Программы / Биография

Игорь Тернавский: Амбиций у меня, каких только не было. Что значит «были»? Я даже однажды испробовал, это совпало с таким моментом в жизни. Я вернулся в Пермь после расставания, когда меня партия наша любимая изгнала из этого города, и через шесть лет, семь почти, я вернулся, и у меня была такая ностальгия. Это проверено было временем. Я не смог жить в Краснодаре, хотя работа там у меня была интересная, цирк мне дал очень интересную работу. Я не смог там жить. Эти люди… это другие люди, это кубанцы. И я вернулся в родную Пермь, как только появилась возможность, в 93-м году. И тогда вдруг, случайно, вот так бывает, это судьба: ижевцы делали колоссальный проект, ижевские киношники – «Россия – города-гиганты». Они задумали снять о десяти миллионниках фильмы документальные, и первый начали с Перми. У них потрясающая тогда была аппаратура, какой не было ни у кого в то время. Как они на меня вышли?! Какая-то дикость… Какой я киношник? Но они, видимо, учитывая всю эту историю моей жизни, мытарства мои в тот момент, метания, они мне предложили. Это было очень странно. И вы знаете, я взялся.

То есть опыт такой есть?

Прекрасно. Я предлагаю сегодня нам с вами попробовать составить, может быть, сценарный план, может быть, краткий синопсис художественного фильма под названием «Игорь Тернавский». К примеру, снимается фильм «Игорь Тернавский», посвященный конкретно вам. Скажите, пожалуйста, вот вы бы предложили начать этот фильм с чего? Каким должен быть первый эпизод?

Игорь Тернавский: (смеется) Я понимал, что вы затеяли эту историю и мне не сказали, я бы сразу отказался. Потому что художественный фильм…

Ну, хорошо, пусть будет художественно-публицистический, документальный. С чего начать?

Игорь Тернавский: Вы знаете, все рассказывают время, которое я даже не помню. Лет пять, шесть что ли, мне было, как говорят, сестра моя вспоминала, еще кто-то, что я в это время басни инсценировал. Вот так человек сразу закладывается. Я потом и Политех закончил, и инженерное образование, и чем только я ни занимался. Но природа, она сразу…  Вот, наверно, из каких-то вот таких историй детских ребенка, который вдруг пытается пощупать ручками вот это, басню инсценировать, стихотворение какое-то не просто рассказать, а зримым его сделать.

Не просто на стульчике перед родителями...

Игорь Тернавский: Да, зримым его сделать. Я помню детство, у меня это было всегда. Мне хотелось что-то соорудить такое, но не ручками. С ручками у меня было неважно. Я как раз молоток, гвозди, это все я в руках нет держал. Хотя учебным мастером два года я в институте поработал.

Но сразу был гуманитарий, да?

Игорь Тернавский: Да, абсолютно. У меня, видите, моя жизнь так сложилась, что у меня был еще голос, я пел в детстве. И пел много: и в школе, и везде. Есть такая даже история, когда я с родителями был в доме отдыха «Дзинтари», это в Риге, и рядом был дом отдыха работников искусств, а у нас был другой дом отдыха – работников мясной и молочной промышленности. И вот отдыхающие мясной и молочной пошли с концертом в дом отдыха работников искусств, можете себе представить, и давали там концерт, ну самодеятельный, и меня, мальчишку, взяли. Мне было лет 8, 9. И можете себе представить: на следующий день (это тоже в моей жизни такая страничка была) пришел оттуда какой-то дяденька, ищет родителей мальчика, который пел вчера.

А что вы пели, не помните?

Игорь Тернавский: Я помню все, до сих пор помню. Я пел «Котелок», «У дороги чибис». И, вы знаете, видимо, неплохо пел, потому что я сегодня встречаю ребят из своей школы, уже теперь стариков, все помнят, что я пел. Меня это удивляет. Это они мне напомнили. Значит, видимо, все-таки неплохо пел, раз помнят песню. Приходит дяденька. Этот дяденька, который искал родителей, сказал им, что если не будете учить пению, сделаете преступление. Это был ни больше, ни меньше никто иной, как народный артист СССР Иван Петров. Вот такая у меня история в детстве была.

Родители послушались мастера?

Игорь Тернавский: У меня мама, между прочим, была музыкант, и послушались, и нет. Я охламон был, конечно, меня таскали уже по вечерам, это был пятый, шестой класс, а я уже ходил к 9, 10 и пел, мне нельзя было петь. Я убегал от педагогов от всех, сорвал голос. Вот сегодня я могу сказать это тоже: это потрясающая вещь. И тот, кто знает, что это такое, он со мной согласится: тот, кто почувствовал аплодисменты, тот, кто был на сцене, кто дыхание зала слышал, и это себе в душу пустил, всё. Поэтому что это очень опасно. Сегодня, когда с детьми вот эти всякие затеи совершенно ненужные устраиваются, шоу эти, когда детей втаскивают в эти вещи, это очень опасно.

Вы имеете в виду разного рода телевизионные проекты?

Игорь Тернавский: Да, много проектов. И когда не уверен в том, что ребенок способен, талантлив. Он где-то на обаянии на каком-то детском иногда выходит и он взлетел…

Потом травма на всю жизнь.

Игорь Тернавский: …а потом он несчастный. Да, он травмированный всю жизнь Хорошо у меня дальше получилось так, что голос потерял, я попал к Тесленко Олегу Павловичу, это мой первый учитель, во дворец Свердлова. А до этого еще Чикмарев был такой великий артист, который как-то не очень известный был в широких кругах, но это был потрясающий, это был коллектив. Меня девчонки из класса потащили туда. И, к счастью, я попал к педагогам, к счастью, я попал в коллектив драматический, мне стало это интересно. Ну а дальше пошла вся жизнь.

Но все равно ее определили встречи с какими-то людьми…

Игорь Тернавский: Абсолютно. Я жить уже не мог без этого. Это так.

А сегодня, уже оглядываясь назад, вы довольны тем, что сейчас вы художественный руководитель театра кукол? Вы больше в то больше хотели быть артистом или все-таки вас устраивает, что теперь вы сами руководите артистами?

Значит ли это, что тот фильм, который мы, как бы, начали снимать, это фильм больше о человеке, который прожил счастливую творческую жизнь, и вот эта часть жизни – самая главная для вас?

Игорь Тернавский: Понимаете, многие из тех, кто и видел, и сейчас мой фильм этот документальный, в нем, как мне кажется, там прелесть одна, я не знаю его достоинств, художественности, он очень личностный. Я так истосковался о своем городе. И когда я приехал, я сделал этот фильм часовой, выплеснул его просто с такой любовью к городу, к людям. И это все там есть. Вы знаете, 21 час был снят. Вошел час. Потом надо было, уже все смонтировано, долго не получалось, после этого надо было записать. Что такое для меня записать? Это сесть, прочитать и всё. Я неделю не мог записать свой голос. Видимо, настолько во мне это бурлило всё. Я вообще был настолько поражен. Это я рассказываю, потому что это была какая-то загадка.

А фильм о вас это фильм о режиссере, или это фильм о?..

Игорь Тернавский: Нет-нет, о режиссере будет неинтересно. Это фильм о том, что вокруг этого режиссера происходило.

Что определяло его.

Игорь Тернавский: Что определяло. Почему он сейчас занимался цирком, потом занимался эстрадой, до этого занимался этим, тем, потом его изгнали и запретили из-за идеологических этих в свое время, вообще, что-либо делать в Политехе, запретили на сцену выходить.

Человек, который отчасти участвовал и в политической жизни, а не только в творческой.

Игорь Тернавский: Не отчасти, а участвовал. Это 68-й год. Это Прага, это польские события. Нас закрыли-то почему? Потому что это бурлило уже у нас студентов советских. А дяденьки-то те понимали, что это все чревато. Закрыли театр. И мне вообще запретили. Вы можете сейчас представить себе молодого человека, записано было – запретить выходить на сцену, вообще, участвовать в чем-либо. Всё, меня лишили этого. Театр был свой, КВН был. Ведь сегодня, если вспомнить, первый КВН союзный это была команда Политеха. Я был художественным руководителем этой команды. Капитан был Половодов Валера, те, кто помнит, Львов Боря. Это была целая плеяда интереснейших ребят.

А как так: поющий мальчик, творчески одаренный, встречающийся с такими величинами, как Олег Тесленко, вдруг в Политех попадает?

Игорь Тернавский: Это же вообще очень интересно. Всю жизнь бредил, мечтал, конечно, об этом, и когда меня Тесленко готовил, он мне почти сказал, а потом знаете, куда я поступал? Я поступал во ВГИК на курс Макаровой и Герасимова, ни больше, ни меньше. И Макарова мне сказала… а меня предупреждал об этом Олег Павлович: «Игорь, понимаешь, какая история, лицо и голос на героя, а роста нет. Проблемы будут». Я ж был всегда маленьким, и это был мой комплекс. Потом он исчез. Где-то лет после 30 для меня это стало неважным. А тогда это было. И Макарова на собеседовании мне почти слово в слово повторила то, что мне говорил Олег Павлович. «Мальчик, - она мне сказала… а я читал тогда Лермонтова «Гладиатора», я рвался в герои. Дурак. Тогда надо было сыграть пару комических вещей, и, может быть, и взяли.

Но ведь это ошибка многих характерных актеров, которые хотят быть лирическими героями.

Игорь Тернавский: «Ликует буйный Рим, торжественно гремит Рукоплесканьями широкая арена: А он — пронзенный в грудь, — безмолвно он лежит, Во прахе и крови скользят его колена...». и я вот это выл там. И она мне сказала: «Мальчик, голос и лицо на героя, а роста нет, потому подрастите». Я ушел в армию, я отслужил армию. Опять хотел, конечно, ехать поступать в Москву. Но мама… у меня папа очень рано ушел, мне было 15 лет всего. А папа был инженер настоящий, очень мощный, сильный, крепкий. У меня вообще был необыкновенный отец. И он мечтал и хотел только, чтобы ни в коем случае я не был артистом, потому что его жена, моя мама, она закончила и пединститут, и музыкальное училище. И вот она металась, это от мамы у меня, я от этой фамилии, маминой. А отец сказал – только инженер. Я в армии был, и мне без конца шли письма от мамы: «Сынок, завет отца, ты должен его выполнить». И, в общем, я метался, метался, в конце концов, мама меня доконала этими письмами, которые приходили со слезами, они были размыты все мамиными слезами. Я все-таки поехал, поступил в Политех. Правда, в первый же день, как я в него пришел, я театр организовал, мальчишка первого курса.

Приятное с полезным совместил.

Игорь Тернавский: Да. После окончания я принес маме диплом, сказал: я выполнил волю отца, держите, до свидания. И ушел. И всё начал сначала, с нуля. И отсюда началась вся моя жизнь. Уже «Арлекин», 72-й год, дворец Гагарина, Дзержинского, а потом Политех, ну и так далее, и так далее. Потом цирк, потом вся эта история. Но я прожил жизнь, вот уже сейчас, сегодня это уже прилично прожил, я могу сказать – я счастливый человек. Я сделал то, что я хотел в этой жизни. Сегодня могу сказать вам. Дорогие родители, когда дети к чему-то рвутся, очень аккуратны с ними будьте. У вас есть право, у нас есть право на них воздействовать, им говорить, им внушать, но только не давить и не посылать силой. Вот это очень опасно. Хотя очень часто какая-то определенная настойчивость нужна. Нужно дать ребенку понять, мальчику, девочке, открыть какой-то, я не знаю, простор, показать, что может быть интересного здесь, там. Но ни в коем случае не давить и на насиловать.

Игорь Нисонович, вы принесли маме этот диплом. Это значит, что все равно вы его получили не просто так, не купили, как сегодня в метро, правильно? То есть вы приобрели какие-то знания. Пригодились ли они?

Игорь Тернавский: Безусловно. В цирке диплом инженера очень пригодился. Да вообще знания в этом мире не бывают напрасны. Неважно: ты сегодня режиссер, актер, а у тебя диплом инженера. Все равно где-то когда-то это тебе нужно. Это общее, во-первых, развитие, это твой кругозор, это твой взгляд на людей даже, если ты встречаешься с инженерами, с конструкторами, на заводах, ты изнутри можешь на это посмотреть. Потому, безусловно, ни в коем случае это не помешало. Это помогло.

В этом секрет успеха «Арлекина», который был известен и тогда, когда вы были, и вот сейчас? Тоже ведь студенты вроде бы политехнического, называя по старинке...

Игорь Тернавский: Вы знаете, был тогда один великий человек – Михаил Николаевич Дедюкин. Ве-ли-кий. Не боюсь этого слова. Он прекрасно понимал, что там Игорь Тернавский с КВН-ом, этим, тем, Валера, ну много нас было таких. Таких немного нас было, может, десять. Много говорю, нет, двадцать, ну тридцать может больше. Он понимал, что эти люди, они очень многое закладывают в институте совершенно другого. Того, чего, те, кто учатся хорошо, и они это сделают. Те, кто хорошо учатся, те, кто защитят прекрасно диплом, кто будет специалистом. Но вот эта бурлящая атмосфера творчества, даже политическая в какой-то мере, хотя он был очень такой крепкий коммунист, и его очень за нас били. Он и закрыл театр-то, потому что его достали, доконали. КВН команда была Политеха. Когда мы встречались, первый всесоюзный выход, мы вышли на всесоюзный экран. И встречались мы с командой Мотовилихи. Приехала московская целая бригада. Там были и жюри, и съемочная, и все, и сказали: нет, ребята, финал у нас уже есть, тогда была знаменитая команда Московского медицинского, и в финале с ним будет играть рабочая команда.

Слишком умны, остроумны?

Игорь Тернавский: Нет. Рабочие. Второй студенческой команды не будет. И мы заведомо шли играть, на весь Союз показали.

Зная, что не выиграете.

Игорь Тернавский: Зная, что не выиграем. Но у меня опять же, как вот с Петровым, так я могу сказать: Михаил Николаевич Дедюкин, когда мы сели после проигрыша, он сказал: у нас все равно прекрасная команда, потому что я рыдал.

Игорь Нисонович, в каждом фильме, кроме человеческой судьбы, профессиональной судьбы, обязательно ведь должна присутствовать и любовная линия, лирика. Как вы считаете, и как было в вашей жизни, мужчины все-таки определяют путь женщины?

Игорь Тернавский: Нет. Я думаю, определяет личность. Все зависит от того, какие это двое встретились. И кто-то из них обязательно лидер. Как-то, знаете, говорят: обычно один любит, а второй позволяет себя любить. И как их роли распределились, от этого и зависит, как будет их жизнь. Поэтому трудно сказать, кто: мужчина определяет, женщина. Определяет лидер, определяет личность. Я очень много лет прожил со своей женой, матерью моих детей двух, и бабушкой моих шести внуков. Я всегда говорю так: ей очень повезло, очень, но мне больше. Потому что женщина дает возможность мужчине, во-первых, конечно, проявиться, раскрыться. Во-вторых, иногда его надо и сдержать, иногда его надо обуздать.

А иногда и потерпеть неуемного.

Игорь Тернавский: Чаще всего и потерпеть. Если в женщине это есть… Мне везло на женщин. Я могу сказать, что это большое счастье, когда в твоей жизни встречаются женщины, которые понимают, чем ты живешь. Я даже не говорю – тебя любят, понимают. Понимают, чем ты живешь. Ну а если она понимает, чем ты живешь, значит, она и любит. Больше сказать трудно, потому что это уже внедрение в какие-то личностные... Но во всяком, знаю, что человек, которому не повезло с женой, я как мужчина говорю, человек, которому не повезло с женой, с одной, а если еще и с двумя повезло, он счастливый человек. Потому что встретить женщину, которая тебе чувствует, понимает, которая умеет не ворчать на тебя, не пилить тебя, не зудеть тебе, что бы она хотела, а иногда исподволь сделать так, чтобы поддержать тебя. Однажды мне женщина сказала, когда с партийными органами, когда меня из города, она сказала? Ну что ж, ну поедем сажать капусту в деревню. Если надо будет, поеду, куда угодно. Это дорогого стоит. Это иногда, может быть, самое-самое дорогое, что есть в жизни. Когда рядом с тобой есть человек, который готов делить не только радость…

Который не сказал - что ж ты всю мою жизнь-то порушил, не об этом я мечтала.

Игорь Тернавский: Совершенно верно. В моей жизни было много хорошего, счастливого, интересного. Это правда, без красного слова. Я часто бывал на виду, заметным. Это льстит женщине. Но когда было трудно, трагедий не было, слава богу, но драмы были, тогда понимаешь, что такое рядом с тобой настоящий человек.

Пара-тройка интересных любовных историй в этом фильме может быть? Наверняка ведь? Красивых…

Игорь Тернавский: Конечно, может. Особенно одна история. Когда я пришел после парткома, который меня из города выкинул, то есть бюро райкома, и сел, был в совершенно размытом состоянии, убитый. А женщина мыла посуду. И тихо так говорит: ну что, коммунизм построил? А я даже не расслышал: что? С такой легкой иронией: ну что, коммунизм-то построил? Я захохотал, и стало все как-то вдруг с иронией, с улыбкой. Вместо того, чтобы, действительно, вот мне тут начинают читать лекции, укорять меня в том, что жизнь не удалась. Тихо и спокойно сказала, она знала, что я очень искренне во многое верил. У меня был потрясающий отец. Это были те родители, которые действительно верили. Даже в это страшное время, и сталинское, и любое, они верили в то, что они строили настоящую страну, настоящую жизнь.

А ваша мама, она являлась идеалом?

Игорь Тернавский: Конечно. Мама была очень талантливый, способный человек. Она преподавала и музыку, и математику. Она по натуре своей была человеком очень творческим, очень увлекающимся. Вот они были лед и пламень. А отец был, это был кремний. Я его плохо помню, ну 15 лет, все-таки помню. Сознательную жизнь мне не удалось с отцом вот так пообщаться. Но я помню: это был кремний, это был совершенно железный человек. И, кстати сказать, я ведь в партию вступил в армии совершенно искренне. Когда я пошел в армию, и там предложили, я вообще был поражен, я подражал отцу. Там не было ни карьеризма, ничего близко. Я подражал отцу, это была вера, истинная вера в то, что строили наши отцы. И потом это разочарование, оно началось, конечно, в 56-м году, когда я у отца из стола выкрал красную книжечку. Это был доклад Хрущева на 20-м съезде партии. Мне было 14 лет, даже 13, по-моему. Я эту книжечку, грешный, видел, че-то шепчутся и какую-то книжечку таскают, и в своей стол, и закрыл. Я знал, где ключик. Книжечка красная, я ее взял, и мальчишкой 13-летним я прочитал доклад Хрущева. А тогда нельзя было громко. Это все было закрыто, и письма всякие. Это был такой удар, это был такой шок.

Этот доклад касался Сталина?

Игорь Тернавский: Культа личности Сталина. Тогда упали все эти очки с глаз мальчишки, а потом пошло прозрение.

А вы в партию вступили тогда с чем? Что новая волна?

Игорь Тернавский: Конечно.

Что вот теперь будет настоящее?

Игорь Тернавский: Конечно, после этого все и будет. И меня поражают сегодня вот эти все переименования опять в Сталинград. Люди, одумайтесь. Вы же жили в это время. Вы же видели жезл, вы же видели всё. И начинается это сейчас перемалывание: кто победил? Вы знаете, я всегда по этому поводу говорю: а кто в 812-м году победил? Коммунистическая партия? Сталин? Да мужик русский, взял дубину и пошел за барина же своего воевать с французом. У меня есть моя теория совершенно, что победила в войне опять же в нашей Отечественной Великой, партия, она. Скажите мне, пожалуйста, кто воспитал тех, кто в 41-м – 45-м воевал? Наши отцы. Их воспитали наши деды, которые выросли в России дореволюционной. А в 90-е годы мы получили то, что получили, мы говорим: это виноваты, то, что произошло, вот Гайдар и эти, те, пятые, десятые, а воспитал-то этих людей кто, тех, кто в 90-м взял власть и всё? А воспитала их уже советская власть и коммунистическая партия. Поэтому вот вам. Это надо все осмыслить, думать и перестать носиться с переименованиями. И есть люди, есть наш народ, который поднялся и все это сделал. А его за это били, а его за это снова после войны в лагеря и так далее. Это другая история.

Это очень больная для вас тема.

Игорь Тернавский: Очень больная, очень. Потому что я не могу понять, как люди до сих пор не понимают, что произошло.

Ну а Ленинград? Который тоже хотят переименовать в дни памяти Ленинградской блокады…

Я понимаю слово «Сталинградская битва». Я понимаю «блокада Ленинграда». Но когда говорят обо всех этих переименованиях, это уже совсем другие люди говорят. Всё, ладно. Об этом не будем.

Как вы воспринимаете то, что сейчас работаете в театре кукол, в здании, в котором сегодня много смеха и много детей, в здании, которое уже отчасти отмолено даже, но это в здании, которое было тюрьмой?

Игорь Тернавский: Понимаю. Во-первых. Во-вторых, вы знаете, мы сейчас там кусочек небольшой со двора с этого с мемориалом. И я очень рьяно за это дело…

Это опять же наша страна. В какой еще стране театр кукол для детей может быть в здании, которое раньше было тюрьмой? Но это наша страна. Но когда у меня спрашивают, как вы там работаете, а как вам работается, а вот эти стены, а всё это?.. Ну, во-первых, дети за столько лет вытеснили. А, во-вторых, самое главное, может быть, другое: там сидели политические, там пересыльные были. И там были люди с такими судьбами, что они наполняли это здание тоже ни злобством, ни бандитизмом, а какой-то необыкновенной аурой. Чего говорить, если Офрихтер, который многие годы был главным режиссером театра, а в этом здании сидел его отец. Вот ирония судьбы, вот улыбка. Помните эту фамилию, Офрихтер?

Конечно, конечно.

Игорь Тернавский: Это был большой режиссер, а его отец сидел там.

Но вот эту часть биографии не знала. Нельзя ничего вычеркивать из памяти, говорит наш герой программы Игорь Тернавский. Игорь Нисонович, представляя вас, я говорила о том, что вы еще и педагог. И есть часть вашей жизни, в которой присутствуют ваши дети. И я имею в виду не только ваших родных детей, рожденных вами, но и детей, которые теперь уже мужи, детей, которых вы воспитали в творческом плане.

Игорь Тернавский: Да. Вон министров уже пеку.

И вице-премьеров, да.

Игорь Тернавский: Ну что я могу сказать. Сегодня, уже по прошествии многого-многого времени, прошло уже столько лет, «Арлекин» ведь был, наверно, в этом была его сила, и не только репетиции были. Это были такие дебаты, это были такие диспуты с моими ребятами, мы столько спорили, мы так обсуждали. Там были такие… те же спектакли, предположим, Шукшин, которого закрыли в то время, тоже 75-й год. Я счастлив был, когда, наконец, Шукшин получил Ленинскую премию. И после этого я начал делать его сказки, и решил: ну все, теперь он лауреат Ленинской премии, кто меня теперь тронет. Были 5 спектаклей. И спектакль закрыли. Обвинили в чем? В том, что великий, русский, советский писатель Шукшин написал великолепные сказки, а Тернавский взял и очернил. И такая была история. Но ребята все это видели, они все это слышали. Очень много репетиций превращалось в диспуты. Ну слово банальное, но, тем не менее. Мы спорили, мы говорили. Они видели, как я воевал, боролся, когда вся эта была история, связанная у меня вот с партийными органами в 80-е годы, когда мне предложили ехать. Они ведь все это видели.

А сегодня вам легче работается  за отсутствием всех этих политических подоплек?

Игорь Тернавский: Безусловно. За отсутствием политических, безусловно. Есть другие проблемы.

Но вам ведь, как худруку, приходится и сегодня быть педагогом, потому что актеры – это же дети. Неважно, он заслуженный артист или еще только студент.

Игорь Тернавский: Или там, как в фильме, или сукины дети, а не дети… Конечно, в этом смысле сегодня работается легче. Но сегодня тоже очень трудно об этом так походя говорить, но очень много неправды, очень много лжи, очень много зависимости у художественного руководителя и от власти, и от людей, которые дают деньги, понимаете, то, что обижает и оскорбляет. Почему я должен эти деньги выпрашивать? Я должен только работать, делать, показывать то, что я могу с моими артистами, с моими работниками, а дальше вы оценивайте, и давайте деньги, или нет. У нас сегодня, к сожалению, еще, вы же знаете, все эти истории, связанные и с выборами, и со всеми. Очень многие, может быть, даже пришлось отступить от каких-то своих очень определенных взглядов на жизнь. Это не значит, что надо обязательно хулить, ругать власть. Совсем необязательно. Но вступать с ней иногда в какую-то дискуссию, что-то сказать. Сегодня, действительно, очень трудно опять снова стало говорить прямо, честно, открыто, громко. Сегодня надо иногда промолчать, иногда сделать так, что ты даже, может быть, очень четко и ясно не высказываешь свою позицию. Иногда мне человеку, который так прожил жизнь, как прожил ее я. Я никогда не кривил душой, я никогда не хитрил, я всегда старался говорить и с властью, и со всеми открыто. Но бывает время, и вот сегодня такое, когда иногда может быть надо набрать воды в рот, взять передых. Я не говорю набрать воды в рот для того, чтоб вообще промолчать. Против подлости все равно не промолчу, против каких-то нечестных вещей. Но иногда, может быть, лишнего сегодня действительно не стоит говорить, потому что это может, да, извините, повредить театру. Да, это может повредить делу, которому ты служишь.

А театр ценит затраты на которые вам приходится идти?

Игорь Тернавский: Вы знаете не очень громко, но мне кажется, что есть люди, очень приличное количество людей в театре, которые всё прекрасно понимают. У нас с ними не бывает каких-то очень открытых бесед, но жизнь ведь часто по поступкам, а не по словам.

Но ведь вам приходится находить какие-то правильные слова и совершать какие-то поступки, чтобы удержать сегодня молодежь в театре, получающую несказанно, неприлично малые деньги, много работающую.

Игорь Тернавский: Очень трудная история.

Чем вы их удерживаете?

Игорь Тернавский: Что у меня сегодня больше всего с властью, что я ведь прошу чаще всего, конечно, опосредованно и для людей, которые работают в театре. И сегодня, действительно, просто оскорбительно низкая зарплата. Мы ведь просим-то ради детей. И всегда оценка она может быть одна - добро есть в театре. Я сегодня могу сказать одно: в театре очень добрая атмосфера, и об этом говорят зрители. Они приходят…

Голосуют ногами, как говорят.

Игорь Тернавский: Они голосуют ногами, но и окунаются они вот в эту нашу добрую ауру. У нас очень много всевозможных и встреч с ними, и те же лагеря летние, в которые мы привлекли детей с тем, чтобы насытить их театром закулисным. Это все дети. И меня всегда обижают, когда нам не додают чего-то. Ведь не додают не только нам, не додают детям. Потому что сегодня, если не додали артисту, не додали работнику… Сегодня очень серьезная проблема. Конечно, артист в театре определяет в театре многое и всё. Но сегодня во всех театрах наступает очень тяжелый момент, когда все – работники сцены, света, звука и так далее, очень тяжелые для них времена. Потому что эти люди очень часто их держит… Артиста держит его любовь к профессии, его самоотверженность, а эти люди… их надо увлечь, их надо заинтересовать тем, что делается в театре, потому что они непосредственно в процессе вроде бы не окунаются, но это люди, без которых нет театра. Сегодня это, может быть, одна из самых страшных бед, которые назревают в театре: это потеря этих людей, технарей, людей, ручками работающих. Людей, которые любят театр не потому, что там аплодисменты, не потому, что они выходят на сцену, и не ради славы.

Тем более, что они и не выходят на сцену да? В лучшем случае в программке их имена указывают.

Игорь Тернавский: Не выходят. А они там. И их надо убедить, на них надо как-то воздействовать, чтобы они почувствовали, что они служат Мельпомене, они служат этой великой сцене, и даже находясь за кулисами, они это ощущают.

Игорь Нисонович, наверняка, в вашей большой жизни, которая, вы говорите, счастливая жизнь, веселая жизнь, полная каких-то замечательных встреч, были…

Игорь Тернавский: Веселая – не знаю, но счастливая – да.

…были и разочарования, были и предательства, были и какие-то неудачи. Как вы находите в себе силы дальше жить, дальше, может быть, общаться с этим человеком?

Игорь Тернавский: Ниночка, очень больная тема. Скажу, что я до сих пор не могу на этот вопрос однозначно ответить. Я за эти последние, особенно, 30-40 лет очень в этом смысле изменился. Я был взрывной, я был обидчивый, я был человек, который не прощал обиды, который чуть что, лез в драку моментально. Последнее время я как-то научился терпеть. Научился не то, чтобы понимать. Потому что понять человека, который совершил подлость, трудно. Но попробовать… вот именно не простить… я часто сейчас говорю – простить не могу, но понять должен: что им двигало, почему он так сделал. Может быть, у него своя какая-то болячка, от которой он это сделал. Это и плохо… потому что я помню, что тот мальчишка, который воевал, он был более открытый, он был честный, я его любил. Я вот сейчас вспоминаю про того мальчишку, простят меня, я о себе говорю. Это был парень настоящий, который воевал, который не боялся. У меня были такие моменты в жизни, когда это грозило всем: и карьерой, и детям, да всем. Иногда даже больше. Не боялся. Сегодня я не могу сказать, что я боюсь, но я понимаю, что не всегда открытый бой в нашем деле дает результат, которого ты бы хотел добиться в жизни.

К этому вас привела вера?

Игорь Тернавский: Конечно. Вера - прежде всего. Может быть, сейчас решат, что я кривлю душой или красное слово говорю. Вера в то, что настоящих, интересных, мужественных, честных людей, черт возьми, все равно больше. Все равно ты всегда найдешь людей, которые поймут тебя, которые, может быть, не будут громко кричать, но их глаз, взгляда достаточно. И то, что со мной произошло в последнее время, это я имею в виду болезнь, она очень многое открыла. Когда ты был на грани, ты был и там, и тут, ты был везде. И вокруг были люди, которые, ты, может быть, даже и не думал, что они…

Не было бы этого, и ты бы не знал.

Игорь Тернавский: Да, и не знал бы, что они так к тебе относятся, что они ценят то, что ты делаешь и когда-то делал. И это такая награда. Это так здорово. Не всегда обязательно лезть в драку.

Игорь Нисонович, последний вопрос, все-таки он касается нашего фильма «Игорь Тернавский», вам бы хотелось, чтобы по жанру это какой был фильм: комедия, трагедия, трагикомедия, драма, что бы вы хотели? Чтобы люди, когда смотрели этот фильм, обливались слезами или смеялись?

Игорь Тернавский: Я бы хотел трагикомедию. Это мой любимый жанр. И, вообще, это самое высокое искусство, которое может быть. Это как, знаете, Михоэлс, говорят, был великий. У меня бабушка видела его. Она много видела в своей жизни, до Станиславского. Она говорит - это был, актер, который в течение одной минуты мог заставить зал смеяться, и плакать. Вот, говорит, только что плакал зал, тут же он начинает хохотать. Вот это самое великое, что есть в искусстве. Я бы, конечно, хотел трагикомедию.