направлениях. Он не просто предметник, он захватывает все новые и новые метапредметные сферы своей профессиональной деятельности.

Многие учителя говорят, что мы, конечно, готовы меняться, но обеспечьте нам материальный минимум, чтобы мы не думали о хлебе насущном, и тогда мы будем делать инновационные программы.

Виктор Имакаев: Вопрос хлеба насущного последнее время, я так думаю, уж так остро для педагогов, профессионально работающих в образовании, не стоит. Это не 90-е и не нулевые годы. Благодаря новым экономическим механизмам директор школы имеет право и возможность вводить при согласованием с ученым советом определенные нормативы в отраслевой систем оплаты труда, которые за конкретный результат повышают зарплату учителя. Многие из директоров, которые вошли в наш проект, именно так и поступают. Есть уже достаточно давно, лет 5-7, отлаженный механизм стимулирования педагогов за конкретный результат. Это не только и не столько ЕГЭ, сколько методическая, экспериментальная, научная работа, дидактические разработки или участие в конкретных проектах. На уровне образовательного учреждения это вопросы решаемые и в практике, и в теории.

Если мы говорим о поточном подходе, когда ученики свободно циркулируют в рамках параллели между учителями-предметниками, то результатом что может быть, то, что учитель согласился участвовать в подобной модели, то, что к нему пришло больше учеников или то, что они показали серьезный результат? Как измеряется результат?

Виктор Имакаев: Первый результат – это не только согласие, это определенная методическая дидактическая разработка. Второе, как правило, в ходе поточно-групповых элементов мы наблюдаем метапредметный результат, который наличествует в федеральных государственных стандартах второго поколения основной школы.

Что это за результаты?

Виктор Имакаев: Самые разные, кроме предметных вводятся метапредметные и личностные результаты. Скажем, умение публично выступать, аргументировать собственную позицию, в начальной школе – клавиатурное письмо. Их достаточно много, они разбиты на опрделенные разделы. По понятным причинам эти результаты основная школа, поскольку стандарты приняты недавно и будут реализованы в 2015 году, начинает осваивать. Это фиксируется в определенной базе, которую проектная команда педагогов и разрабатывает.

Вы говорили, что та модель, которую мы пробуем внедрять, она для англосаксонских стран вполне естественна, и дети не могут представить, что может быть иначе, что им не предоставляется выбор. А насколько тяжело российские учителя переходят на новые условия игры?

Виктор Имакаев: Разумеется, это сложный переход. Его называет современная философия образования парадигмальным сдвигом. Этот переход всегда связан с изменением базовых естественных ценностей, принципов, установок. Само признание ученика на выбор учебного плана означает признание его субъектом. Теперь от этого субъекта зависит, ко мне придут 4 человека или 50. Это и есть субъект, когда от его решения зависит моя деятельность. Это наверно самый сложный момент, такой парадигмальной перестройки. Некоторые не приемлют, естественно сопротивляются. Изначально было понятно, что так должно было быть, и было бы странно, если сопротивления не было. При этом есть часть педагогов, которые принимают принципы и ценности нашей модели, начинают работать, развиваться. Если директору школы удается сорганизовать их, получаются достаточно интересные результаты.

Может ли принятие этой модели быть поводом миграции в педагогической среде? Те, кто не согласны, уйдут, а придут другие педагоги, а может быть люди, которые раньше себя в школе не видели?

Виктор Имакаев: С моей точки зрения, да, это новый тренд, который сейчас наблюдается в образовании. Школа перестает быть натуральным хозяйством, в котором все есть. В школу начинают приходить люди, которые работают на полставки, под идею. Школы выстраивают между собой сетевое взаимодействие. Пока это в зачаточном состоянии, но наблюдается в нашей модели. Разумеется, под такую концептуальную идею в конце концов начинается некая перегруппировка. Это весьма естественный и разумный процесс.

Я так понимаю, что школа становится более открытой. Вы сравнили класс с капсулой. По большому счету школа – это тоже такая замкнутая капсула, как правило. Если она размыкается, то в сторону социума. Каким образом  в этой новой моедли предпоалгается взаимодействие социума и школьного коллектива?

Виктор Имакаев: Скажу даже жестче. Школа, которая сегодня продолжает быть автономной, закукленным кластером, обречена на стагнацию. Внутренние источники развития школ были исчерпаны, если угодно, в 1990-е годы, когда был период первого инновационного бума, за счет внутренней перестройки удавалось достигать новых результатов, выходить в новые статусы. Сейчас школа, если она хочет развиваться, вынуждена становиться открытой системой. Это первый тезис. Второй – так интересно получилось, в 1968 году знаменитый американский футуролог Тоффлер произнес фразу, которую наш бывший президент Медведев повторил года три назад – в школу должны прийти непрофессионалы. Когда Тоффлер писал про это, он критиковал индустриальную форму образовательного процесса, говоря о том, что для того, чтобы дети в школе учились жить в современной социальности, современном сложном мозаичном мире, необходимо, чтобы в школу приходили самые разные непрофессионалы с самыми разными образовательными предложениями, если угодно, миниатюрами.

Непрофессионалы применительно к системе образования, профессионалы в своей сфере.

Виктор Имакаев: У нас это реализуется в двух элементах модели. Это так называемые профессиональные пробы и социальные практики, когда дети пробуют себя в различных сферах социальной и профессиональной жизнедеятельности. И построение школой или консорциумом школ системы социального партнерства, которые могут такого типа образовательные продукты предоставлять.

А что такое профессиональные социальные пробы? Как это выглядит?

Виктор Имакаев: Очень по-разному. Например, девочка хочет попробовать себя будущим медиком. Ей организуются, начиная от пассивных созерцательных проб, экскурсия в больницу и прочее, заканчивая весьма активными вещами, пробами, испытаниями, когда ей устраивают некоторую театрализацию в плане работы с больным…

Ей одной? Или все-таки необходимо, чтобы набралась группа желающих?

Виктор Имакаев: В школе это, как правило, группа желающих. В тьюторских лагерях, которые бывают в нашем институте, мы делаем персональные пробы. Дальше могут идти более сложные вещи. В свое время мальчишка-старшеклассник из Чернушки, мама очень не хотела, чтобы он был медиком, его послали в медакадемию посмотреть на анатомический театр. Он вернулся воодушевленный, сказал: «Нет, я очень хочу, мне так это понравилось» и так далее. В этом отношении такие системы профессиональных проб начинают выстраиваться. Лидером является школа №55, которая активно сотрудничает с заводом силикатных панелей, значительным количеством иных бизнес, торговых, коммерческих, иных организаций. Там детишки значительное количество проб, около десятка, если мне не изменяет память, проходят.

То есть они выезжают на производство, что-то делают руками.

Виктор Имакаев: Да. Эта идея, разумеется, не нова, она реализуется в школах для старшеклассников, так называемых НОЦах. Но старшеклассники – это уже поздно, они заряжены на достижение этих самых трех букв, ЕГЭ, существенную часть их школьной жизни уже съедает эта подготовка. Ошибаться в своих профессиональных предпочтениях нужно именно в основной школе.

Если мы говорим об этом социальном партнерстве, поясните, пожалуйста. Если профессиональные пробы, практики я еще как-то могу понять как неподготовленный человек, что подразумевается под партнерством, неясно.

Виктор Имакаев: Инфраструктура, обеспечивающая эти пробы и практики. Это система договоров, позволяющая в определенной мере педагогизировать представителей социальных партнеров. Кстати, многие руководители страшно боятся войти в детскую аудиторию, взять себе на пассивную пробу кого-то в свой кабинет и прочее. Многие просто не умеют в таком режиме, не родительском, а образовательном, работа с детьми, такого типа педагогизация нужна. Это, как правило, договорные отношения, они являются в нашей модели особого типа социальным партнерством.

Еще хотелось бы поговорить о роли родителей во всей этой модели. Родители чем дальше, тем активнее втягиваются в школьную жизнь своиъ детей. Чем дальше, тем больше на них лежит ответственность и за сам процесс, и за его результат. Здесь, в пространстве выбора, какая роль родителя?

Виктор Имакаев: Одной из задач этого проекта было возвращение родителей в основную школу. Как известно любому директору, именно в основной школе родители перестают ходить на родительские собрания, там они теряют интерес к происходящему. И понятно, почему – это очень длинная ступень, она тянется очень долго, никаких внятных результатов в течение 6-7-8 класса родитель не наблюдает.

А самое главное, что к этому моменту кажется, что родитель обрел уже достаточный уровень самостоятельности. Он уже не нуждается в такой пристальной опеке и внимании, и можно уже заниматься карьерой, бизнесом, какими-то своими делами.

Виктор Имакаев: Этот аспект тоже есть. Но замечу при этом, что родителей, как правило, на классических родительских собраниях пугают, ругают, в лучшем случае информируют. Никто не спрашивает его, а что вы, собственно, хотели от образования своего ребенка? Поэтому новые формы работы с родителями – привлечение родителей этим процессом выбора детей, изучение и работа с их мнением. Кстати говоря, привлечение родителей как социальных партнеров – это один из существенных инфраструктурных элементов нашей модели. Это сложный процесс, в разных школах эта работа происходит совершенно по-разному. Кто-то уверенно и достаточно открыто работает с родителями. Кто-то пока еще только учится это делать. Но научиться говорить на языке родителей – это задача ближайших нескольких лет и в рамках этого проекта, и вообще задача школы, потому что зачастую мы говорим на своем птичьем педагогическом языке, нимало не понимая, что перед нами сидят люди с их ценностями, мотивами, интересами, заботой о собственных детях.

Насколько я знаю, у вас были представлены какие-то инновационные практики взаимодействия с родителями. Что это, например?

Виктор Имакаев: Наш институт проводит семинары, называются «Образовательный капитал современной семьи», где учащиеся 8-9 классов определяются с выбором своего дальнейшего образовательного пути вместе с родителями. Специальная технология работы, позволяющая сначала по отдельности, а потом вместе, если угодно, разработать семейный образовательный проект. Почему речь идет о 8-9 классе, понятно. В 10-11 это либо переход в другое образовательное учреждение, либо выбор профиля обучения, а от этого зависит во многом будущее. Когда семьи вместе учатся принимать важное образовательное решение, это достаточно важные образовательные практики. Сейчас мы начинаем потихоньку под нашим контролем и надзором обучать этим практикам из школ – участниц модели.

Все-таки вы обучаете педагогов или родителей?

Виктор Имакаев: Мы обучаем педагогов, а уже они, в свою очередь, родителей. А на семинарах, которые мы проводим непосредственно, работаем с родителями и детьми.

Сколько семей вы таким образом можете охватить? Я так понимаю, что ваши ресурсы не безграничны.

Виктор Имакаев: Именно поэтому это постепенно расширяющаяся образовательная практика. Если в год у нас получается, например, 200-400 семей в рамках нашей модели, впоследствии, когда тьюторы школ научатся подобным методам работы, это будет уже достаточно массовая практика. Как любая инновационная практика, она начинается в мелком масштабе, и это, кстати, правильно.

То есть потом она будет масштабироваться, и получается, что в идеале каждая семья, приводящая своего ребенка в школу, будет обеспечена таким вниманием и возможностью иметь доступ к этим новым технологиям, подходам и практикам?

Виктор Имакаев: Я не говорил бы столь оптимистично, что каждая семья в течение 3-5 лет… Повторюсь, перестройка образовательных моделей – это длительный процесс, а уж изменение такого очень сложного, кстати, для школы элемента как взаимодействие с родителями – еще более долгий. Просто эти родительские сообщества, которые являются реальными партнерами школы, будут расширяться. В этом одна из миссий работы нашего института.

А эти тьюторы, о которых вы говорите, должны появиться из среды учителей? Или это какие-то вновь подтянутые в систему люди?

Виктор Имакаев: Очень хороший вопрос. Далеко не каждый учитель может быть тьютором в силу личностных установок. В отличие от сюжета с классным руководством, очень важно, чтобы тьютор не преподавал в той модели, в которой он работает. Он должен быть в достаточной степени независим от своих коллег. Зачастую это человек, обладающий социально-педагогической, психологической подготовкой или особой тьюторской подготовкой, которая у нас в России сейчас только начинает складываться. В частности, в Москве уже тьюторов-магистров готовят. В педуниверситете собираются, правда, в сфере культуры готовить, но тем не менее. Повышением квалификации тьюторов занимается опять же наш институт. Это начинается. Если брать мировую практику, очень часто тьюторы приходят не из образования. Классический пример, как-то показанный Муз-ТВ – тьютор, который пришел в американскую школу, будучи сержантом-десантником.

Когда ребенок каждую четверть выбирает какой-то новый образовательный аспект в рамках предмета, каким образом оценивается его результат в такой модели пространства выбора?

Виктор Имакаев: Если мы говорим о 5-7 классе, то все изучают обычную программу, там есть стандартные объекты оценивания. Во-вторых, в каждой из учебных групп выделяются свои объекты оценивания, связанные со спецификой преподавания. Например, участие в театральной постановке и так далее, создание какой-нибудь физической модели на природоведении. Они просто отдельно оцениваются, за них ставятся отдельные отметки или баллы, если речь идет о балльно-рейтинговой системе, которая вкладывается в общую копилку оценивания.

Какую систему оценивания предполагает ваша модель?

Виктор Имакаев: Мы не настаиваем на уходе от традиционной отметочной системы. Важнее скорее другое. На пресс-конференции в 4-м лицее учащихся в рамках нашей конференции мальчик, которого зовут Азиз, сказал бесхитростно и понятно, обращаясь к педагогам, «вы делите классы на А для умных, на Б для средних, на В по традиционной программе. А когда мы попадаем в группу, мы все становимся равными». Замечу, это сказал пятиклассник. С этой точки зрения, оценке подлежат уже их реальные результаты, которые они достигают, метапредметные или обладающие спецификой. Это длится класса до 7-го, когда от того деления, о котором мы говорим, дети будут участвовать в делении на учебные группы по уровням. Будет группа сложной математики, средней математики, простой. Слова, кстати, важны, обычно говорится – математика для сильных, средних, традиционной программы. А это именно так. Вот там его уже будут оценивать в рамках шкалы на каждом уровне по-своему. Это будет сопровождаться системой сквозного мониторинга всей параллели, по аналогу, если угодно, тех контрольно-измерительных материалов, которые, например, применяются в ЕГЭ. Он будет знать, что у него в слабой группе 5, но по мониторингу он набрал 40 из 100. Такая система оценивания в 7-9 классах будет реализовываться.

Насколько я знаю, в рамках вашей конференции было несколько достаточно жестких дискуссий. Это не был просто лист докладов, которые зачитывались один за другим, люди спорили. Что стало основными точками преткновения?

Виктор Имакаев: С моей точки зрения, это признак хорошей конференции, когда происходит дискуссия. Во-первых, это признак того, что идеи действительно являются инновационными и сущностно касаются прежде всего сознания педагогов. Первое – это почему нельзя осуществлять выбор на уроке? Почему нужно вырывать ребенка из социальной капсулы под названием «класс» и позволять ему самому принимать решение? Ведь он может повыбирать методы решения задач, произведения, которые ему изучать и прочее. Идея такая, что давая ребенку одночасовой выбор, можно научить его выбирать. Наша принципиальная точка зрения заключается в том, что научить принимать социально значимые решения можно именно в ходе социально значимых выборов. Была масса других – например, зачем изучать краткосрочные неакадемические курсы, вроде плетения, дискуссионного клуба, 3D-графики, когда надо учить обычные предметы? Это такая борьба между достаточно высокомерным академизмом и попыткой ввести прикладные предметы в общее образование. Эти две линии напряжения были наиболее яркими.

Еще мне хотелось бы отметить тот факт, что Пермский край и Пермь являются достаточно инновационным центром во внедрении подобной модели. К вам на конференцию приезжали люди с самых разных уголков страны, чтобы каким-то образом вы могли с ними поделиться этим опытом.

Виктор Имакаев: Я бы хотел отметить, что это один из проектов, которые реализуются в городе Перми и Пермском крае. Тем не менее, они обладают высоким потенциалом, очень сильно заинтересовались москвичи, Казань готова приглашать нас почитать лекции, рассказать о модели в республику Татарстан. Владивосток давно зовет, ищут деньги на командировочные и прочее. Тот потенциал, который был накоплен в 1990-е годы и каким-то чудом сохранен в нулевые, начинает каким-то образом выстреливать. В частности, в нашем проекте муниципальной модели основной школы.

Правильно я понимаю, что такой кластер образовательных учебных заведений, вы говорили, 16+12 на территории Перми, еще какие-то отдельные образовательные центры в крае, достаточно уникален для всей страны?

Виктор Имакаев: Уникальным является как раз наличие муницимодели в республику поделиться кой преподавания. которой он работаетики.пального контекста. Отдельные школы, в которых реализуется пространство выбора, есть, их около полутора-двух десятков по Российской Федерации. А то, что удается на муниципальном уровне в рамках сети образовательных учреждений, у нас называется сетью, реализовывать подобные инновационные подходы – это научная новизна проекта. Здесь во многом, я считаю, заслуга департамента образования, Людмилы Гаджиевой и прочих. Это действительно инновационный ход для России в целом.

К какому году, как вы можете прогнозировать, подавляющее большинство, не будем говорить за страну, Пермского края смогут перейти на эту новую модель индивидуализации образования?

Виктор Имакаев: Я не буду говорить о подавляющем большинстве, я здесь достаточно осторожный социальный проектировщик. С моей точки зрения, обозначенная Людмилой Анатольевной в докладе цифра «2017 год» - это означает, что где-то треть или половина школ будут всерьез работать над индивидуализацией в Перми. Это немало, 50-60 образовательных учреждений.